Благородная женщина немедленно сообщила об этом своей племяннице, дочери брокена — правителя города, в доме которой находилась под надзором португалка, жена штурмана, который также был заключен с нами в тюрьму вместе с двумя своими сыновьями. Племянница брокена, желая подготовить женщину к участи, которая ожидает ее близких, сообщила ей все, что она услышала. Когда несчастная поняла, что ей говорят, она упала замертво на пол и лежала в бесчувственном состоянии довольно долго, а придя в себя, начала раздирать себе лицо ногтями так жестоко, что со щек ее потекла кровь. Столь необычное для лекийцев проявление горя стало известно всему городу и вызвало у местных женщин такое изумление, что большинство их с детьми на руках выбежали полураздетые из своих домов, не желая ни слушать упреки своих мужей, ни обращать внимание на язвительные замечания праздных и злоречивых людей, которые, под влиянием порочных склонностей и низменной природы, обычно дурно отзываются о том, что совершается по простодушию и доброму намерению и зачастую бывает весьма угодно господу.

Когда все они прибыли к дому дочери брокена, где несчастная, полумертвая от горя женщина едва ли была в состоянии отвечать на вопросы, они почувствовали веление того, кто является первой и главной причиной всего сущего, — господа бога нашего, создателя всех земных благ, который проявляет свою бесконечную доброту и милосердие преимущественно там, где горше всего мучения и невзгоды, и находит самое верное средство для тех, кто более всего удручен и отчаялся в земной помощи, а посему, хоть и были они язычницы, почувствовав великую жалость и боль при виде слез и безграничного горя этой женщины и ни с кем не советуясь, решили написать письмо матери короля и просить о нашем помиловании. Они тут же его составили, сообщив всю правду о нас и то, что они слышали от народа. Они писали, что приговор, вынесенный нам, беззаконен, рассказали, что сделала с собой португалка, описали боль и скорбь, с которыми, обливаясь кровью, громким голосом причитала она над мужем и детьми своими, и заключили письмо тем, что господь не преминет отомстить за несправедливость преступного приговора. Письмо это было написано в следующих выражениях:

«Священная жемчужина, застывшая в величайшей устричной раковине недр морских; звезда, сверкающая огненными лучами; прядь златых власов, свитая с гирляндою роз; величие, стопы которого покоятся на нашем челе, подобно бесценному рубину, мы, ничтожные муравьи твоей кладовой, ютящиеся среди забытых там крошек, дочери и родственницы супруги брокена, а также все твои рабыни, к сему приложившие руку, жалостно взываем к тебе о помощи в деле, свидетелями которого нынче были наши глаза. Несчастная чужеземная женщина, с лицом, утратившим сходство с живою плотью, и грудью, израненной с удивительной жестокостью, изумлявшей даже зверей лесных и внушавшей великий ужас всем людям, жаловалась так громко, что, клянемся тебе истинной верою, если господь склонит слух свой к ее сетованьям, как, думается, он не преминет сделать, ибо женщина эта бедна и призрена людьми, он, несомненно, нашлет на нас великую напасть огня и голода. А посему, опасаясь сей кары, приводящей всех нас в великий трепет, криком умоляем тебя, подобно изголодавшимся детям, плачем своим призывающим мать, чтобы, воспомянув короля, покойного супруга твоего, во имя которого мы просим у тебя этой милости, ты пожелала приобщиться к природе святых и, отложив всякие мирские попечения, — ибо чем более ты будешь радеть всевышнему, тем более возвеличит он тебя в небесной обители, где, как мы твердо верим, узришь ты супруга своего, поющего под звуки арф безгрешных младенцев песнь о той угодной всевышнему милости, которую ради бога и ради него мы испрашиваем у тебя, — умолить сына твоего, короля, памятуя всевышнего, и тебя, и слезы и стенанья наши, сжалиться над этими чужеземцами и великодушно простить им все, в чем их обвиняют, ибо, как тебе известно, предъявили им обвинение не святые, сошедшие с неба, а люди бесчестные и дурной жизни, прислушиваться к речам коих не след. Команилау, прекрасная и благонамеренная девица, а главное, наиболее почитаемая в этом городе потому, что была воспитана матерью в услужении твоем, от имени господа и покойного супруга твоего — короля, из любви к которому мы обращаемся к тебе с этой просьбой, удостоверит тебя в этом и поведает о прочих подробностях настоящего дела, о неиссякающих слезах и непрерывных жалобах, исторгаемых этими несчастными, а также о великом страхе и печали, в коем пребывает наш город, жители которого, постясь и раздавая милостыню, умоляют повергнуть слезную просьбу их перед стопами короля, твоего превыше всех любимого сына, коего да осыплет хозяин всех благ земных такими благополучиями, что только не привлекших внимания его, хватило бы на тех, кто живет на суше и на островах морских».

Письмо это подписали свыше ста видных женщин города. Повезла его одна девица, дочь мандарина Команилау, губернатора острова Банша ^{244}, расположенного к югу от Лекийских островов. Девушка эта отбыла из Понгора в два часа ночи тех же суток, что был получен приговор, ибо крайняя поспешность была необходима; сопровождали ее два брата, а также десять или двенадцать родственников — всё люди весьма знатные, из числа самых видных в этом городе.

Глава CXLII

Когда девица эта прибыла в селение Бинтор, где в семи легуа от Понгора пребывали в это время король и вдовствующая королева, она остановилась в доме своей тетки, главной придворной дамы королевы и очень ей близкой, каковой она рассказала о цели своего приезда и объяснила ей, как важно и для чести ее, и ради уважения тех, кто избрал ее своей посланницей, добиться от его величества помилования осужденных, которое все у него просили. Тетка, приняв племянницу со всей ласковостью, которую подсказывала ей искренняя любовь, сказала, что, раз Команилау утверждает, что дело идет о ее чести, она приложит все возможные усилия, чтобы племянница не уехала из Бинтора недовольной и не добившись испрашиваемого, особенно ввиду того, что дело само по себе, как она уверяет, правое, не говоря уже о том, что просят об осужденных столько важных дам, поставивших свои имена под этим письмом.

Говорят, что девушка, должным образом поблагодарив ее, попросила, чтобы делом этим занялись с возможной поспешностью, ибо срок, установленный этим столь несправедливым приговором, истекал через два дня, а казнены мы могли быть и раньше. Тетка на это ей ответила, что прекрасно понимает необходимость спешить, ибо король и без того проявил поспешность, принимая это решение, а посему, едва королева проснется, что может случиться через час, она найдет ее у своих ног, дабы неожиданностью столь раннего посещения вызвать у королевы вопрос о причине его, поскольку по дурному состоянию здоровья тетка никогда не приходила к ней в это время.

Итак, оставив племянницу в своих покоях, тетка открыла дверь в коридор, ключ от которого был только у нее, и направилась в комнату, где почивала королева. Как говорят, когда прошла уже половина второй ночной вахты, королева проснулась и, увидев главную придворную даму у своих ног, спросила:

— Что случилось, Ньяй ^{245}Мейкамур? Быть не может, чтобы вы забылись здесь сном еще с вечера. Верно, произошло что-нибудь необычайное?

На это последняя ответила:

— Истинно так, госпожа моя, и, полагаю, то, что я вам сообщу, будет столь же неожиданно для слуха вашего величества, как было для меня увидеть племянницу, только что прибывшую из города в столь великой печали, что я слов не найду выразить ее.

Королева сказала:

— Если она прибыла ради какого-нибудь дела, позови ее.

Тетка немедленно привела племянницу, которая, едва увидев королеву, которая еще лежала на кровати, простерлась перед ней ниц и, произнеся положенное приветствие, рассказала ей, в слезах, зачем она приехала, и передала ей привезенное ею письмо, которое королева велела ей прочесть вслух. Девушка поцеловала ей руку, прочла письмо с необходимым подчеркнутым выражением и столь глубоко растрогала королеву, что та не могла удержаться от слез и прерывала ее чтение словами: