Женщины, эти воспетые ангелами небесные созданья, были запечатлены на фотографиях во весь рост, сидели в креслах или были сняты только по пояс, или свет падал только на лицо. Но какой это был свет! Он словно лился прямо с Олимпа, нет, из десницы Всевышнего, Он явился благословить этих живых и прекрасных людей. Потрясенный божественной женской красотой, Мартыньш рылся в ящиках, вынимая паспорт за паспортом, пристально вглядывался в каждое лицо, пытаясь понять, что делает их столь благородными, достойными и нравственными, в конце концов. Не в шляпах и позах же тайна! Мартыньш составил даже небольшую картотеку и в раздел «Клевая чувиха» поместил некую Мушу Фейгман с заметной щеточкой над верхней губой, которая стояла возле куста шиповника, расставив толстые ноги и скрестив руки на круглой, как дыня, груди. В графе «Род занятий» у Муши было написано «рубщица мяса». Случалось так вот развлекаться, но большей частью… ммм…

Мартыньш никогда не испытывал мужской потребности обладать, ни боже мой, но его охватывало нечто такое, перед чем логика пасовала. Возможно, это был какой-то социальный атавизм рыцарской эпохи, когда одна только возможность вдохнуть аромат случайно оброненного дамой носового платка делала тебя счастливым. Возможно, это было уникальное неповторимое чувство встречи с давно прошедшим, с телесностью звуков органа и хрупким ароматом ночной фиалки. Но скорее всего ни то, ни другое, а что-то совершенно иное. «Да, ради таких женщин можно не только умереть, но и совершить немыслимый поступок, — думал Мартыньш. — Эта духовная чистота, это неповторимое благородство сводит с ума и держит в узде, и ты волей-неволей становишься таким же, как они, — расправь плечи, подними голову и произнеси: „Я могу все!“ Стать директором Архива, нет, премьер-министром, нет — стать избранным народом президентом — я все это смогу».

Мартыньш разыскивал паспорт Жении Кайгаре. Медленно перебирал пронумерованные конверты в поисках нужного и бормотал: Кабата Илга… так, так, чуть дальше… Кадирике Гудруна… нет, еще дальше. Кайдарцева Фекления… Ха! Ну и имечко — Фёклушка… так, так, вот — Кайгаре Хилдегарде, Кайгаре Жения — вот он, наконец-то.

Довольно размахивая паспортом, он уселся за небольшой столик и принялся заполнять заявку на фотографию. Вот уж тетушка обрадуется, будет сюрприз для нее, когда она увидит себя молодую. Мартыньш раскрыл паспорт и с удовольствием смотрел на юное лицо тетушки Жении. Она тогда была студенткой и со своей сестрой Хилдегарде, бабушкой Мартыньша, уезжала во Францию, завернув по пути к подруге Элвире и ее мужу, художнику. «Как же его звали? — попытался вспомнить Мартыньш. — Роберт, Рудольф, Феликс?.. Фели… Федор… Феклушка… Интересно, как выглядела эта Фекла, наверняка русская». Мартыньш застыл, держа ручку на весу, потом энергично подошел к полке с паспортами и быстро нашел то, что искал. Кайдарцева Фекления. Раскрыв паспорт, он тут же потерял дар речи. С фотографии на него смотрел распахнутый грустный глаз, он вглядывался в Мартыньша из-под широкополой шляпы внимательно, пристально и даже, вдруг ему показалось, оценивающе. Вот так паспортная фотография! Мартыньш пролистал паспорт и прочел «Кайдарцева Фекления Прохоровна, год рождения 1905, 10 декабря. Национальность: русская. Вероисповедание: староверка. Род занятий:?». И в самом деле, в графе «Род занятий» не стояло ни домохозяйка, ни актриса, вообще ничего, только жирный вопросительный знак. Это было нечто из ряда вон выходящее в работе чиновников мирного времени.

В недоумении Мартыньш вертел паспорт в руках и чувствовал, что жаждет узнать об этой женщине все. Именно так — жаждет, и это поразило его самого. К женщинам он старался относиться прохладно, уважительно, соблюдать даже некоторую дистанцию. Он не спешил обременять себя всеми теми мелочами, без которых женщины непостижимым образом не в состоянии поддерживать «дружбу», «любовь» и все прочее, что связано с неистребимой потребностью размножаться, на что эстеты и церковь понавесили бирок, таких, как «любовь», «священный брак» и пр. Мартыньш почувствовал, как в ухо кольнула одна такая бирка, когда еще раз всмотрелся в чужое таинственное лицо, и его охватила томительная истома. Его обдало жаром, мысленно он снял с незнакомки шляпу, взъерошил ее волосы и вот уже расстегивал пахнущую лавандой шелковую блузку и срывал одежды, которые скрывали от него женское тело. Ее душа его не интересовала, но об этом Мартыньш в эту секунду и не подумал.

Схватив паспорта сестер Кайгаре и бланки запроса, Мартыньш, испытывая чувство неловкости, взбежал, перепрыгивая через ступеньки, по широкой лестнице на шестой этаж, где хранились «внутренние» паспорта. Этот фонд был доступен во все времена.

По этим паспортам можно узнать, где проживал человек, короче — здесь обычно разыскиваемый человек протягивал мизинец, за которым проступала не только рука, но и вся человеческая жизнь.

Добравшись до нужной полки, Мартыньш вытащил из ящика конверт с документами разыскиваемой, однако… паспорта в нем не оказалось. Только выписки из полицейских участков о том, что «Кайдарцева Фекления, проститутка, безграмотная, в результате утери удостоверяющего личность документа вынуждена обратиться в паспортный отдел за сведениями для восстановления паспорта». Мест проживания было много — дома на улицах Авоту, Дзирнаву, Валмиерас. На всех копиях документов вместо подписи Фекления ставила крестик… Мартыньш снова перебрал бумаги, вынутые из конверта, и увидел неизвестно как оказавшуюся здесь повестку о возбуждении уголовного дела, которое так и называлось: «Против Кайдарцевой Феклении, за подделку подписи». Ну и ну, вот так штука! Мартыньш, зажав в зубах номер уголовного дела, на всех парах понесся туда, где хранились уголовные дела. Дрожащими руками он раскрыл дело и, закончив читать, от негодования только раскрывал рот, как рыба на суше, — его мужское достоинство было оскорблено. Фекления и его поймала на крючок!..

«Ну, я и болван, делать мне, что ли, больше нечего?! Весь день ношусь по Архиву, как корова за быком, а эта, заманила меня, наобещала манны небесной, оставила с носом и в конце концов оказалась… форменной проституткой. Весь день возился с этой… с этой… профи…» В уголовном деле черным по белому было написано, что Фёкла уговорила своего клиента, чтобы тот подделал в медицинской книжке подпись врача, что якобы она была на осмотре. А у малого нога поскользнулась, рука вывернулась и потому чернильная клякса оказалась великовата, чтобы поверить в то, что врач такой грязнуля, ну и подпись вышла совсем раскоряка. К тому же в суде она, эта «проституированная», созналась, что попросила своего клиента подписаться, так как сама она писать не умеет. Как написано в деле — «грамотой не владеет».

«Не такая уж дура она была, если сумела так долго прослужить в гвардии „черных чулок“. Считай, с двадцатого года, когда ей пятнадцать, до 1939 года, когда по ней уже вовсю прощальные колокола звонили. O, Mon Dieux! так влипнуть, так опростоволоситься!» — бормоча и подвывая, Мартыньш медленно поплелся на свое рабочее место.

Домовитые коллеги уже кипятили воду для кофе, разворачивали бутерброды, заменявшие им обед, словом, готовились перекусить.

— Что, Мартыньш? Не нашел тетушкин паспорт? — поинтересовалась одна из них сочувственно.

— Что это с тобой? Тебя словно колесом переехало, — вторила ей другая.

— Да нет, вот они паспорта. — Мартыньш протянул паспорта коллегам и направился мыть руки. Он бы с удовольствием сейчас сходил в душ, нет, лучше всего в деревенскую баню, чтобы с паром улетучилась вся досада, что камнем лежала на сердце. Мартыньш чувствовал себя так, словно копался в помойном ведре, нет, еще хуже, словно он слизнул плевок с бородавчатой шкуры мерзкого животного, словно побывал в порногруппе, где мерзкие трясуны и развратники облили его своим белым тягучим семенем… Мартыньш тер руки и плескался на английский манер — в наполненной водой раковине, ибо его стошнило в унитаз.