Разбросанные кое-где скалистые острова имеют вытянутую форму и асимметричный профиль «бараньего лба», указывая этим, что исчезнувший ледник двигался здесь на восток. На одном из островков на высоте 24,1 м от поверхности льда фиорда найден старый полуобкатанный прибоем позвонок кита, свидетельствующий, что еще очень недавно уровень моря был значительно выше современного. Таким образом, возникновение узкого каньона речки, как бы пропиленного в тальвеге древней ледниковой долины на глубину 70—100 м, находит свое объяснение в весьма быстром здесь понижении морского уровня и, как следствие, интенсивном размыве русла водою.

Вскоре на льду замечаем ряд трещин, идущих поперек всего фиорда, это указывает, что приливо-отливные колебания морокого уровня докатываются даже сюда.

Несколько дальше фиорд оказался заполненным мертвым ледником, представляющим язык купола, расположенный внутри острова в его северо-восточной части. На северный склон этого купола мы взбирались у мыса Ворошилова в предыдущий маршрут.

Сглаженные, полуобтаявшие за много лет края глетчера незаметно сливаются со льдом фиорда, что указывает на отсутствие движения ледника и постепенное его исчезновение вследствие продолжающегося таяния.

Берег фиорда, вдоль которого едем, постепенно становится круче и, наконец, превращается в почти отвесную скалистую стену до 300–400 м высотою. Бесчисленные каменистые уступы, образовавшиеся вследствие морозного выветривания поставленных на голову филлитов и кварцитов, дают прекрасное убежище и гнездовья тысячам люриков и чаек. Их немолчный гомон несется сейчас отовсюду, но скалы столь высоки, что сидящих птиц можно различить, да и то с трудом, лишь в бинокль. Уже в первую поездку с заброской продовольственного депо птиц здесь было настолько много, что Журавлев окрестил гору «Базарной». Сейчас же количество их, в связи с прилетом новых стай, выросло в несколько раз.

Между отвесными скалами берега и ледником имеется проход, отчасти промытый талыми летними водами, отчасти обусловленный таянием льда в результате лучистой теплоты, отраженной от каменистых склонов. Пользуясь этим своеобразным коридором, мы и пробираемся вперед, хотя щебенистые осыпи боковой морены, снежные передувы и остатки ледяных бугров представляют не малое препятствие движению. Сани то-и-дело кренятся на бок, грозя опрокинуться, что для меня, везущего хронометры и другие тонкие приборы, совершенно нежелательно. Приходится все время бежать рядом, поддерживая сани на рытвинах и буграх, то с той, то с другой стороны. По самому леднику движение невозможно, так как он покрыт густой сетью довольно глубоких, теперь впрочем полузанесенных снегом и обтаявших, скругленных по краям трещин.

Наконец, километров через пять тяжелый путь закончился, мы выехали в расширение фиорда, где и стали лагерем у восточного подножья горы Базарной.

Здесь ширина его достигает уже 10–15 км, впереди на север видно открытое море, и, благодаря его охлаждающей близости, таяния тут еще совершенно незаметно. Дорога по льду всюду плотная и торная.

Сюда в расширение с обоих берегов спускаются многочисленные ледниковые языки от куполов, расположенных внутри острова справа и слева от фиорда. Наблюдения показали, что большинство из глетчеров до уровня моря в настоящее время не доходит, признаков движения в них не заметно, края сильно обтаяли, а впереди уже, отделяясь интервалом суши, лежат труды щебневого моренного материала. Эти факты с несомненностью свидетельствуют, что современное оледенение Северной Земли и здесь представляет лишь реликт прежнего, гораздо более мощного, вероятно сплошного ледникового покрова. Поездка с осмотром фиорда на другой день позволила это установить еще раз. Например, в северном берегу удалось наблюдать прекрасно выраженные висячие долины с еще сохранившимися весьма эффектными ледопадами. Устье одной расположено на высоте около 100, а другой около 200 м над современным уровнем морского льда.

В глубоких ущельях боковых разветвлений фиорда нередко встречаются мертвые ледниковые языки, уже потерявшие связь с питающим их куполом. Уцелели же они здесь до сих пор единственно потому, что расположены в глубоких, затененных от солнца складках рельефа, где таяние идет лишь очень медленно.

После осмотра и съемки на другой день, 11 июня, выехали вдоль берега по морскому льду торной дорогой к мысу Берга. На земле проталин всюду довольно много. Обнажения горных пород везде вытаяли, давая обильный материал для наблюдений.

Среди ледникового валунного материала, оставленного отступившим ледником, кроме разнообразных гранитов, диоритов и кристаллических сланцев встречены кварцы с обильными вкраплениями пирита, медного колчедана и других сульфидов. Несомненно, материал этот вынесен из глубины острова и образовался за счет разрушения где-либо обнаженных на поверхности кварцевых рудных жил.

Прибыв на мыс Берга, после разбивки лагеря, не теряя времени, установил радиоприемник и универсальный инструмент для астрономических наблюдений. Здесь они особенно интересны, так как выяснят расхождение наших наблюдений с данными экспедиции Б. Вилькицкого, определявшей здесь пункт в 1913 году, когда радиосигналов времени еще не передавалось. Как и следовало ожидать, разница в широте оказалась весьма незначительной, всего 11"; в долготе же несколько больше —15", но во всяком случае и то и другое лежит в пределах допустимых погрешностей инструментов, которыми велись работы.

Днем, пока шли наблюдения, к мысу, не обращая внимания на лагерь, приплелась медведица с прошлогодним медвежонком-лончаком и улеглась около нерпичьего продуха караулить себе с детищем добычу на обед. Своего довольно уже взрослого младенца она предварительно отвела за торос, повидимому, наказав строго-на-строго не шуметь и не высовываться, так как он там и затаился. Сама же улеглась у проруби, деликатно прикрыв черный предательский нос лапой, чтобы вынырнувшая нерпа ее не сразу заметила. Вероятно, она лежала бы так очень долго, если бы не пуля подкравшегося Журавлева, прекратившая это занятие навсегда. Пытавшийся удрать после выстрела лончак также последовал за мамашей. Вечером опять появился медведь, но, заметив спускающуюся на лед собачью упряжку, кинулся наутек. Густых торосистых льдов, куда обычно медведи спасаются от погони, поблизости не было, и вскоре километров через пять-шесть жирный зверь задохнулся от бега и выбился из сил. Журавлев рассказывал потом, что когда он подскочил к нему на санях, медведь лежал в растяжку и хватал пастыо снег, как забежавшаяся собака. Но и упряжка была не в лучшем состоянии. Несмотря на непосредственное соседство со зверем, собаки на него уже не реагировали, а лежали на снегу, едва переводя дыхание. Впрочем столь мирное соседство продолжалось недолго. Вскоре отдохнувший медведь начал шевелиться, собираясь не то удрать, не то броситься на упряжку, так что Журавлев вынужден был стрелять.

Теперь мяса у нас с избытком. Кормим собак щедрой рукой, не забывая и себя. Жареная и сырая медвежатина — нынче наше постоянное блюдо и за обедом и за чаем, причем едим мы ее почти совсем без галет.

Журавлев уехал на другой день, забрав все медвежьи шкуры и собранные коллекции горных пород. Последних, впрочем, по весу немного — килограммов пятьдесят, так как образцы я отбивал очень экономно штуфами не более 300–400 граммов. Со шкур сало, по возможности, снято для облегчения, а черепа брошены. Все же на нарту набралось килограммов триста, да еще прибавится на Диабазовом острове у мыса Ворошилова. Всего Журавлеву предстоит путь километров в двести пятьдесят, причем покрыть это расстояние он собирается в три перехода.

Прощание было молчаливое и краткое. Мы понимали все трудности и риск путешествия Журавлева в одиночку с тяжело гружеными санями, без палатки, с ничтожным запасом топлива и продовольствия. Он знал тяготы предстоящего нам неизвестного пути. Все это ясно, и не к чему об этом говорить. Твердое рукопожатие, «до свиданья, счастливо», взмах хореем, — и дружная натренированная упряжка вихрем понеслась под гору. Вот она уже мелькает внизу между торосами, превратилась в точку и скрылась в сверкающем сиянии полярного весеннего дня.