Иван кинулся бежать. По рельсам, по шпалам, по скользкому молодому ледку — в лабиринт путей, неосвещенных товарных поездов, пустых, стоящих под погрузкой вагонов! Только бы не споткнуться, не подвернуть ногу, не упасть на льду… Беги, братишка, беги!
Однажды его чуть не настигли. Тогда он швырнул в преследователей ненужный ему саквояж и бросился под стоящий рядом товарняк. «Ложись, бомба!» — услышал он за спиной чей-то надрывный крик и краем глаза увидел падающих полицейских. Пока те ждали взрыва «бомбы» он успел еще несколько раз проскочить под стоящими вагонами и вернуться к своему поезду. Тот все еще стоял. Одним махом Иван вскочил на паровоз и рванул на себя дверцу будки:
— Вперед, братки, иначе взорву котёл!
Поездная бригада — машинист, его помощник и кочегар — находились на своих местах. Вид отчаянного, готового на все человека с револьвером в руках подействовал хлеще любого приказа. Все мгновенно пришло в движение. Паровоз рванулся, окатил станцию целым облаком непроглядного белого пара и, набирая скорость, покатил свои вагоны вперед.
В топке под котлами бушевал огонь, паровозная будка едва не плавилась от жары, а Ивана бил неудержимый озноб. Привалившись спиной к металлической дверце локомотива, он по-прежнему сжимал свой грозный «смит-вессон», но сам уже еле держался на ногах. Все тело колотило и трясло так, что колени, плечи, голова ходили ходуном. Хорошо еще, что паровозники, делая свое дело, не обращали на него внимания. А если краем глаза и заметили что, то все равно молчали, не подавали виду, и он был благодарен им за это.
На подъезде к станции, где у пассажирского поезда по расписанию была остановка, машинист, не поворачивая головы, крикнул ему:
— Эй, орел, спрячь свою пушку и скройся на время в тендере! Да не бойся! Мы тебя и видеть не видели, ясно?
Иван не сразу понял, чего от него хотят. Пока соображал, станционные строения уже замелькали за окнами паровоза, и ему пришлось поторопиться.
— Ну, смотрите, братишки, чтоб без баловства мне… Живым ведь все равно не дамся…
Оступаясь на грохочущем железном полу паровоза и по-прежнему не выпуская из руки револьвера, он прошел к открытой тендерной площадке, с трудом, работая локтями и коленями, взобрался на осыпающуюся угольную гору и затаился в темноте. Стоянка показалась ему утомительно долгой. Внизу, на улице, чувствовалось какое-то движение, слышались отдельные голоса, свистки. «Опять кого-то ловят, — подумал он, напряженно вслушиваясь в эти звуки, и сам себя ободрил: — А мы сейчас опять — ду-ду-ду! — никаким «синим крысам» не догнать. Зря только ночи не спят, опричники…»
На открытом тендере было стыло и ветрено. Но странное дело: пока он лежал там, всем телом вжимаясь в сырой холодный уголь, дрожь куда-то улетучилась. В будку к паровозникам он вернулся освеженным и почти успокоившимся: не выдали здесь, не выдадут и дальше.
Поезд между тем опять летел сквозь ночь. Бригада работала споро, заученно точно делая свое привычное дело и по-прежнему не обращала на него внимания. Чтобы не мешать кочегару, орудовавшему у открытой топки, он чуть посторонился и, привалившись спиной к железной переборке, расстегнул пальто. Нервное напряжение спало, усталое, промерзшее на ветру тело жадно впитывало живительное тепло и безотчетно радовалось ему, как короткому неожиданному счастью.
— Хорошо живете, братишки, — стараясь перекрыть грохот работающей махины, прокричал Иван. — Тепло, как у Христа за пазухой… Рай на колесах да и только!
Никто не обернулся на его голос, не улыбнулся его шутке, будто его тут и не было. Лишь молодой крепыш-кочегар еще энергичнее задвигал своей лопатой.
— А на меня не обижайтесь, — продолжал он уже серьезно, — не по своей воле я эту «пушку» в руки взял, не по своей воле и к вам вот пожаловал. Обложили «фараоны» — ни туда, ни сюда. Хорошо, вы подвернулись, а то пришлось бы одному против всей этой оравы фронт держать…
Никто не вступал с ним в разговор. Все делали свое дело молча, сосредоточенно, хмуро. Что думали они о нем? За кого принимали? Сочувствовали или просто боялись его револьвера?
— Молчите? Обижаетесь, значит, — вздохнул Иван. — Ну, что ж, я вас понимаю. Только вот что хочу сказать, чтоб себя не очень казнили. Не уголовник я, бежавший из тюрьмы. Не грабитель. Не убийца. А то, что царевы слуги такой горячий интерес ко мне проявляют, на это свои причины имеются… Вот так-то, братишки, мотайте на ус.
На следующей станции он опять отлеживался в холодном темном тендере, чутко прислушиваясь ко всему, что происходило внизу. Здесь тоже кого-то искали, но, очевидно, не так усердно, потому что продержали поезд недолго. Возвращаясь в тепло, он увидел возле своей стены ящик. Раньше его тут не было. Неужто поставили для него? Ну, спасибо, братишки…
Иван сел, положил на колени «смит-вессон» и, млея от жары, стал думать о своем. Вместе с теплом и ощущением безопасности вернулась усталость. Она путала мысли, обессиливала тело, тяжелила непослушные веки. Очень хотелось спать. Борясь с этим липким, обезоруживающим наваждением, он поминутно растирал лицо, ерзал на своем ящике, напрягал глаза.
Когда по-настоящему он спал в последний раз? Где это было? В Москве, в Казани, в Перми? На мгновение в памяти всплыла тихая улочка какого-то уездного городка, дом с багряными рябинами у крылечка, чья-то мягкая добрая улыбка… Где это было, когда? И было ли вообще?..
Уронив голову на плечо, он спал. Спал и не видел, как мелькали за окнами огни ночных уральских городков и станций, как бился в стекло и тут же таял на нем белый уральский снег, как три человека, на миг оторвавшись от своего дела, удивленно и настороженно всматривались в его лицо.
— Молодой еще, чуть постарше моего сына будет…
— А из-под рубахи тельник проглядывает. Настоящий матросский тельник, глядите!..
— И на руке — якорек: матросик, видать.
— Матросик? Это откуда же?
— Может, с Балтики, может, с Черного…
— То-то и травят его, что «может»…
— А парень, видать, лихой. За такие дела на войне «Георгиев» дают, ей-богу!..
— То — на войне! А тут — дадут… Только попадись нашим драконам, уж они не поскупятся… на «вешалку».
— Бог даст, не попадется…
— Пусть, однако, поспит, сил наберется… Совсем парня в тепле разморило…
На подходе к Нижнему Тагилу его разбудили. Он вздрогнул, оторопело заморгал воспаленными глазами, зашарил на коленях револьвер.
— Ну и жарища у вас, братки, разморило всего, как в бане. Вот задремал даже…
— Тебе куда надо-то, отчаянная голова?
— В Тагил бы заглянуть… Далеко еще?
— Сейчас будем, готовься. Перед стрелкой притормозим, а ты прыгай. В город тебе лучше пешком идти, не заходя на вокзал.
— Спасибо, братки, век не забуду. Прощайте.
— Прощай и ты.
— Береги голову!
— Счастья тебе, смелый человек!..
Нижний Тагил — старинный уральский рабочий городок. Сердце его — металлургический завод, еще в первой четверти восемнадцатого века заложенный тут известным уральским промышленником Демидовым. Характером и обличьем своим городок, как подметил Иван, изрядно походил на другие заводские поселки России, разве что казался еще более хмурым, даже мрачным: на всем здесь чувствовалась суровая печать Урала. Иван ходил по его горбатым улицам, постоял над заводским прудом, равнодушно и обреченно отражавшем низкое дымное небо, вдыхал его стылый, горьковато пахнущий перекаленным железом воздух…
Это уже стало для него правилом: прежде чем отправляться на явку, тщательно «очиститься» и оглядеться. Особенно в новых и незнакомых местах. Вот и теперь он шел по нужному ему адресу, вполне уверенный, что «хвоста» за ним нет и что в случае неудачи сможет уйти, не рискуя угодить в руки ненавистных «фараонов».
На стук к нему вышел высокий средних лет мужчина, внимательно вгляделся в лицо.
— Здравствуйте: Я привез вам гостиниц от ваших земляков.