— А что так печально, Михаил?

— Земляков своих вспомнил, симцев…

— Считаешь, что Сим твой уже «перегорел»?

— Что — Сим? На любом уральском заводе такое повториться может! А это не дело. Так они всех нас поодиночке расколотят.

— Если будем выступать поодиночке, расколотят, — подтвердил Кадомцев. — Бунт — это вчерашний день борьбы, и от него надо решительно отходить, Михаил.

— Меня в этом убеждать не нужно, я о другом. Как охватить организацией все эти тысячи и тысячи людей, как слить их в один сознательный поток, как дать стихии цель и направление? Нашим организациям это, к сожалению, пока еще не по плечу.

— К этому идем. Будут у нас сильные партийные организации — будет и единый поток. Победить в революции без крепкой организации невозможно. Можно, конечно, выгнать стражников, на день-два захватить завод, но победить — невозможно.

— Не тужи, Михаил, — повернулся к Гузакову Новоселов, — такие открытые столкновения для рабочих тоже небесполезны. То, что партийные агитаторы не в состояние вбить в наше сознание за годы, в такие моменты усваивается за дни. Причем часто даже без посторонней помощи, будто сами до этого дошли. Ну а то, до чего додумался, что выстрадал сам, всегда особенно дорого и ценно.

— Это тебе, Миша, Федор говорит, рабочий. Мотай, как говорится, на ус.

Общий разговор разрядил обстановку. Все принялись дружно пить чай и хрустеть баранками.

— Ну а ты, Литвинцев, что все молчишь? Неужто никаких вопросов у тебя нет?

— Отчего же нет? — вскинул голову Петр. — Боюсь, у меня их столько, что за целый день не обговоришь!

— Начни с одного, самого первого, — улыбнулся Кадомцев.

— Хорошо. Отчего и где так долго пропадали? Эразма Самуиловича до сих пор нет. Почему?

Кадомцев налил себе еще чаю, размешал в стакане сахар, тепло посмотрел на друзей.

— После конференции, одобрившей наши с вами планы, питерцы попросили немного поработать у них. С боевыми силами, прямо скажем, у них неважно: дружин мало, оружия мало, инструкторских школ — нет совсем. Пришлось помочь, пару месяцев поработать.

— Ну, а Эразм?

— На конференции Эразма опять избрали членом Боевого центра. Работает как одержимый. Уже сколотил не одну дружину и школу. Скоро вернется в Уфу.

— Уральский опыт пригодился? — довольно засветился Горелов.

— Питерцы взяли на вооружение нашу структуру. Да и другие тоже. Кроме того, создаются школы бомбистов — в Киеве и Львове…

— А мы своих послали в Питер! — огорчился Литвинцев.

— Не волнуйся, оттуда их переправят на юг. В Киеве их встретят Володя Алексеев и Люда Емельянова, они помогут им перебраться за границу. Договоренность на этот счет есть.

— Значит, демские деньги работают на революцию?

— Еще как! На них мы провели конференцию, на них открываем инструкторские и бомбистские школы, закупаем оружие, издаем газеты, готовим партийный съезд… Большая работа требует больших расходов, товарищи…

Задумчивые девичьи глаза Кадомцева разом посуровели.

— Что еще, Литвинцев?

— Свою бомбистскую мастерскую мы поставили, работает хорошо, но…

— Знаю, молодцы!

— Но кончается взрывчатка. Оболочки для бомб делаем единицами. Совсем нет денег.

— Деньги скоро будут, — уверенно сказал Кадомцев, — а динамит нужно поискать там, где он есть: на горных заводах, в железорудных карьерах. Причем потребуется, его много, и не только для нас. — Он виновато заглянул в лица друзей и пояснил: — На конференции один товарищ предложил для начинки бомб какое-то мудреное вещество, которое нужно научиться делать самим. Я высказался против такой кустарщины и… пообещал всем столько динамита, сколько будет нужно. На Урале его много!

— Слово, конечно, держать надо, но и на Урале динамит в булочных не продают.

— Готовь экспроприацию, Литвинцев.

— Займемся. И еще…

— Да у тебя, действительно, вопросов целый ворох!

— Соскучился, давно не говорили. Да и когда еще поговорим?…

Литвинцев помолчал, покусал кончики отросших усов и, глядя прямо перед собой, глухо сказал:

— Плохо работа у нас идет, тысяцкий. Полгода нет Эразма, значит, нет и штаба. Нет штаба — нет ничего. Подготовку командиров забросили, с третьей дружиной не работаем, рабочих обращению с оружием не учим Живем от одной экспроприации до другой. Дело ли это, товарищи?

За столом воцарилась тишина.

— Я, конечно, человек на Урале новый, — продолжал в этой тишине Литвинцев, — может, чего-то не знаю, чего-то не понимаю. Но это же элементарно, товарищи, уезжает командир — дело продолжает его заместитель. В условиях подполья это необходимо вдвойне — и не то что на месяцы, на каждый день, на каждый час!

— Справедливо, Литвинцев, но не забывай: сейчас зима!

— В зимний лес отряды на ученья не выведешь! — поддержали Кадомцева члены совета. — Вот придет весна.

— А если революция начнется зимой?

Литвинцев решительно отодвинул недопитый чай и взволнованно поднялся.

— Товарищи, простите меня за прямоту, но иначе я не могу. Меня действительно очень тревожит состояние наших дел, а еще больше наше к нему отношение. Революция — это война, война народа с правительственными войсками и аппаратом. Она может начаться в любой момент и ждать нас не будет. Ссылаться на то, что сейчас зима, легкомысленно. Готовить людей можно и зимой: заниматься изучением оружия, различных приемов, тактики, топографии… Вот мы с вами собираемся завладеть арсеналами царской армии. Допустим, что это нам удастся. Но кто из нас умеет стрелять из пушки? Кто сумеет разобрать и собрать пулемет? Револьверы, которыми мы располагаем, — это оружие лишь для ближнего боя. У нас совершенно нет винтовок… К всеуральской конференции, которую решено провести в ближайшее время, нужно прийти не только с хорошими планами. Планы у нас есть! Наполнить их живой практической работой — другое дело. Только так нам удастся выполнить роль, возложенную на нас партией. Только так мы действительно можем стать боевой силой революции!

Чай остыл, да и пить что-то расхотелось. Литвинцев сел, вытащил пачку дешевых папирос и, ни на кого не глядя, закурил. Вслед за ним задымили и остальные, исключая одного Ивана Кадомцева, который, как и все другие мужчины в его семье, не курил.

— Колючий ты человек, Литвинцев, — поймав его взгляд, медленно проговорил Кадомцев, — но, как всегда, прав. Вот вернется Эразм, познакомитесь и, думаю, вполне сойдетесь. Нашему увлекающемуся начштаба нужен именно такой помощник, как ты.

Литвинцев не ответил. Эразма он не знал и сказать что-либо по этому поводу не мог.

— А теперь давайте поговорим о том, ради чего я вас собрал, — как бы подводя черту, подо всем, что было до этой минуты, сказал Кадомцев. — Боевой центр поручает нашей организации произвести экспроприацию казенных денег, крайне необходимых для нужд боевой работы. Объектом экса может стать банк в городе Вятке. Прошу выслушать мои соображения…

Домой Литвинцев возвращался уже ночью. На душе было нехорошо. Прямая и резкая критика, с которой он выступил на совете, кажется, пришлась товарищам не по душе. Но молчать он тоже не мог, не имел права. Работа в организации действительно застопорилась. Надо что-то делать. Теперь, когда вернулся главком Иван Кадомцев, и начать бы ее по-настоящему, да опять не до того. Сколько сил потребует экспроприация в Вятке? На какое время? А экс динамита на Урале? Словом, все лучшие силы уфимской организации в ближайшее время опять будут отвлечены. Из членов совета на месте остается один Василий Горелов. Новоселов и Гузаков войдут в группу «вятичей». Сам он отправится на уральские заводы. Кому же работать, кому направлять повседневную жизнь дружин?

При обсуждении плана вятской экспроприации они опять едва не повздорили. Когда стало известно, что возглавлять группу собирается Кадомцев сам, Петр возразил в самой резкой форме.

— Где это видано, чтобы генералы ходили в атаки наравне с рядовыми солдатами? Ведь не считаешь же ты, что сидят они в своих штабах только из-за трусости?