—То-то, — протянул мещанин, — ну так знай же, что неделю тому назад поймали у нас ведьму, настоящую ведьму, которая своим колдовством накликала все беды на Украйну.

—Что ты? — изумился Мазепа. — Да кто же узнал, что она ведьма?

—Кто! Многие уже раньше догадывались, а когда ее взять хотели, так нечистая сила такое творила — и–и, Господи! Все село сожгла, людей сотни две погубила! Никак нельзя было к ведьме подойти, только уже свяченой веревкой с дзвиныци удалось ее залыгать, да и то, что творилось в дороге, пока ее до Переяславля перевезли! — Старик махнул рукой и хотел было продолжать свой рассказ, но Мазепа перебил его.

—Откуда же она взялась? Где поймали ее?

—Откуда взялась? — мещанин хитро улыбнулся. — В том-то и дело, что никто об ее ведьмовстве и не догадывался, неподалеку тут от нас жила. Полковника Гострого, может, слыхал, дочка была…

—Полковника Гострого? Марианна? — вскрикнул Мазепа, не доверяя своим ушам.

—Так, так. Марианной ее звали.

—А где же он, что с ним?

—Старого ведьмака уложили, а ее вот присудили, чтобы сжечь на костре.

—Марианну, казачку нашу найславнейшую… сжечь!.. Да кто смел сказать вам, что она ведьма? — вскрикнул гневно Гордиенко.

—Не казачку, а ведьму!.. — произнес сурово мещанин. — Да разумнее нас с тобой люди на том порешили и послали приговор тот к гетману.

—Когда же казнь? — перебил его, оправившись от первого впечатления ужаса, Мазепа.

—В воскресенье, говорят. Да что она тебе — родичка, что ли? — произнес мещанин, подозрительно всматриваясь в расстроенное лицо Мазепы.

Но Мазепа уже не слушал его.

Он и Гордиенко быстро шагали по направлению к той корчме, в которой остался их отряд.

Для обоих было ясно, как Божий день, что смерть Гострого и арест Марианны были делом рук Самойловича. Известие это одинаково потрясло и Гордиенко, и Мазепу.

—Это штуки Самойловича! — произнес отрывисто Гордиенко.

—Без сомнения. Надо спасти ее.

—Во что бы то ни стало!

Придя домой, товарищи принялись обсуждать вдвоем план действий.

LXXVIII

Известие об аресте Марианны потрясло до самой глубины душу Мазепы. Кроме чувства к самой Марианне, к ее погибшему отцу, еще и долг чести требовал от Мазепы, чтобы он спас ее.

Она, девушка, сумела вырвать его из когтей смерти, неужели же он, лыцарь, не спасет ее?

Мазепа и Гордиенко решили употребить все возможное для человека, чтобы только спасти Марианну. Целый день провели они в хлопотах и изысканиях всевозможных средств, но спасти Марианну силой не было никакой возможности. Над ней был учрежден такой сильный и строгий надзор, что надо было взять приступом прежде весь город, разрушить весь магистрат, а потом уже добывать ее. Мазепе удалось только, заплатив неслыханную сумму денег сторожам, добиться того, что ему пообещали дать ночью тайное свиданье с Марианной.

Настала наконец ночь, темная, облачная. Переодевшись в костюм одного из сторожей, принесенный ему заранее, Мазепа отправился к зданию магистрата, в глубоком леху которого томилась Марианна. Гордиенко, переодетый в такой же костюм, следовал за ним. Для безопасности оба надели под платье кольчуги.

Дойдя до мрачного здания ратуши, Мазепа и Гордиенко сказали условный пароль страже, окружавшей весь магистрат, и вошли под темные своды ворот, ведших во внутренний двор магистрата. Здесь к ним подошел начальник стражи, приставленной к темнице узницы, и молча пригласил их знаком следовать за собой. Они остановились у мрачной неуклюжей башни, подымавшейся в северном углу магистрата. Подле этой башни стояла также стража из десяти душ. Начальник велел Гордиенко остаться здесь, а Мазепу пригласил следовать за собой. Один из часовых открыл перед ними небольшую, обитую железом дверь, и они вошли в круглую комнату с низким сводчатым потолком. Комната была слабо освещена тусклым фонарем, висевшим на стене; посреди ее каменного пола виднелась большая железная плита с вделанным в нее кольцом. Подле этой плиты стояло снова двое часовых с обнаженными саблями в руках.

Начальник стражи зажег небольшой потайной фонарь, спрятанный у него цод плащом, и пригласил Мазепу следовать за собой. Стражники подняли тяжелую плиту, и они начали спускаться в глубину по крутым и скользким ступеням, выкопанным в земле. Мазепа принужден был несколько раз хвататься рукой за влажные стены, чтобы не скатиться в бездну. Так насчитал он двадцать ступеней; наконец начальник свернул в сторону и повел Мазепу по какому-то узкому коридору. Через несколько шагов перед ними замигал вдали тусклый огонек. Мазепа увидал выкопанную в земле нишу, в которой стоял большой деревянный крест, перед крестом теплилась лампадка. Подле ниши виднелась в земле круглая дыра, столь узкая, что человек с трудом мог пролезть в нее; под этой дырой стояло снова двое часовых с алебардами.

Спутник Мазепы произнес несколько условных слов, часовые передали ему и Мазепе свои алебарды, зажгли спрятанный у них потайной фонарик и начали подыматься вверх. Когда наконец слабый свет их фонарика совершенно скрылся в непроглядной тяжелой тьме, наполнявшей подземелье, и звук шагов замолкнул, спутник Мазепы указал ему на черное отверстие в земле и произнес тихо:

—Ну, теперь, пане, торопись.

—Как, туда?

Мазепа взглянул с недоумением на стражника.

—Да. Вот веревка, которою спускают ей хлеб и воду, обвяжи себя ею, а я здесь укреплю конец, когда будет время — дерни за веревку, я вытащу тебя назад. Возьми с собой и фонарь — там темно.

Молча исполнил Мазепа приказание своего спутника и, взяв из его рук фонарь, спустился в узкое отверстие, проделанное в земле. Подземелье, в которое пришлось ему спускаться, оказалось не очень высоким, так что вскоре ноги его уперлись в липкую и скользкую землю. Мазепа отвязал от себя веревку и, поднявши высоко над головою фонарь, принялся осматривать подземелье. Это была небольшая круглая яма, выкопанная в сырой земле; она была совершенно пуста: ни камня, ни даже клочка гнилой соломы не виднелось в ней. В углу Мазепа заметил какую- то женскую фигуру в длинной белой рубахе, со спутанными черными косами, спускавшимися до самых колен. На руках и на ногах ее виднелись тяжелые кандалы.

Женщина не спала; огромные черные глаза ее смотрели в упор на человека, появившегося так неожиданно в ее подземелье, но взгляд их казался страшным, безумным.

Сердце Мазепы сжалось от нечеловеческой боли при виде этого несчастного существа.

—Марианна! — вскрикнул он дрогнувшим от слез голосом. — Марианна!

При звуке этого голоса Марианна вздрогнула с головы до ног, в глазах ее блеснуло проснувшееся сознание.

—Марианна, Марианна! Ты узнаешь меня? Узнаешь? — продолжал Мазепа прерывающимся голосом, падая перед Марианной на колени и сжимая ее холодные, как лед, руки в своих горячих руках. — Это я, друг твой, брат твой, Мазепа!

—Мазепа! Боже мой! Что ж это? Смерть, сон? — простонала Марианна и вдруг, нагнувшись близко к лицу Мазепы, вскрикнула захлебнувшимся от радости голосом: — Ты, ты? Иване?

— Я, я, Марианна, сестра моя, бесталанная моя, — прошептал Мазепа, прижимаясь головой к ее коленям.

LXXIX

С удвоенным вниманием ловил Мазепа каждое слово Фроси, и ужас охватывал его сердце. Неужели же все погибло… все рушилось… и последняя надежда порвалась?! — звенело у него в голове.

А Фрося, раскрасневшись от возбуждения и сверкая своими прелестными очами, все еще не унималась; удержанный на мгновенье поток слов снова прорвался с большею силой.

—Ваш гетман обратил весь край в руину, в одно кладбище, и все проклинает его и бежит сюда… все… все! У Самойловича только и хлопот, что устраивать беглецов… Я бы советовала и вельможному пану бросить этого великоразумного дурня! Ха–ха! Пусть он остается со своими турками и заводит гаремы.