— Уверяю вас, я их не убивала.

— Никто этого и не говорит.

Подавшись вперед, она потянулась к коричневой казенной пепельнице на столе. Задумчиво потушив сигарету, сказала:

— Моего мужа зовут Сай Познер. Он владелец одной из самых больших одежных фабрик. Сай — большой специалист в этой области. Он — моя лебединая песня. До него трижды я была замужем. Мы женаты вот уже три года. Его первая жена умерла пять лет назад. Они прожили тридцать семь лет, и за все это время он ни разу не изменил ей. — На ее лице промелькнула ироническая улыбка. — Наверное, Сай — единственный еврей на всей Фэшн-авеню, ни разу не изменивший жене. Сай никогда не был хорошим партнером, а сейчас, на старости лет…

— Понятно, — прервал ее Скэнлон. — А теперь расскажите о вас с Галлахером.

Покорно вздохнув, Мэри Познер начала вспоминать свою первую встречу с покойным лейтенантом полиции. Галлахер использовал тот же самый трюк с машиной, к которому прибегают многие полицейские, чтобы познакомиться с женщиной. Но, в отличие от Донны Хант, эта свидетельница имела опыт по части адюльтеров. Ее отношения с Галлахером были предельно ясными.

— Не люблю эксцентричных людей.

— Что вы под этим подразумеваете?

Она рассказала, как Галлахер показал ей вибратор и шарики, предложив поэкспериментировать.

— Посмотрев ему прямо в лицо, я сказала: «Послушай, детка, я уже вытворяла все, что только можно. Можешь повесить все эти игрушки на свои ослиные уши».

— И как он отреагировал?

— Он рассмеялся, сказав, что это лишь шутка, но я-то заметила, как он напрягся. Ваш покойный лейтенант был просто извращенцем. Я потом в этом убедилась.

— А что случилось?

Она посмотрела на свои руки, изучая бурые пятна.

— Мы занимались любовью, потом он задремал. Проснувшись, мы начали снова, и он кончил мне на живот, а потом начал все это слизывать языком. У меня было много мужчин, но никто никогда этого не делал. Говорю вам, ваш мертвый герой был простым педерастом.

Скэнлон вздохнул и посмотрел на Хиггинс и Колона. Те пожали плечами.

— Больше ничего не припоминаете? — спросил Скэнлон.

Свидетельница рассказала, как Галлахер пошел в туалет, принес «полароид» и заснял ее. Вскочив голышом с кровати, она пыталась отвести камеру, но не могла с ним справиться. После этого она ни разу не видела его и не слышала о нем, хотя поначалу думала, что он попытается шантажировать ее этими фотографиями, требуя выкуп.

— Как давно это было? — спросил Скэнлон, наблюдая за выражением ее лица.

— Семь или восемь месяцев назад.

— Вы всегда встречались с ним на квартире в Джексон-Хайтс?

Усмехнувшись, она произнесла:

— Это какая-то помойка.

— Он просил у вас денег?

— Я не имею привычки давать мужчинам деньги. Обычно они тратятся.

Открыв верхний ящик стола, Скэнлон положил перед нею фотографию.

— Это вы?

— Да, — с отвращением ответила она. — Только взгляните на эти бедра и все остальное. Срочно сажусь на диету.

— Я не могу сейчас отдать вам ее. Но обещаю, что как только мы завершим работу…

— Это фото понадобится в суде? — обеспокоенно спросила она.

Он успокаивающе поднял руку.

— Ни в коем случае, обещаю.

Он увидел, что она сразу расслабилась, и спросил себя, почему Донна Хант не попросила его вернуть свою фотографию.

Адвокат Обри Уайт был одним из тех хищников, которые каждое утро являются в суд, чтобы помучить расстроенных родственников и друзей преступников, задержанных накануне и подлежащих суду наутро. Офицер, оформляющий аресты, приводил родных к адвокату и тихонько шел писать заявление, давая защитнику возможность условиться о гонораре. Получив по возможности неплохой задаток, адвокат приступал к делу. Перед ним, как и перед любым другим членом адвокатского братства, стояли две задачи, определявшиеся профессиональной этикой: оправдать и обобрать. А офицер получал свои пятнадцать процентов с каждого гонорара. Наличными, разумеется.

Скэнлон удивился, когда 4 июля седовласый адвокат вошел в сопровождении молодой женщины лет двадцати. Он не любил Обри Уайта, так же как и других судебных кровопийц или полицейских, имеющих с ними дело. В то же время Скэнлон, как и многие другие полицейские, понимал, что тут уже ничего не поделаешь. Практика подсовывания клиентов складывалась годами, о ней знал каждый окружной прокурор, а все честные полицейские презирали эту систему.

Обри Уайт всем своим внушительным весом оперся на трость с серебряной рукояткой.

— Тони, старина, эта девочка — дочь моей любимой сестры. Ее зовут Рина Бедфорд. Она попросила своего дядюшку Обри оказать ей моральную поддержку, пока она будет рассказывать о связи с Джо Галлахером, погибшим как герой.

У Рины Бедфорд, миловидной молодой особы, были длинные волосы и невинные темно-карие глаза. У Скэнлона в голове не укладывалось, что она могла быть как-то связана с Джо Галлахером.

— Ну, что скажете, Тони? — спросил адвокат.

— Надо связать концы с концами, советник.

Губы законника тронула задумчивая улыбка.

— Моя племянница — объект уголовного расследования?

— Нет, — прямо ответил Скэнлон.

— Может ли моя племянница помочь обвинению?

— Не вижу такой возможности.

Скэнлон заметил, как при этих словах Рина Бедфорд едва заметно улыбнулась.

Адвокат принялся описывать в воздухе круги рукой с видом человека, готового поделиться с вами всеми тайнами жизни.

— Позвольте мне, если можно, перефразировать несколько недавних решений…

Теперь уже Скэнлон поднял руку, словно желал прервать выступление оратора. Но куда там! Придется смириться с поражением и слушать до конца. Нельзя мешать адвокатам устраивать представления перед клиентами, это крайне раздражает их.

Обри Уайт продолжал:

— Во время расследования преступления подзащитный, имеющий адвоката, не может подвергаться допросу, даже если он не арестован и не задержан. Полиции запрещено вести допрос в отсутствие адвоката. Дело «Народ против Скиннера».

От волнения у Скэнлона начались фантомные боли. Лью Броуди сидел на стуле, слушал и постукивал кулаком по ладони. Глаза его налились кровью, рубаха выбилась из штанов, на висках набухли жилы.

Говард Кристофер, считавший всех адвокатов, за исключением Роя Коэна, коммунистами, привалился к стене и, сверкая глазами, жевал сушеную морковку для жюльена. Это был дурной знак.

— Когда обвиняемого в уголовном деле представляет адвокат, полиция не имеет права задавать вопросы в отсутствие защитника. Дело «Народ против Роджерса».

Скэнлон никак не мог понять, зачем адвокатам щеголять своей профессиональной доблестью. Он взглянул на часы, показывавшие время и по военному и по гражданскому отсчету, и решил, что пора кончать представление. Рина Бедфорд была далеко не последним свидетелем. Кроме того, ему не нравилось выражение лиц Броуди и Кристофера. Ему совсем не хотелось перепалки между адвокатом и детективами, поэтому он еще немного послушал защитника, а потом умоляюще поднял руку.

— Пожалуйста, пощадите нас, советник. Все мы читали кодексы. Если ваша племянница предпочитает молчать, пусть ее. Я просто пришлю ей повестку в суд присяжных. Вы, естественно, понимаете, что тогда я не смогу обещать вам сохранить тайну. А вы знаете, что присяжные часто устраивают утечку информации в газеты. — Он сделал красноречивый жест. — «Девочка свила гнездышко с героем-легавым». Каково? Ваша племянница поднимет тиражи тысяч на пятьдесят.

Обри Уайт поморщился и схватился за трость обеими руками.

— Довольно, Тони.

Затем, посмотрев на племянницу, он произнес:

— Ты не откажешься рассказать все этим господам, дорогая?

— Конечно, дядя Обри, — ответила она, застенчиво опуская глаза.

Рина Бедфорд была выпускницей факультета социального и гуманитарного развития Новой школы. В прошлом году она прошла курс городского искусства. По учебным планам требовалось посетить депо подземки на Пенсильвания-авеню в восточном Нью-Йорке и посмотреть, как городские рембрандты уродуют общественную собственность своей любительской мазней. Курс был факультативным.