Подобное заявление вызвало бы скандал в замке Шимей, где молодая виконтесса воспитывалась нежно любимой матерью, которая стократно возвращала ей эту любовь.
Когда граф Шарль Греффюль отдал свою душу Богу, Анри стал хозяином Буа-Будрана и, если он решил сохранить маленький замок с зелеными ставнями, с богатой мебелью немного в буржуазном стиле, то все же решил, что его явно недостаточно. Поэтому он добавил к нему огромный флигель, построенный с хорошим вкусом и крайней роскошью. «Это был, — скажет герцог де Ля Форс, — Версаль Великого Короля, сообщающийся уже не с маленьким замком в стиле Людовика XIII, а с буржуазным домом времен Короля-Гражданина».
Облавы Буа-Будрана стали после этого знаменитыми во всей Европе. На них убивали по пятнадцать тысяч фазанов в один день, так как Анри хотел видеть у себя только выдающихся стрелков, среди которых присутствовало неизменное трио королей, завсегдатаев больших французских охот: Эдуард VII, Альфонс XIII и один из лучших стволов Европы Карлос Португальский. Гам можно было также увидеть президента Республики Феликса Фора, элегантного, хорошо воспитанного мужчину, еще не знавшего о своей будущей кончине в объятиях прекрасной Мег Стенхайл.
Герцогиня Греффюль не следила за охотой, но она всегда председательствовала на ужинах, где ее грация, большие ясные карие глаза, очаровательная улыбка, ослепительные зубы и королевская фигура производили дивное впечатление. Герцог д'Омаль, неоднократно приглашавший ее в Шантий, говорил о ней: «Это лилия, которая может превратиться в лиану…».
Она завораживала художников. Фольгиер вытесал ее бюст в мраморе, Ля Гайдара написал с нее прекрасный портрет. Что касается Элле, он следовал за ней по пятам три дня, в поезде и в Буа-Будране, с блокнотом в руках, сделав множество рисунков. Он запечатлел ее во всех позах на балконе, в гостиной, за чтением, за туалетом, перед мольбертом, так как она тоже была интересным портретистом. Сохранился прекрасный портрет ее кисти аббата Мюгние и другой маркизы де л'Эгль, сестры ее мужа. Эта удивительная женщина имела настоящие способности к искусству. Она заворожила Родена. Следует согласиться с тем, что она жила наиболее интенсивной жизнью не в Буа-Будране, а в Париже, где из своего особняка на улице Астор она руководила Большими Музыкальными Слушаниями, ставила «Тристана и Изольду», увлекалась русским балетом и занималась другой разнообразной деятельностью, в которой даже наука находила свое место. Буа-Будран, охотничье угодье, был прежде всего сферой деятельности Анри. Он царствовал там днем, но вечера оставались за Элизабет.
До перестройки замка домашний театр занимал большое место в развлечениях «По возвращению, с охоты, — рассказывал Андре де Фукиер, который часто бывал в замке, — все грелись у большого огня в камине, беседовали или устраивали спектакли. Наши снисходительные зрители веселились не меньше нас над нашими провалами в памяти. Если кто-то забывал свою роль, мы импровизировали, и случалось, что суфлер имел та кой же успех, как и артисты…». Но когда Буа-Будран начал конкурировать с Версалем, с его огромными гостиными и настоящим театром, появились исполнители другого рода: специальные поезда привозили в замок артистов Парижской Оперы и ее балета, Комеди Франсез, не считая исполнителей из других театров, и в первую очередь великую Сару Бернар, Оранжереи, где выращивали гигантские гвоздики и неизменные орхидеи, поставляли сказочные декорации из цветов…
К сожалению, все это однажды кончилось. Война 1914 года, а также налог на прибыль пробили огромные бреши в состоянии Анри, который, несмотря на это, отказывался изменить разорительный образ жизни замка. Его любовницы тоже стоили ему дорого, и в 1913 году графиня даже намеревалась развестись с ним, но этому помешало начало войны. Увы, в 1920 году сильное увлечение Анри графиней де Ля Беродьер, которое заставило его поселить свою любовницу в особняке на улице Астор, окончательно разбило любовь, которую Элизабет смогла сохранить, вопреки всему и всем… С этого момента супруги жили отдельно, пока смерть Анри окончательно не похоронила эту волшебную сказку. Мадам Греффюль вернулась на улицу Астор, где она еще принимала, хотя и в более скромной обстановке, великих людей этого мира, как, например, Элеонору Рузвельт, с которой она поддерживала дружеские связи.
В 1952 году в Женеве в возрасте девяносто двух лет умерла та, чья красота в течение почти пятидесяти лет озаряла гостиные высшего общества, мастерские художников и ложи театров.
Конечно, герцогиня д'Юзе не обладала монополией на псовую охоту, как и граф Греффюль на ружейную. В начале века, если говорить только о псовой охоте, во Франции было 285 выездов, 7850 псовых охотников, 12000 ловчих, 10700 охотничьих лошадей После второй мировой войны осталось только чуть более 60 выездов. Напротив, число ружейных охотников увеличилось, несмотря на то, что немцы устроили настоящую бойню дичи.
Вернемся же назад, чтобы посетить еще несколько привилегированных мест спорта, который наряду с политикой был главным занятием высшего общества в начале века.
Мы уже рассказывали об охоте графа де Кастеллана в замке Марэ, травли при свете факелов в Шомоне-на-Луаре во времена принцессы Брольи и слегка касались замка Сен-Фарго маркиза де Буажелен. Стоит еще немного остановиться на этих замках, чтобы хоть раз увидеть великолепное зрелище охоты, которая вот-вот должна начаться. Всадники в ярких костюмах: красных зеленых или синих с желтыми отворотами, дамы в синих или черных юбках амазонок и красных расшитых туниках — герцогиня д'Юзе тем не менее всегда была в черной тунике, — с маленькими треуголками на голове, в стиле Людовика XV, украшенных страусиными перьями, которые назывались лампионами[16]. Мужчины в охотничьих сапогах на французский манер, из-под которых выступают белые шерстяные носки, в штанах из синего или черного грубого бархата; или же в сапогах с отворотами и белых штанах «в английском стиле, введенном в моду Карлом X», в жилетах с маленькими галунами и гравированными пуговицами под сюртуками, отвороты которых украшены большими галунами. Они одеты в шапочки из черного бархата, «бомбы» — еще один вклад англичан! — которые заменили дореволюционные треуголки… Все едут на превосходных лошадях, «чистокровных, сохранивших нервное поведение, суставы, уши, взгляд, ноздри, гривы, беспокойный нрав арабских жеребцов-производителей; нормандских или ирландских полукровках более тяжелых, но с такой же горячей кровью. Теперь о своре.
Свора маркиза дю Люара, любимым местом охоты которого был Сен-Фарго, насчитывала сотню собак: больших псов, весящих каждый между сорока и сорока пятью килограммами; с глубоким голосом, крепкими конечностями, двухцветного или трехцветного окраса — черного, огненного и белого — и длинными ушами. У каждого есть своя кличка, звучащая как прозвище французского гвардейца». Они полны огня и рвения, но мгновенно подчиняются голосу доезжачего!
Над всем этим звучит фанфара, предупреждающая медные рожки, на которых играет осеннее солнце. У каждого выезда свой звук рожка. Невозможно было знать их все, но следовало различать звук местных и знаменитых выездов. Играть на рожке было и остается целым искусством, потому что необходимо объявлять различные этапы охоты: вижу зверя, вперед, вошел в воду, вышел из воды, сигнал к травле и так далее.
Две даты отмечают охотничью жизнь: конечно, это день святого Юбера и пасхальный понедельник, обозначающий закрытие охотничьего сезона. В Сен-Фарго повсюду отмечали день святого на масленицу, то есть через несколько месяцев после латы, предписанной календарем. Напротив, в замке Карруж, в Нормандии, Святой Юбер празднуется в августе, что доказывает, что речь идет об очень покладистом святом.
Как бы там ни было, торжественная месса, которую служили в часовне замка, собирала большую толпу. «В первом ряду стояли цветы[17] выездов, а перед главным алтарем лучшая собака-ищейка, которую держал на поводке доезжачий…». Сцена прекрасна, и не стоит поднимать шум! Почему собака, Божье создание, не имеет права войти в церковь? На выходе священник благословлял свору и раздавал ей немного освященного хлеба. Потом приходил черед людей и лошадей.