— Слушаюсь, сэр.

Миссис Йейтс, пятясь, вышла из комнаты. Теннисон улыбнулся Ханне. Казалось, он хочет что-то сказать. Ханна подняла голову, посильнее вытянув шею, чтобы та выглядела длинной, как у Аннабеллы, и застыла в ожидании. Но Теннисон ничего не сказал. Теперь его внимание отвлек камин. К счастью, Ханна заготовила несколько вопросов.

— Как вам нравится в наших краях, мистер Теннисон?

— О, я очень доволен, — он вновь взглянул на нее. — Да, здесь у вас весьма мило.

Ханна покраснела.

— А вы уже были в Копт-Холле? — спросила она.

— Нет. Должен признать, не был.

— Кажется, это там впервые поставили «Сон в летнюю ночь», специально к свадьбе. Это прелестный дом в лесу. Вам отсюда ничего не стоит дойти…

При этих словах он вскочил и склонился к ней, широко распахнув глаза. Она почувствовала, как его взгляд пронизывает ее насквозь, отдаваясь в позвоночнике.

— Так что же, все они были здесь? И Гермия, и Лизандр, и все остальные, все блуждали в этом лесу? И Пэк являлся им в ветвях? Как хорошо, что вы мне об этом сказали!

С пустым желудком, ощущая легкость во всем своем хрупком теле, Маргарет стояла посреди леса, глядела на голые, тянущиеся во все стороны ветви и думала о висящем на них теле Христовом, о пяти Его ранах. Тёрн, сродни тому терну, что растет здесь, стягивал Его голову тугим венцом, и голова полнилась болью. Раны от гвоздей, вбитых в Его бедную невинную плоть ударами Греха. Они удерживали его. На них он висел. Неожиданно эта мысль стала расти и шириться. Так вот как он висел в этом мире: Его раны, Его боль — они-то и соединяли Его с миром. И тут она ощутила то же самое и в себе: что именно в точках ее соприкосновения с миром рождается боль, что душа ее пригвождена к плоти и страдает, задыхаясь от несвободы. Она крепко сцепила пальцы, подчиняясь силе этой мысли. И со свистом задышала сквозь сжатые зубы, полнясь благодарностью за это откровение и страстно желая новых.

Абигайль возилась на коврике у камина со своими куклами, вполуха слушая разговор родителей. От жара ее левая щека раскраснелась, кожа словно бы натянулась, а одежда высохла до хруста. Если не двигаться, можно было ощутить где-то внутри головы белое сияние. Она знала, что, когда сидишь у камина, остальная комната кажется темной и холодной, будто стылая вода, и ей это нравилось. Куклы глядели друг на друга глазами-бусинами, которые мерцали в свете камина, когда девочка наклоняла их друг к другу и вела за них беседу: «Да что ты говоришь, Анжелика…»

— Кроме всего прочего, вполне возможно, что в итоге я смогу вернуться к своим лекциям, — произнес Мэтью.

— Возможно, — Элиза, проходя мимо, погладила мужа по макушке, после чего присела рядом с ним, — если все пойдет так, как ты задумал.

— Если! — повторил он. — Если! — Элиза зачастую не разделяла его энтузиазма, пока он на деле не доказывал, что был прав.

— Ну, — поддразнивая мужа, медленно проговорила она, — как знать.

— Очень даже понятно как! Во-первых, здесь у нас уже есть несколько работающих промышленных компаний, откуда следует, что это вполне осуществимо. Во-вторых, моя схема обладает целым рядом преимуществ перед тем, как работают они, а значит, в ближайшем будущем я смогу вытеснить их с рынка. Так что не сомневайся. И уверяю тебя, — продолжил он, погрозив ей пальцем, — мои выступления в скором времени будут востребованы по всей стране.

— А что у тебя за схема? — спросил Фултон, который только что вошел в комнату с книгой в руке.

— Не беспокойся, сынок. Со временем ты все узнаешь. Ведь не исключено, что все это весьма ощутимо повлияет на твое будущее. И на твое состояние.

— Так почему бы тебе не рассказать мне прямо сейчас? Зачем держать меня в неведении? — Фултон незаметно сжал в карманах кулаки.

— Нет-нет, пусть некоторое время побудет втайне. Для этой личинки еще не настало время вылупиться из кокона. Скажем, пока что речь идет… ну, о некотором механизме.

— О механизме? Машине?

Абигайль, которая теперь уже внимательно прислушивалась к происходящему, решила вставить только что услышанное в разговор между куклами: «Машина для изготовления пирожных, — произнесла она, — только, чур, никому! Это секрет».

— Абигайль, не сиди так близко к огню. Ты же сгоришь дотла! — обернувшись, сказала Элиза.

Абигайль в ужасе подняла глаза и тотчас же отползла подальше.

— Да нет, не на самом деле сгоришь, — заверила ее Элиза.

— Это просто фигура речи, — объяснил отец.

Взрослые с любовью улыбнулись, в том числе и Фултон, который уже почти успокоился и чувствовал себя причастным к их тайне, в чем бы она ни заключалась.

Две лошади в попонах стояли друг за другом, на их длинных ресницах намерз иней. Они с трудом поморгали выпуклыми, опущенными долу глазами, когда Джон, проходя мимо, погладил их по спинам и направился к затихшей стоянке.

Вокруг желтого костерка, укутав спины толстыми одеялами, склоняясь к огню и неотрывно глядя в него, сидели люди.

— Иезекииль? — окликнул Джон.

— Ты меня нашел, — ответил, обернувшись, один из сидевших у костра. — Джон Клэр, не иначе. Ты снова с нами.

— Да, нашел.

— Должен тебя огорчить, еды теперь стало мало. Ты голоден?

Джон хотел было сказать, что нет, но минутное колебание выдало его.

— Так значит, голоден? У нас есть немного мяса. Сейчас достану сковороду. Позже мы принесем еще, маленьких сладеньких hotchiwitchis. Самое время для них сейчас. Но для начала надо немного укрепить дух в твоем теле, а ну как не дождешься?

Иезекииль вытащил откуда-то жирную черную сковороду и, швырнув на огонь, двигал ее до тех пор, пока она прочно не угнездилась на дровах. Джон присел на полено рядом с одним из мужчин, улыбаясь всем, чтобы показать свое дружелюбие, и протягивая белые руки к потрескивающему костерку. Иезекииль встал и, удерживая на поясе одеяло, мелкими шажками двинулся к кибитке, откуда принес кусок оленины, уже протухшей и вовсю смердевшей. Достав из кармана нож, он откромсал несколько тонких ломтиков белесого мяса и бросил на сковородку, где они тотчас же зашипели и изогнулись. Когда мясо зажарилось до черноты, Джону предложили его отведать, вытащив из сковороды пальцами. На вкус мясо мало отличалось от угля, однако оказалось вполне съедобным и горячим. Джон съел всё без остатка и облизал пальцы.

— Холодает, этак и околеть недолго, — сказал Иезекииль.

Джон вытер рот тыльной стороной ладони.

— Давайте поборемся, — предложил он, все еще не растеряв воинственности после встречи со Стокдейлом. — Побоксируем немного. А ну, есть тут кто-нибудь, кто дрался на ринге? — Он поднялся и несколько раз ударил воздух полусжатыми кулаками. — Пусть выходит на бой! Кто тут самый смелый?

Мужчины рассмеялись.

— Есть у нас такой человек, — сказал Иезекииль. — Разъезжает по ярмаркам. Зарабатывает деньги своей чугунной башкой.

— Весь ум из нее вышибли, — добавил другой.

— Иеремия, — пояснил третий. — Дерется как сам Цыганский Барон.

— Сейчас проверим, быстра ли твоя рука, Джон Клэр, — сказал, вставая, Иезекииль. Подняв плечи до самых ушей, он выставил вперед два крепких кулака.

— Вот и славно, — ответил Джон, выдохнув облачко пара и нанося прямо сквозь него правый хук.

— Вот это запах! — сказала Ханна, улыбаясь сквозь редкие жгучие слезы. — Вы курите какой-то особый сорт табака?

— Здесь главное, — ответил Теннисон, отрывая трубку от нижней губы, — загодя как следует его просушить. Тогда вам обеспечен полноценный аромат.

Чай допили, Теннисон закурил, его неопрятная комната наполнилась сумеречным вечерним светом, и поддерживать разговор было все сложнее. Ханна чувствовала себя одиноко в своем кресле. Теннисон выдыхал дым в невероятных количествах — такого густого и едкого она еще в жизни не встречала. От этого дыма у нее даже засвербило в горле, а хозяин сидел себе спокойно в самом его средоточии, задумчиво глядя в пространство. Унесся от нее мыслями за тридевять земель. Молчание сгущалось, и нарушить его становилось все труднее и труднее. Когда она представляла себе эту встречу, ей думалось, что разговор к этому времени должен будет превратиться в музыку, в дуэт, но на деле их голоса звучали редко и разобщенно. Наконец ей пришел в голову вопрос, который наверняка его расшевелит и заставит обратить на нее внимание. Во всяком случае, он поймет, какая она дерзкая и прогрессивная.