— Кушайте, гости, кушайте на здоровьице! — сказала она нараспев.

Все начали орудовать ложками. Поснедали, старушка быстро убрала со стола и ушла. Иван Исаевич помолчал и начал:

— Дядя Евстигней! Приехал я сюда по делу. Скликаю людей в войско народное. Что-то мало идут из вашей волости.

Мясников, сочувственно кивая головой, ответил:

— Так-то оно так, Иван Исаевич, да время нынче рабочее, мужик занят!

— Всегда, — возразил Болотников, — добрый мужик занят. Токмо народному делу помогать надо! Собери мужиков, потолкуем с ими.

Через час Иван Исаевич вышел к гудящей толпе.

— Ну, мужики, как робите?

Раздались голоса:

— Робим, воевода, робим!

— Робим как следует! Как землица требует!

— Ладно! А ведаете ли, что нам супротив бояр да дворян воевать придется?

— Ведаем, батюшка, ведаем!

— Знаем, кормилец!

— А если ведаете, помогите нам покрепче! Без вашей подмоги мы не выдюжим!

— Верно, родимый.

— Правильно!

— Еще бы неправильно! Конечно, есть от вас мужики, кои у нас обучаются делу ратному. Токмо мало их! Мало, сказываю я, — повысил голос Болотников. — Не для князя-боярина, не для помещика людей ратных собираем, а супротив их. Для себя же ратников посылаете, для народа. Помните, как из вашей волости Хлопко со своей ватагою ушел — царя да бояр, да дворян воевать? И вы по его стопам шагайте! Шлите, мужички, даточных! И благо вам будет! А вотчинники да помещики только и думают закрепощенье такое ввести, чтобы совсем вы пропали.

Добродушно, а вместе с тем и напористо Болотников требовал все больше и больше людей. Крестьяне решили послать новый большой отряд. Он должен был завтра же тронуться в Путивль.

Послали в Путивль и несколько возов хлеба и другого продовольствия.

Болотников тепло попрощался с крестьянами.

— Далее, по другим деревням поеду, — говорил он. — Там тоже сказывать стану, чтобы ратников давали на дело народное. Пока прощайте, мужички, много лет вам здравствовать!

Под приветные клики Болотников с Олешкой поехали дальше.

В это время и по другим деревням, починкам, селам люди, посланные Болотниковым, также скликали народ.

Вскоре крестьяне массами хлынули в Путивль. Отовсюду потянулись и телеги с хлебом и мясом для ратников.

Болотников и Шаховской учили в поле своих воинов. Иван Исаевич, пристально поглядев по направлению к лесу, воскликнул:

— Григорий Петрович, гляди — едут. Не наши, чужаки!

Рысью приближался какой-то отряд. Наметанным оком Болотников определил громаду человек в пятьсот. Глядя на них, он вспомнил татарские отряды в Крыму. Схожи. Так же резво идут, так же уверенно, как влитые, сидят в седлах. Только у этих обличье иное. Шапки с красным или желтым верхом, у иных — польского образца. Кунтуши, кафтаны, свитки. Широченные шаровары всунуты в сапоги. Сабли, копья, самопалы, пистоли. Впереди едет главный, дядя лет под пятьдесят. Снял шапку, здоровается. Оселедец на голове. Одет богато, оружие дорогое, золотом, серебром узорчено. Конь донской — огонь! Лицо веселое; себе на уме.

— Здоровы бувалы, панове начальны! — гаркнул он слегка осипшим басом.

— Э, ге, ге! Казаки! — сказал Шаховской, узнав в них запоронщев.

— Козаки, Панове, запорижски! Приихалы до народного войска. Треба нам его побачиты да ему подсобыты!

Украина в то время находилась под властью польских панов и входила в состав Речи Посполитой, польско-литовского государства. Запорожская Сечь почти сохраняла независимость. Польским магнатам плохо удавалось сломить вольный дух запорожских казаков. Как и весь украинский народ, запорожцы всем сердцем, всеми помыслами тянулись к своим русским братьям.

Запорожские казаки расположились на Днепре, в том месте, где он сближается с Северским Донцом. Центром Запорожской Сечи был днепровский островок Хортица. Между Хортицей и русским городом Царевом-Борисовом на Северском Донце было по прямой приблизительно верст двести. Издавна существовало теснейшее общение запорожцев с Русью. Никакие кордоны и заставы не могли этому помешать, тем более, что они были здесь очень слабы. В этих местах тянулись необозримые пространства Дикого Поля.

Узнав о крестьянском движении на Руси и собирании народной рати, запорожцы, как и донские казаки, стремились, чем только могли, помочь русскому народу в борьбе против крепостников.

— Треба нам побачиты воеводу путивльского, пана Шаховского, — обратился начальник запорожского отряда к путивльцам.

— Я буду Шаховской! Что тебе, батько, надо?

— Що правда, то правда! Батько я, а оце мои диты, один краще другого! — воскликнул веселый запорожец, широким взмахом руки указывая на своих молодцов.

— Приихалы мы до тэбэ служыты, супротив царя Шуйського воюваты, его и бояр быты! Правду кажу, не брешу! Приймай лыцарив!

— Добре, добре! — ответил Болотников, довольный, что явились такие лихие воины.

Решили отвести им за городом десятков пять срубов. То будут их курени. Болотников распорядился свезти к ним сена, овса и довольствия: гречневой муки, из которой казаки саламату варят, сала, хлеба; для новоселья десять бочонков вина. Запорожцы должны были влиться в его войско.

Начальник запорожского отряда показался Болотникову знакомым. Он наконец узнал запорожца. «Ба, то ведь Хведор Гора, с коим я в неволе был у татар. Вот кто батька!»

Пока Болотников не стал открывать себя, решил приглядеться к Хведору… «Тогда хороший человек был, а ныне — кто его ведает?»

Иван Исаевич частенько наведывался к запорожцам в «Сечь», как называли их стан.

Там шла жизнь своеобразная. Учить их воевать не приходилось: сами знали, как биться. Гора держал «сынков» в руках. Кого похвалит от всей души, кого крепко выругает, а кому велит плетей надавать за милую душу.

Раз один из «сынов» забрался к посадскому в подклеть. Его поймали, сволокли к Хведору Горе. Тот послушал, покачал укоризненно головой, помрачнел.

— Охрим, Охрим! Не чоловик ты, а паскуда! Хлопцы, не допустымо посрамыты Сичь Запорожску шибенику, бисову сыну!

— Не допустымо, батьку, не допустымо!

— Добре, сынки, добре! Эй, Черевыченко, иды до мэнэ! И ты, Грач! Туды его, де черты з ведьмакамы шабаш справляють!

Два дюжих запорожца схватили вора.

— Геть, падло! — И поволокли его в овраг. Вскоре там раздался выстрел.

— Так его! — одобрительно сказал Гора. — Псу песья смерть.

Зашел раз Болотников к Горе. Тот жил в отдельном срубе. На завалинке сидел казак и сосал люльку.

— Дома батько?

Казачина пробасил:

— Иды у хату, вин тамо! — И, не обращая никакого внимания на Болотникова, снова за носогрейку.

На улице было холодно. В печи ярко пылали березовые дрова.

Гора закусывал жареным гусем. На столе стояла большая скляница синего стекла с вином и серебряный кубок. Гора, сделав пригласительный жест рукой, сказал:

— Сидай, гость, ишь, пый на здоровьячко!

За едой переговорили о ратных делах. Потом Болотников замолчал и с улыбкой глядел на Гору. Тот в недоумении подумал: «Що це таке? Смиеться?»

И сказал Иван Исаевич:

— Помнишь, батько, сад… чего, чего там нету… а садовник в ем — дед Джубан, а робят там полоняники. И зовут одного из их Хведором, а другого Иваном. Запамятовал меня? Да по правде сказать: давненько то было. Вот и встретились снова в веселу годину!

— Ох, Иване! Иване! — вскочил Гора.

Изумленный и растроганный, он крепко обнял Болотникова.

— Як воно все перевернулось! Ох, Иване! Выпьемо ж за то, що мы з неволи повтикалы!

И старые знакомые начали рассказывать друг другу про свою жизнь.

Хведора продали в Туретчину, на Анатолийское побережье. Кажется, чего уж хуже, пропадать да и только! Но запорожцы сделали набег на анатолийские городки и выручили. Хведор уплыл с ними в Сечь.

— Так-то, братику! С той поры мене, як былыночку, — а былыночка была весом пудов на семь, — витром кидало по билому свиту. Чого, чого я не бачив, не чув. Скильки ляхив, туркив, татаровья перебив! Скильки ран у мене, а усе жив!