— Так почему же такой завал? — поторопил его парком.

— Потому, что здесь на заводе никудышная теория прокатки. Коротко ее можно сформулировать так: вали кулем — там разберем. Ведь что получается? — неожиданно разгорячился Нечаев. — Вместо законных одного-двух процентов брака блюминг дает десять, а последнюю неделю, — и он смело взглянул на Ротова, — в связи с болезнью главного инженера, дает пятнадцать процентов на вырубку. Да тут два пролета не справятся, не то что один.

— Начальник технического контроля подтверждает эти цифры? — спросил нарком и, получив утвердительный ответ, задумался. — Ну хорошо, вопрос решается таким образом, — сказал он, — начальником обоих блюмингов назначаю товарища Нечаева. Он будет ведать и прокаткой и отделкой. Думаю, что теперь отделка справится.

Ротов от неожиданности застыл на месте с зажженной спичкой в руке. Нечаев спокойно, словно он и ожидал этого, опустился на место.

Нарком повернулся к директору, торопливо зажигавшему вторую спичку.

— Чем болен Евгений Михайлович?

— Кажется, ангина.

— Как его состояние? Когда он звонил в последний раз?

— Вчера или третьего дня.

Нарком снял трубку, вызвал Мокшина, осведомился о его здоровье, посоветовал беречь себя и попросил позвать к телефону жену.

— Как ее имя и отчество? — торопливо шепнул он Ротову, прикрыв ладонью трубку.

Тот молчал.

— Евдокия Семеновна, — подсказал кто-то.

— Здравствуйте, Евдокия Семеновна. На вашего мужа жалуюсь: во-первых, говорит, что ему ничего не надо, во-вторых, на работе ничего не ест. Почему это? — И, выслушав ответ, повесил трубку.

— О таких людях заботиться надо, — сказал он, обратившись к Ротову. — Они о себе никогда не напомнят, потому что сами о себе забывают. Ведь главный инженер у тебя почти не спит, — когда ни позвонишь, он на заводе или в рабочем кабинете. И почти не ест, официантка уносит завтрак нетронутым. Оказывается, ему молочная диета нужна. Завтра же вызови ко мне начальника орса.

Собравшиеся впервые наблюдали директора в роли ученика, которому преподают правила поведения. Готов чувствовал, что все это понимают, и злился. Недокуренные папиросы одна за другой летели в пепельницу.

Нарком мельком взглянул на его раздраженное лицо и снова оглядел собравшихся.

— До сих пор нет начальника второго мартена. Где же он?

— Макаров вообще дисциплинированностью не отличается. Бросает свой цех, бродит по другим, — ответил Ротов.

— Например?

— На коксохимзаводе он целую неделю пропадал. Наверное, и сейчас там.

Нарком понял, к чему все это говорится; вот мол, ваш работник, назначили помимо меня, — а теперь полюбуйтесь! Поняли это и остальные.

— Ну, хорошо, начнем без него. Подойдет позже, — сказал он. — Я хочу разобраться в одном вопросе. Что на заводе с газом? Металлурги говорят, что мало дают коксохимики, а те утверждают, что мало берут металлурги. Кто же из них прав?

Директор коксохимзавода долго и убедительно доказывал, что выжиг кокса идет замедленно вследствие плохого качества углей, поставляемых в последнее время.

— У вас километровый газопровод в порядке? — поинтересовался нарком, терпеливо выслушав оратора до конца.

— Он не наш.

— Я вас не пойму: как это не ваш? Не советский, что ли?

— Он в ведении начальника газового хозяйства.

Невысокий, щеголевато одетый инженер с пробором ниточкой, заметно нервничая, поднялся со стула.

— Это газопровод коксохимзавода, — заявил он.

Нарком развел руками.

— Я же и говорю: вас послушать — не наш газопровод, не советский. Но вы-то люди советские! От одного газ не уходит, к другому не доходит… Кто же должен искать причину? Плохое качество угля, по-моему, в данном случае ни при чем. Наверное, забит этот «ничейный» газопровод.

— Американский проект предусматривает пропарку газопровода раз в три месяца, — с внезапно появившимся апломбом заявил инженер с пробором. — Газопровод пропаривали два с половиной месяца назад, следовательно, он не может быть засорен.

Нарком недовольно поморщился.

— Наши коксохимики добились выжига кокса, в два с половиной раза превышающего количество, предусмотренное американским проектом, — следовательно, отложений получается больше и пропарку надо делать чаще, — сказал он. — К тому же, если нафталин со смолой, то никакая пропарка не помогает.

Нарком молчал, слегка постукивая пальцами по столу, потом снова взглянул на инженера с пробором.

— Вы не замеряли количество отложений?

— Такой контрольно-измерительный прибор неизвестен даже в практике европейских заводов!

— А палкой? — с раздражением бросил нарком. — Вы такой контрольно-измерительный прибор знаете? Насверлить отверстия в газопроводе — и палку туда. Если боитесь ручки замарать — замерьте перепад давлений.

В кабинет осторожно протиснулся Макаров, грязный, как трубочист, и остановился, опершись спиной о дверь. На черном лице даже белки не выделялись — они были желтые.

— Вот образчик дисциплины, — показал рукой в его сторону Ротов. — На совещание к наркому является с опозданием и в таком виде. Опять на химзаводе были?

— Около, — тихо ответил Макаров.

Наркома удивило и встревожило его угнетенное состояние.

— Какое там около! От вас газом песет, как от батареи. — Это было сказано директором так, словно от Макарова пахло водкой. — Я же вам запретил ходить туда.

— Мне вы ничего не запрещали, — так же тихо произнес Макаров. Видно было, что ему трудно говорить. — Вы там приказали не пускать меня больше.

Нарком перевел свой взгляд с начальника цеха на директора, глаза его сверкнули, и он, насколько мог спокойно, обратился к Макарову:

— Почему коксохимзавод работает плохо, Василий Николаевич?

— А почему бы ему работать хорошо? — спросил Макаров и вздохнул открытым ртом, как перед нырянием, набирая больше воздуха в легкие.

Ответ был резок. Но нарком видел, что Макаров едва держится на ногах, так сильно он угорел. Недаром белки его глаз стали совсем желтыми.

— Итак, почему же все-таки коксохимзавод работает плохо? — мягко повторил он вопрос.

Макаров не спешил с ответом, и было неясно, собирается ли он с мыслями, или у него просто нет сил.

— Газопровод от химзавода до газгольдеров, протяженностью в тысячу двести метров, — Макаров сделал паузу, чтобы отдышаться, — забит нафталином почти на половину своего сечения. Замерял сам, прутом. Дальнейшая работа поведет к полной остановке завода.

Ротов быстро взглянул на наркома, и все увидели, как нарком вздрогнул.

Во взгляде директора было самое страшное, чего никто из присутствовавших никогда у него не видел, — испуг, обыкновенный человеческий испуг.

Макаров, пошатываясь, прошел к столу и внезапно, словно у него подкосились ноги, сел в кресло, положив черные от смолы руки на плюшевую скатерть. Все взгляды были обращены на наркома.

— Сколько суток надо стоять? — Нарком посмотрел на начальника газового хозяйства, который дрожащими пальцами приглаживал свой пробор.

— Пять суток, не менее, — едва слышно ответил тот.

Резко отодвинув стул, нарком встал и в раздумье зашагал по кабинету.

Макаров протянул руку к графину, пальцы у него дрожали. Нечаев заметил это и наполнил стакан. Василий Николаевич залпом выпил воду.

— Неужели необходим такой длительный простой? — тихо спросил Нечаев. — Разве нельзя сделать очистку скорее?

— Пока не знаю, — еще тише ответил Макаров. — В моей практике подобного не случалось.

Директор избегал встречаться глазами с наркомом и украдкой поглядывал на него с тайной надеждой, что тот подскажет выход из положения. Но лицо наркома было по-прежнему сурово-сосредоточенным. Он даже закурил, что на совещаниях делал очень редко.

— Стоять пять суток… — наконец сказал он, присаживаясь к столу. — Да ведь наш металл идет в производство буквально с колес. За его продвижением следят специальные уполномоченные, навстречу ему заводы высылают свои паровозы. Каждую тонну распределяет правительство. Каждую. А вы? Да понимаете вы, что значит простоять пять суток? Это на пять суток открыть где-то фронт врагу. Иначе, как изменой Родине, такой проступок назвать нельзя. Мне страшно произносить такие слова, но они напрашиваются сами собой, других слов здесь не подберешь.