13

В дверях казарменной каюты, отведенной Марии Викторовне для работы, стоял запыхавшийся Филькин.

— Я... на лодке... искал... думал... там...

— А я только оттуда, — приветливо улыбнулась она. — Да вы проходите...

Филькин отрицательно замотал головой.

— Вас... все... уже давно... очень... ждут... — еле переводя дыхание, проговорил он.

— Ничего не понимаю... Где ждут?

— Да в кафе!

— А что случилось?

— Понимаете... Доктору «майора» присвоили... Только узнали... И сразу все туда... Идемте же! — Он посмотрел на часы. — Семь минут на сборы.

— Почему «семь», Петр Гаврилович? — Ее и эта точность рассмешила, и то, каким Филькин выглядел сейчас решительным. Глядя на его раскрасневшееся, еще совсем мальчишеское лицо, хотелось не по имени-отчеству к нему обращаться, а ласково назвать Петенькой, но это бы, конечно, смертельно обидело его.

— Вас все ждут, — упрямо повторил Филькин и стал объяснять, какое это важное событие, когда офицеру присваивают очередное воинское звание. — Это, если хотите, как Новый год или день рождения, но день рождения и Новый год бывают каждый год, а звание... Ну, пожалуйста, а? — вдруг очень просительно и почти жалобно сказал он.

Идти не хотелось, скорее бы добраться до гостиницы — и так все воскресенье провозилась на лодке, устала... Она здесь вообще быстро уставала — наверно, полярная ночь действует, не успела еще привыкнуть, да и не представляла себе, как одна будет в мужской компании. Но Петенька так умоляюще смотрел на нее, так, видно, ему нужно было, просто необходимо, чтобы она согласилась и пошла с ним сейчас, вернее, чтобы он, именно он, Филькин, привел ее туда, что она заколебалась.

— Петр Гаврилович, — мягко сказала она, — но я же не готова совсем, я не ожидала...

Действительно, неловко было появляться на их торжестве в брюках, в которых она на лодке работала. Хотя ей идет в брюках, она знает, но все-таки...

— Вы?! Не готовы? — Он с таким восхищением, с таким неподдельным восторгом смотрел на нее. — Да вы... вы... — Он просто захлебывался от переполнявших его чувств. — Пошли!

Филькин решительно взял ее за руку, еще больше покраснел, и она не высвободила руки, чутьем уже поняла, чего стоила ему эта, видимо, неслыханная для него смелость.

Да и как Петя вернется к ним без нее? Начнут подтрунивать, скажут, что не справился, что, конечно, не его надо было посылать... А кто, кстати, послал?.. И Петя будет краснеть, мучительно улыбаться — все-таки вроде ведь шутят, — но на самом-то деле для него же это так серьезно: выполнил он их поручение или нет.

Она уже сейчас почувствовала его состояние — как он потеряется, если она откажет, — и пришел-то за ней именно он — не доктор, не старпом, не штурман, не кто-нибудь. А может, он-то и вспомнил первым...

— Ну хорошо, хорошо, — уступила Мария Викторовна. — Я только немного порядок наведу, нельзя же так все оставить... — Она показала на разложенные чертежи, записи, на заставленный приборами стол, но Филькин не соглашался, уговаривал идти сейчас же, немедленно, не понимая, что ей ведь себя нужно хоть немного привести в порядок. Объяснить ему это, объяснить, что она нуждается в этом, после его восхищения ею Мария Викторовна как-то не смогла.

— Но ведь семь минут вы мне дали? — напомнила она с улыбкой.

— По правде говоря, ни минуты нет, — признался Филькин. — Внизу машина ждет, еле уговорил...

Вздохнув, Мария Викторовна пошла за ним по казарменному полутемному коридору, уже на ходу попудрилась, тронула помадой губы, с трудом различая свое отражение в маленьком зеркальце и вполуха слушая Филькина.

Она толком так и не поняла, как выглядит сейчас, — и прическа, наверное, не ахти, но уж бог с ней, с прической, это еще поправимо перед тем, как в зал войти, а вот что не смогла переодеться... А надела бы она голубое с пояском или, лучше, черное с блестками...

— А командир там? — спросила Мария Викторовна, когда Филькин умолк.

В ее вопросе Филькину почудилось сомнение, он и сам вдруг засомневался: а если действительно не придет? — но ведь тогда все их торжество наполовину теряло бы свой смысл, и Филькин, замешкавшись на секунду, тут же горячо заверил:

— А как же! Давно!

Скорее уже себе самому доказывая, что этого быть не может, чтобы командир не пришел, Филькин торопливо и сбивчиво стал говорить, какой он моряк, их командир, и хотя служить у него нелегко, но если уж плавать, то обязательно только с Букреевым, вот и Сергей Владимирович так считает...

Сергей Владимирович? Ах да, этот симпатичный штурман... Марии Викторовне трудно было понять, почему «обязательно только с Букреевым», но слушала она с интересом, ей почему-то нравились слова Филькина о командире, слова подчиненного о своем начальнике. Может быть, потому, что у нее тоже были подчиненные?

— На днях, наверно, садиться поеду, — сообщил ей по дороге Филькин.

— Садиться? — непонимающе переспросила Мария Викторовна. — Куда садиться?

— А на гауптвахту, — небрежно пояснил Филькин, как о чем-то для него несущественном и обычном, что он совершает чуть ли не каждый день. Хотелось добавить, что на пять суток, но сейчас, в присутствии Марии Викторовны, такое количество показалось ему явно недостаточным. Он даже почувствовал некоторое сожаление, что все обошлось пятью сутками, поэтому уточнять, сколько ему объявлено, Филькин не стал, только пытливо посмотрел на нее сбоку: как она восприняла эту новость?

Ему показалось — да что там! он был уже уверен в этом! — что Мария Викторовна посматривала теперь на него с интересом, да, пожалуй, и с уважением. Он стал расти, расти в своих глазах, и, когда она участливо спросила, что же он натворил такого, он уже с достаточной сдержанностью сказал:

— Да было тут... С начальником штаба. — Мол, все это сугубо военное дело, мужское, не для нее.

— И надолго? — уловив эту важность в нем, спросила Мария Викторовна, пряча улыбку, но все же и сострадая Филькину, а он, с трудом открыв перед ней дверь, обрадовался, что теперь можно не отвечать: сухой острый снег больно ударил в лицо, рванул навстречу ветер и перехватило дыхание.

Поддерживая Марию Викторовну, Филькин куда-то повел ее, и, лишь оказавшись совсем рядом, в нескольких шагах от машины, она разглядела огромные ее очертания. Кажется, на таких грузовиках обычно ракеты перевозят. Мария Викторовна рассмеялась и прокричала сквозь метель:

— А побольше ничего не нашлось?

— Это самая большая! — крикнул над ее ухом Филькин и неумело принялся подсаживать в кабину.

 

Зал показался чересчур светлым и длинным, и почти не было за столиками женщин. Ей хотелось поскорее пройти это пространство, открытое всем взглядам — и любопытным, и оценивающим, и еще бог весть каким, — но Филькин, как назло, еле плелся рядом. Остриженный почему-то наголо, он выглядел совсем юнцом рядом с ней. Нелепый, смешной мальчик привел в кафе женщину вдвое его старше... К тому же он вдруг настойчиво стал пропускать ее вперед, и со стороны, наверное, казалось, что это не он, а она его ведет к дальнему и самому большому столу. Хоть бы под руку взял, что ли... И надо было все-таки заехать в гостиницу переодеться...

Настроение испортилось, а тут еще вся их компания заметила ее и смотрела сейчас с таким удивлением, что она с ужасом поняла: а ведь никто и не ожидал ее появления! Все это — Филькин, только он, дурацкая эта затея лишь ему одному и взбрела в голову...

Букреев стоял во главе стола, что-то, видимо, говорил, но они все задвигались, отвлеклись, кто-то застегнул тужурку, поправил ослабленный галстук, кто-то привстал в поисках стула, и Букреев, не понимая, что за помеха возникла, с недоумением обернулся.

Вот и он тоже удивлен. Нет, больше других удивлен...

Она уже не смотрела в его сторону, но видела, чувствовала, как он, уставившись в стол, пережидал с досадой, когда все утихнет и можно будет продолжить. Он и ее появление тоже с досадой пережидал...