— Не согласен!

Без труда раздвигая плотную толпу плечом, не отвечая на ругань и на легкие тычки в спину, пробирался к машине Левашов.

— Не согласен, невыгодно! — заявил он, подходя вплотную.

— Лезь сюда и скажи, почему не согласен.

Юрка Левашов взобрался в кузов, стал лицом к народу и для чего-то стащил с головы кепку.

— Не согласен, — повторил он, но уже не так азартно. — Это что ж получается — наших, скажем, пятьдесят работников на их пятьдесят менять… Да наш работник за двоих, а то и за троих былинцев сделает… Тут не баш на баш, а верный проигрыш.

Стоявший в первом ряду Степан Груздев, прижимая к усам кулак, выразительно покашливал и укоризненно глядел на Юрку, так и порываясь сказать: «Выскочил! Тут поумней твоей головы думали».

Неожиданно для всех Левашова поддержал Роднев:

— Я согласен с Левашовым.

Народ загудел удивленно.

— Да, согласен. Один на один — такая мена вас не устраивает. Всем известно — строители на Былине в настоящее время хуже вас работают. Я предлагаю послать на Былину не пятьдесят человек, а вдвое меньше, а от Былинской гэс потребуем все пятьдесят. Но уж тогда держитесь — ваши двадцать пять должны работать за пятьдесят. Наладим соцсоревнование между бригадами. Посмотрим: кто — кого. Былинцев, я думаю, это заденет за живое, им, конечно, не особенно приятно будет чувствовать, что два их работника равны одному строителю Важенки.

— Не уступим!

— Кто — кого!

— Два-адцать пять!

— Только давайте договоримся — честно помогать. Всему, что знаете, все, что сами умеете, покажите, научите!

— Согласны!

— Один на двоих!

— Тихо, товарищи! Я не кончил! А раз Юрий Левашов первый высказал, что обмен один на один несправедлив, то пошлем его бригадиром на Былину!

— Идет!

— Левашова бригадиром!

— Что отвертываешься?

— Он, ребята, как девка, расцвел!

— Значит, бригадиру Левашову поручаем сформировать бригаду на Былину!

— Ура-а бригадиру!

Юрка, все время стоявший рядом с Родневым, торопливо полез с машины; его сразу же окружили ребята — ядро будущей бригады.

Отодвинув парней, к Юрке подошел Яков Шумной, в тельняшке, с рукавами, засученными выше локтей. Он, усмехаясь, протянул Юрке обе руки, загорелые, с твердыми, как подошва, ладонями.

— Видишь это? — спросил он.

— Чего?

— Руки. Они такие же, как и у твоих ребят, не хуже. Так вот, в бригаде у былинцев каждый имеет такие две руки — сто рук в бригаде, а у вас — пятьдесят. Залетел, брат, высоко — один на двоих! Мы еще с вашей бригады спесь-то собьем.

— А ты кто? — ощетинился Юрка.

Яков Шумной презрительно прищурился.

— А я бригадир с Былины. Скоро все мои люди прибудут. Пятьдесят парней, сто рук — учти, да вперед не хвастай раньше времени. Наше вам!.. — Шумной приподнял над головой сплющенную мичманку и матросской развалочкой отошел.

Юрка презрительно хмыкнул в сторону Шумного. Но, однако, в бригаду себе отобрал не двадцать пять человек, а тридцать. «Пять, — как выразился он, — на всякий пожарный случай».

Вскоре два грузовика, заполненные строителями, с наспех сделанными плакатами по бортам: «Привет строителям Былины!» — отъехали от берега Важенки, сопровождаемые криками:

— Счастливо, ребята!

— Не подведите!

На передней машине сидел озабоченный Юрка Левашов. Он, как оружие, сжимал коленями ручку совсем новой, отливающей синевой окалины лопаты-грабарки воистину невиданных еще размеров.

18

Юрка свою бригаду разбил на три звена. Над своим участком поставил красный флаг. По всему строительству объявили: «Этот флаг принадлежит лучшему звену строителей на Важенке, звену Юрия Левашова. Попробуйте победить, отобрать флаг».

Своих людей Юрка расставил в «боевом порядке» — одни вскапывают, другие выкидывают, третьи отдыхают — и начал работу, сам двинулся в головной четверке, к общему удивлению былинцев, легко вымахивая своей огромной лопатой песок кучу за кучей.

Только один из Юркиной бригады был освобожден от работ — Андрюша Рослов, паренек подвижной, острый на язык. Его назначили «инструктором по организации труда землекопов-былинцев». Высокий голос Андрея раздавался то на одном, то на другом конце строительства.

— Эх вы, друзья-приятели, — звенел он, — в одиночку роетесь! В одиночку только кроты норы роют. Посмотрите, как у Левашова: одна пара копает, вторая — выбрасывает.

Вскинутый над участком важенцев флаг, независимое поведение приехавших, которые, по всему видно, чувствовали себя не гостями, а хозяевами, сначала вызвали среди былинцев недружелюбие.

— Ишь, командуют!

— Флаг, говорят, отберите.

— Нам этот флаг нужен как козлу гармонь.

Но шутливый тон Рослова, его откровенное желание помочь, показать мало-помалу рассеяли настороженность, прекратили насмешки. Кто постарше, улыбаясь, рассуждали между собой:

— Гляди-ка, землю рыть — и тут тебе коллективная организация. А скажи — прав парень, ходчее дело пошло.

Молодежь кричала:

— Андрей, иди глянь, как у нас!

Но недоброжелатели еще остались. Левашов, по пояс голый, кожа блестит от пота, с увлечением — страшно приблизиться — швырял песок. Вдруг чуть ли не на лопату к нему спрыгнул Рослов.

— Прямо беда, Юрка. Пятое звено не подчиняется, отказывается слушать. Там есть Егорка Ложкин, он воду мутит. Иди сам поговори с ним.

— Поговори… — недовольно заворчал Юрка. — Ты не договорился, а у меня язык не так ловко привешен. Пойдем вместе, что ли!

Юрка отбросил лопату и полез наверх.

В каждой деревне есть свой признанный ухарь, гроза всех парней, герой плясок и вечеринок, кого за глаза все ругают, в глаза побаиваются. Таким героем на реке Былине был Егор Ложкин.

Несмотря на жару, он работал в пиджаке, в тяжелых сапогах с отворотами; из-под кепки на хрящеватый нос спадает закрученный в бараньи колечки чуб. Он не повернул головы в сторону подошедшего Юрки.

— Ты звеньевой? — спросил строго Юрка.

— Мы все звеньевые, — нехотя ответил Егор. — А тебе чего?

— Тут, говорят, какой-то Егорий Победоносец дисциплину нарушает, никаких советов не слушает другим не дает. Не ты ль будешь?

Егор разогнулся, стряхнул в сторону чуб, мрачновато взглянул на Юрку.

— Пш-шел ты… Чего пристал? Работать не даешь.

— Тут небось и про работу вспомнил, — съязвил Андрей Рослов, прячась за Юркину спину, — а до этого сидел да покуривал, насмешки строил. Говорил: «Чего, ребята, стараетесь, за нас гости сделают». Говорил?

— Ну-ка, пусти, — сунулся вперед Егор, — я этому звонарю лопатой по шее.

Но Юрка его легонько оттолкнул.

— Лопатой землю рыть, а не по шее бить. Пора бы знать.

Товарищи Егора глядели с любопытством. «Интересно, что получится? Не может того быть, чтоб Егор уступил». Оставив лопаты, подходил народ с других участков.

— Ну, чего собрались? — зло оглянулся Егор.

— На тебя, дурака, любуются. Вот что: не хочешь работать — уходи! Без тебя справимся. Плохую траву с поля вон. — Юрка надвинулся на него.

— Но-но! — Егор шагнул назад. — Это ты иди отсюда. Добром прошу — не лезь.

— Не хочешь сам идти, под ручку выведу. — Юрка протянул руку.

— Уб-бью-ю! — Лопата взлетела над головой Юрки.

Но Юрка схватил его за локоть. Егор сморщился от боли. Вынув из его рук лопату и отбросив в сторону, Юрка оглянулся на собравшихся.

Все смущенно зашевелились.

— Видите занозу? Мешает. Что с ним делать? — спросил Юрка.

Рослов ехидно подсказал из-за спины Юрки:

— Горяч парень. В реку бы… Пусть чуток охолонет.

— В реку? Верно! Ну-ка выполощем дурь из головы.

С красным перекошенным лицом Егор старался выкрутить руку, но Юрка, притянув к себе, как ребенка, сгреб его в охапку; чуб Егора уперся в колени, а сапоги с заломленными голенищами уставились в небо подметками.

В толпе кто-то крякнул от удивления, кто-то из девчат охнул, кто посмелее — откровенно засмеялся, а Юрка, откинувшись назад, потащил Егора к реке. Перед самой водой Егор закричал: