— Потом, потом, полковник... Что сейчас?

      — Не волнуйся, господин президент, – поспешил успокоить его помощник, – и на этот раз все останутся довольны.

      — Надеюсь, не подведешь.

      Миновал полдень, когда они оторвались от бумаг и перешли в столовую, чтобы в прохладе бесшумных кондиционеров вкусить скромный ленч вместе с министром обороны и его коллегой по кабинету министром по туризму. Обсуждая программу предстоящего мероприятия, они неторопливо запивали подернутый сеткой благородных мраморных прожилок бифштекс любимым Апутой «Шато Лафит-Ротшильд», жемчужиной Пойяка 1961 года. Хотя, честно говоря, все они предпочитали местную водку, изготовленную по старинному рецепту из плодов папайи, настоенную на смертельно ядовитых гигантских сколопендрах. Всяко лучше этой кислятины, от которой кроме изжоги ничего. Но, как говориться, noblesse oblige[30]...

      В это самое время в нескольких милях к востоку от президентского дворца, в главном и единственном аэропорту страны, происходило следующее.

 Из только что приземлившегося самолета в числе прочих пассажиров на трап ступили двое мужчин, одетых в полном соответствии с нулевой широтой, на которую только что прибыли. Их сопровождала высокая женщина со светло-русыми волосами, одетая соответствующе своим спутникам – в легкие шорты была нарочито небрежно заправлена незатейливая футболка с надписью большими буквами на спине: «WANNA SMILE? – JUST DO IT!».

      Женщина была молода, стройна, золотистые кудри выбивались из-под бежевой бейсболки, словом – чертовски хороша собой. Несколько широковатые скулы выдали бы человеку наблюдательному славянские корни, но подобные антропометрические тонкости не были знакомы местной публике, для которой гораздо проще было отличить друг от друга кокосовые орехи разных сортов, чем этих белых.

      На трапе в нос мощно шибанул, едва не сбив с ног, винегрет из головокружительной смеси тропических ароматов.

      Вместе с остальными пассажирами прибывшие проследовали в здание аэропорта, к круглой кабинке паспортного контроля, в которой, как в стеклянном стакане, важно восседал офицер пограничной службы. Здесь они стали терпеливо дожидаться своей очереди.

      Когда она, наконец, подошла, офицер из стакана равнодушно спросил их о цели визита. Услышав в ответ короткое: «Туризм», принялся внимательно изучать паспорта.

      Доподлинно неизвестно, но предположим, что документы были выданы американским гражданам с фамилиями ничем не примечательными: мистер Джон Уиттни, а также супруги миссис и мистер Брауны.

      Офицер очень долго вертел в руках паспорта – что-то, похоже, ему не понравилось. Потом гортанным окриком подозвал своего товарища, околачивающегося в сторонке и с интересом поглядывающего на очередь. Когда тот подошел, они принялись бурно обсуждать что-то на своем, совершенно непонятном для приезжих, языке.

      А те, кто понимал, услышал бы следующее:

      — Как ты думаешь, это те самые? – спросил первый, тыча скрюченным в форме запятой пальцем в замусоленную бумажку.

 Второй взял листок в руки и стал читать, старательно  шевеля губами и время от времени поглядывая поверх бумаги на приезжих, в нетерпении переминающихся с ноги на ногу. 

      Наконец он закончил чтение. Видимо, это занятие давалось ему не без труда.

      — Кажется, те самые. Так тут написано, – неуверенно промямлил он.

      — Ты можешь сказать: они или не они?! – настаивал его товарищ, не довольный уклончивым ответом.

      — Не знаю, янаби1 капрал, вроде  они... – сержант замялся, – или не они? Написано: белые, среднего роста... Только в бумаге говорится – двое мужчин. А с этими женщина. Выходит, не те... Нет, не знаю, – сдался он, беспомощно отстраняя от себя бумагу и отворачивая от нее голову, словно это была ядовитая гадина, каких здесь водилось немало, и, оправдываясь, заключил: – Для меня все белые на одно лицо. Очень неприятная у них внешность... Кожа бледная, словно вампуки выпили из них всю кровь. А какие узкие губы! Как у ядовитой мамбы. Носы тонкие... настоящие уроды. Я удивляюсь, как это некоторые наши могут спать с белыми женщинами. Они такие слабые, что могут умереть при первом же натиске копья самого слабого из наших воинов.

 Тут капрал прервал своего подчиненного:

      — Хватит болтать! Я сам спал с белой... Туристка из Европы, похожа на эту, – похвастался он и махнул рукой с паспортом в сторону зевающей от скуки миссис Браун, – но ты говоришь правду! Холодная, как снег в холодильнике. С нашими не сравнить... Она хорошо заплатила, иначе бы я не стал. Но потянуло на экзотику! – мечтательно закончил он.

      — Не понимаю, янаби капрал.

      — Необразованный ты, Бачанда!

      — Я учился в школе,  янаби капрал. Четыре класса! Могу читать и писать! Ты сам видел, как я читал твою бумагу, – обиделся Бачанда.

      — Будет тебе, Бачанда, я пошутил. Но лично я думаю, что эти тоже прибыли, чтобы поразвлечься на острове.

      — Да, нехорошие дела творятся на этом острове. Почему все сошли с ума? – недоуменно спросил сержант. – Все хотят пронюхать, как развлекаются богатые на этом острове. А моя бабка говорит, что Мулунгу проклял это место. Мулунгу не прощает людям их любопытства. А мой двоюродный брат служит там в охране – он тоже рассказывает...

      — Не твоего ума это дело, Бачанда. Поменьше слушай свою бабку. Что ты заладил: Мулунгу да Мулунгу – он не наш бог.

      — Моя бабка из племени акамба, но она говорит, что боги у всех одни, будь ты йоруба, будь акамба –  все равно. Просто называют их по-разному... Мулунгу не хочет, чтобы люди убивали друг друга.

      — А мне сдается, ты сам бы не прочь поразвлечься?! А, Бачанда?

      Будь Бачанда белым, ему вряд ли бы удалось скрыть, как лицо его залилось густой краской. Но в том-то и дело, что на непроницаемо черной коже молодого сержанта невозможно было заметить признаки проявления смущения! Кстати, именно поэтому в языке у местного населения отсутствовало за ненадобностью словосочетание «покраснеть от стыда». Но мы-то знаем, что он покраснел, просто для глаза белого человека – незаметно.

      Замешательство молодого сержанта, однако, не смогло укрыться от взора господина капрала, но старший товарищ пожалел пристыженного Бачанду и сделал вид, что ничего не заметил.

      — Нет, не они, – снова переключился он на приезжих. – Но все же на всякий случай надо будет сообщить начальству.

      Он еще раз недоверчиво повертел в руках заморские книжечки и махнул рукой в сторону так ничего и не понявших туристов. Потом собрал с них по тридцать долларов за визы и энергично прихлопнул странички печатью, вначале предусмотрительно потоптав ее в коробочке с синей чернильной подушечкой.

      Совершив эти доведенные до автоматизма действия, господин капрал, не торопясь, приступил к изучению следующих документов.

      Время в Бурна-Тапу текло медленно, и любой приезжий начинал это чувствовать немедленно, стоило ему пересечь желтую линию у поста проверки документов.

      А туристы, не теряя времени, прошли в зал получения багажа. Там они терпеливо дождались, пока лента конвейера услужливо не подаст багаж. Получив вещи, они прошли к выходу, где в немногочисленной стайке встречающих без труда отловили белозубую улыбку на черном, как камерунский эбен, лице человека, держащего в руках лист с их, нарисованными красным фломастером, фамилиями.

      Этот человек, оказавшийся водителем такси, сопроводил их до машины, белого Мерседеса выпуска ранних восьмидесятых.

      Слава богу, кондиционер исправно гнал в салон живительную прохладную струю, что было совсем нелишним в этом духовом шкафу. Несмотря на преклонный возраст и сопутствующий ему чудовищный скрежет, исходящий из внутренностей, эта железяка, которую, по всей видимости, не баловали смазочными материалами поди уж года три, все же подтвердила свое видовое название «автомобиль» – к великой радости пассажиров неожиданно резво взяла с места и, изрыгая из кормовой части клубы черного с сизыми прожилками дыма, помчалась по направлению к видневшемуся на горизонте городу.