Мы сказали, что мы купцы и только купцы, а не разбойники, как он нас уже несколько раз назвал, ибо бог, в которого мы верим, запрещает нам в святых своих заповедях и убийство и кражу.

Брокен, оглядев присутствующих, промолвил:

— Если они не лгут, то они такие же, как и мы, а бог их много лучше, чем все другие боги, если все, что они говорят, — правда.

И, обратившись к нам, продолжал свои вопросы, не изменяя сурового и гневного выражения лица, как верный своему долгу судья. Допрашивал он нас около часа и напоследок задал такой вопрос:

— Почему в прошлые годы, когда ваши люди, польстившись на богатство Малакки, брали ее ^{243}, они так безжалостно убивали наших, чему свидетельницами являются еще некоторые вдовы, проживающие на этой земле?

Мы ответили, что это, верно, было следствием войны, а отнюдь не стремлением к грабежу, ибо грабежом мы нигде не занимаемся.

Он возразил:

— А как же назвать то, чем вы славитесь? Станете ли вы утверждать, что завоеватель не грабит, что прибегающий к насилию не убивает, что поработитель не вызывает возмущения, что удовлетворяющий свою алчность не крадет, что принуждающий других не является тираном? Ибо все это говорят о вас и истинность слов своих подтверждают клятвой. А посему то, что господь покинул вас и дозволил волнам морским поглотить и утопить некоторых из вас, сдастся мне, свидетельствует лишь о беспристрастии его правосудия, и считать это учиненной вам несправедливостью невозможно.

И, поднявшись со своего седалища, перетанда приказал отвести нас в тюрьму, где должны были объявить нашу участь, а зависела она от сострадания, которое угодно будет государю проявить к нам. Все это повергло нас в великое уныние и отчаяние, ибо мы потеряли надежду спасти свою жизнь.

На следующий же день король был поставлен в известность, что мы содержимся в тюрьме и что нам учинен был допрос. К сказанному брокен добавил кое-какие соображения в нашу пользу, и лишь благодаря ему король отказался от своего первоначального намерения казнить нас, что всячески внушали ему китайцы. В этой тюрьме мы просидели почти два месяца в большой тревоге, ибо все это время мы не знали, чем все это кончится. Между тем король, пожелай узнать о нас нечто большее, чем то, что сообщил ему брокен, подослал к нам человека по имени Раудива, который должен был тайно прийти в тюрьму, где мы содержались, и под видом иностранного купца разузнать от нас во всех подробностях, почему мы прибыли в эту страну, чтобы потом, на основании полученных от него сведений, король мог принять наиболее справедливое, на его взгляд, решение. И хотя подослан был к нам этот человек тайно, однако нашлись люди, предупредившие нас о том накануне. По этому случаю мы приняли самый скорбный и жалостный вид, ибо, как ни тягостны были условия, в которых нам приходилось существовать, притворствовать мы не разучились, — после господа бога чаще всего мы прибегали к лицемерию, и в этом деле оно сослужило нам лучшую службу, чем все прочие средства.

Человек этот пришел к нам в тюрьму в сопровождении надзирателей и, внимательно осмотрев нас каждого по очереди, позвал журубаку — толмача и сказал ему:

— Спроси у этих людей, почему господь лишил их защиты своей десницы и его божественная справедливость допустила, чтобы о жизни и смерти их решало разумение человеков, для которых угрызения совести, живописующие ужас души в последний час ее земного бытия, ничего не значат. Сдается мне, за грехи досталась этим людям их теперешняя доля!

Мы ответили ему, что он совершенно прав, ибо всякому ясно, что грехи человеческие суть главная причина его несчастий; но что и это не препятствует богу, отцу нашему и милостивцу, жалеть тех, кто со слезами и стенаниями непрерывно взывает к нему. На божескую доброту мы и возлагаем все наши надежды, уповая, что он побудит короля проникнуться правдой нашей и судить нас по справедливости, ибо мы злополучные чужеземцы, не имеющие покровительства, что для людей является главным, на что в этой жизни они обращают больше внимания.

На это он ответил:

— Вы правы, если только слова ваши выражают то, что у вас на сердце, и, если дело обстоит действительно так, как вы уверяете, не печальтесь. Тот, кто создал все, что явлено очам нашим в благолепии ночи, и кто, как мы видим при свете дня, заботится о пропитании малейшей твари, не откажет вам в вожделенной вами свободе, ибо с тяжкими стопами вы непрестанно молите о ней, а посему очень прошу вас, не посетуйте на меня, если я попрошу вас без всякой утайки посвятить меня во все то, что я хотел бы узнать от вас, а именно: что вы за люди, из какой страны и в какой части света обитаете, как называется земля, или владения, вашего короля, если у вас таковой есть, равно как и причину, побудившую вас прибыть в здешние края, а также куда вы шли с таким множеством драгоценных товаров, которые море выбросило на берег Тайдакана, от чего здешний народ пришел в великое изумление и, верно, про себя думает; вы не кто иные, как вельможи с Китайской земли, наибольшей из всех стран мира.

На эти вопросы, равно как и на многие другие, мы отвечали так, как считали необходимым при данных обстоятельствах; ответами он был настолько удовлетворен, что вызвался даже похлопотать перед королем о нашем освобождении, ни разу ни словом одним не намекая, кем он послан. В течение всего нашего разговора он не переставал изображать иностранца и такого же купца, как и мы. Прощаясь, он горячо рекомендовал нас тюремщику, прося его снабжать нас всем необходимым, ибо он заплатит ему за это столько, сколько тот пожелает. За все мы его поблагодарили, проливая в изобилии слезы, которые, в свою очередь, побудили его к сочувствию, так что он оставил нам даже золотое запястье, весившее тридцать крузадо, и шесть мешков риса, да еще принес извинения за то, что одарил нас так скудно.

Вернувшись к королю, человек этот дал ему отчет о наших разговорах и уверил, что мы отнюдь не те злодеи, коими рисовали нас китайцы, и что он готов тысячу раз дать в том голову на отсечение. Говорят, что после этого некоторые подозрения, которые внушили королю наши недоброжелатели, несколько рассеялись, и, основываясь на донесении этого человека и на благоприятном отзыве о нас брокена, он уже готов был нас выпустить, как, на нашу беду, в порт на четырех джонках прибыл некий китайский пират, которому король предоставлял у себя приют за то, что тот делился с ним половиной добычи, награбленной в китайских морях. Пират этот пользовался большим уважением у короля и у всех вельмож, и надо же было, чтобы за грехи наши он оказался самым злейшим врагом португальцев из всех, что были в то время на земле. Вражда та началась из-за столкновения, которое произошло год назад между нашими соотечественниками и этим пиратом в порту Ламау, где комендантом был некий Лансароте Перейра из Понте-де-Лима. У китайца спалили три джонки и перебили двести человек. Эта собака, узнав, что мы в тюрьме и король собирается нас выпустить, так запутал все дело и возвел на нас столько поклепов, что едва не внушил королю, что тот из-за нас может весьма скоро лишиться престола, ибо сначала мы под видом торговли обследуем облюбованную нами страну, а потом, как разбойники, врываемся в нее, грабя, убивая и опустошая все, что мы там находили. Сведения эти так подействовали на короля, что заставили его коренным образом изменить свое решение и ввиду этого предать нас четвертованию, а члены наши выставить напоказ на главных улицах, дабы все знали, что мы по справедливости заслужили такую казнь.

Глава CXLI

Вынеся этот жестокий приговор, король немедленно отослал его с перетандой к брокену Понгора, где мы находились в заключении, дабы он был в течение четырех суток приведен в исполнение. Перетанда сразу отправился в путь и прибыл в Понгор, но там господу нашему угодно было, чтобы он остановился у своей сестры, весьма почтенной вдовы, от которой мы не раз получали пожертвования. Этой-то своей сестре он под большим секретом сообщил, по какой причине он приехал и что не уедет из города, пока не получит свидетельства по всей форме, что казнь над нами была приведена в исполнение, ибо так приказал ему король.