Выручил Спевкин. Он подскочил к Юрке и зашипел в лицо:

— Ты что это? Иль не видишь? Сейчас же беги, сдай штыковые, возьми шесть совковых.

У Юрки словно гора с плеч — приказывают, а раз приказывают — надо делать. И он, отобрав шесть лопат для копки, побежал менять на грабарки, а в спину ему Спевкин кричал:

— На выброску отбери посильнее, кто послабже — на копку!

И вот двое парней торопливо, кусок за куском отваливая из-под лопат слежавшийся песок, пошли по дну. Юрка, жадно подхватив на широкий совок целую кучу взрыхленного песку, пружинисто разогнувшись, махнул ее вверх, еще кучу, еще! Его соседу, Андрею Рослову, остроплечему, с тонкими, но крепкими, как упругая резина, мускулами под смуглой кожей, от жадных Юркиных захваток ничего не оставалось. Не поспевали и копальщики.

— Становись копать третьим! — приказал Юрка Рослову. — Один за тремя пойду.

Копальщики потеснились, дали Рослову место, и Юрка пошел махать через плечо.

— Давай! — кричал он. — Э-эх! — Совок, шелестя о твердое дно, врезался в песок. — Да-а-вай! — Сырой песок взлетал вверх и с мягкой тяжестью шлепался на насыпь. — Э-эх!

Юрка не заметил, что девчата приостановились и, смеясь, смотрели на него.

— Наконец-то распробовал, как лучше.

— Ишь ты, сорвался!

— Смотреть страшно!

Пройдя с начала до конца весь участок, Юрка поднялся вверх на насыпь. Его плечи и грудь лоснились от пота. Ветер остужал разгоряченную кожу.

— Вот это работка! — повернулся он к Рослову.

А тот, размазывая по лбу пот, смешанный с песком, устало признался:

— Загнал ты нас.

К Юрке подошел Гаврилов. Он с уважением оглядел тяжелые Юркины плечи, покачал головой.

— Здоров, кряжина. А я поклон от своих принес.

— Спасибо на добром слове, — ответил Юрка.

Сергей отобрал совок.

— Пригляделся, как ты орудуешь. Плохо, сил не бережешь. Хоть и здоров, слов нет, а к обеду вымотаешься. Гляди: пускай совок так, чтоб черен лопаты по колену шел. Гляди, как колено, словно рычаг, рукам помогает. — Сергей подцепил с насыпи кучу песку, ничуть не меньше тех, которые подхватывал Юрка, и легко перекинул в сторону. — Это нам Саватьева показала. Она когда-то в молодости у купца погреба рыла…

Ребятам способ Саватьевой понравился, но самому Юрке он пришелся не к рукам. Копальщиков он заставил вскопанную землю оставлять не ровным слоем, а валками, тремя грядками, так, чтобы с одного маху можно было больше насадить на лопату. Огромный совок грабарки и так казался Юрке легким, а со «способом Саватьевой» он почувствовал — мала лопатка, ему нужен совок вдвое больший.

Девчата отставали, все глубже и глубже уходила Юркина бригада в землю.

Лязг лопат, визг тачечных колес, стук топоров, рычание грузовиков, подвозивших булыжник, грохот выгружаемого камня, крики плотников, поднимавших бревна: «Р-р-раз-два, дружно! Взяться нужно! Раз! Два!» — в весь этот шум ворвались звонкие удары: «Дун! Дун! Дун!» Какая-то женщина, взобравшись на самую верхушку песчаного холма, с самым серьезным видом стучала палкой по пустому ведру.

— Что такое? Что это она? — заинтересовались землекопы.

— Обед! Ко-о-ончай работу! Обед!

Юрка откинул грабарку и сказал:

— Шабаш, ребята! Складывай лопаты!

Он пошел вдоль рукава, где работал их колхоз, вглядываясь в лица землекопов. Попался на пути потный, грязный, веселый Спевкин.

— Что, брат, — закричал тот еще издалека, — не сдает наша! Не хуже других идем!

— Дмитрий Дмитрич, мне бы Никиту Прутова надо видеть, — сказал озабоченно Юрка.

— Прутова? Он на кузнице.

Юрка с минуту постоял в раздумье, потом повернулся и, проталкиваясь среди народа, зашагал в сторону от реки. А за его спиной громкоголосо шумел огромный лагерь.

11

Если б такую гэс пришлось строить во время войны, люди работали бы день и ночь, работали через силу, недоедали, недосыпали и считали бы — так нужно.

Народ понимал бы Паникратова, а он знал бы подход к народу.

Сейчас нельзя заставить работать через силу, нужно заставить работать во всю силу! Кажется, простая арифметика — во всю силу чуть меньше, чем через силу, стоит снизить темпы, и вот вам — нужный результат. Но жизнь сложна и не любит упрощений…

На митинге, открывавшем начало земляных работ на стройке былинской гэс, Паникратов назвал строителей колхоза «Свобода» «гвардией нашей стройки».

Сейчас командир этой «гвардии» Макар Возницын шел сзади и ноющим баском гудел над самым ухом Паникратова:

— Из «Рассвета» не вышло девять человек, из «Пахаря» — пятеро. Прополка, мол. А мы, как богом проклятые, все на себе везем. У меня тоже рабочих рук не хватает. Дни-то вон какие стоят — сушь, жара, овощи поливать не успеваем.

— Ты по кому это равняешься, Макар, по «Рассвету», по «Пахарю»? Они по тебе должны равняться.

Паникратов уже десятый раз говорил, а Макар уже десятый раз слышал эти слова и потому, пропустив мимо ушей, продолжал:

— А вчера из «Пахаря» ребята, когда тебя не было, удумали: бредник принесли и давай рыбу бродить.

— Слышал… А твои, говорят, лопаты побросали да битых часа три с берега глазели, советы давали, с какой стороны заходить. Тоже отличились. Гвардия!

— Э-эх, Федор Алексеевич, поработай с такими бок о бок, у кого не отобьет охоту!

— А почему на Важенке ни у кого охоты не отбивает? — свирепо повернулся Паникратов к Макару. — Почему там Трубецкой авторитетом пользуется? Вспомни, как ты кричал да заносился: мы, мол, колхоз «Свобода»! Мы по пяти рублей на трудодень даем!..

Макар понял, что разговор принимает нежелательный оборот, помялся, поворчал себе под нос:

— Нянчатся с чапаевцами. И райком, и райисполком. Так бы с нами-то, — и отстал от Паникратова.

Паникратов пошел дальше. По наезженной колее грузовики подвозили к берегу камень и песок для засыпки дамбы. Мелькали лопаты. На куче влажного песку сидело человек пять: один, скинув сапог, запустив в него по локоть руку, щупал с сосредоточенным видом гвоздь в подметке; остальные курили и от нечего делать глядели на товарища. Все они, узнал Паникратов, были из колхоза «Свобода». Он подошел и нарочито бодрым голосом, который должен означать: «Всюду хорошо, а вот у вас — заминка», — спросил:

— В чем дело, ребята?

Поднялся парень в тельняшке, бывший матрос, Яков Шумной. Паникратов его хорошо знал — парень считался в колхозе одним из лучших работников.

— А что нам вперед-то зарываться? Мы, Федор Алексеевич, этих копунов — так на так — меньше не сделаем. Вон гляньте, как лопатой тычет — для отвода глаз. Что ж это — я ломить, а он волынить? Светом-то мы потом одинаково будем пользоваться, как я, так и он. Я ведь к себе в горницу дюжину лампочек не повешу.

Федор начал сердито доказывать, что он, Яков Шумной, должен учить таких «копунов», а не брать с них пример. «Учить! — При этом слове Яков снисходительно улыбнулся. — Научишь, как же».

Так и получалось: расставили звенья и бригады, рассчитывали — одно звено будет учиться у другого, надеялись поднять соревнование, а соревнование повернулось в обратную сторону: кто кого хуже сделает.

— Комсомолец! Так что ж ты меряешь себя по всякому лежебоке? Стыдно! — распекал Паникратов Шумного.

Но в это время сидевший с сапогом в руках парень вдруг принялся торопливо наматывать на ногу портянку. У Якова Шумного растерянно забегали зрачки. Остальные встали и, не дожидаясь заключительного: «Живо за работу!», которым должен бы кончить Паникратов, потянулись к лопатам.

Паникратов оглянулся: в просторной косоворотке, перехваченной офицерским ремнем, в галифе и парусиновых сапожках легким шагом подходил Роднев.

— Ого, как работают! — поздоровавшись, насмешливо улыбнулся он.

Лопаты с треском рвали глубоко ушедшие в землю корневища кустов.

— Работают, если над каждым из них по секретарю райкома поставить, — ответил Паникратов.

Роднев не раз приезжал на стройку. Советовал Паникратову распределить коммунистов и комсомольцев по бригадам так, чтобы в каждой бригаде было крепкое партийное ядро. И сейчас сразу же спросил: каковы успехи, как действуют коммунисты?