Бешено, ударом ноги распахнув дверь, в комнату вошёл Садыкджан. Шахзода и Алчинбек онемели от ужаса - слышал или не слышал?
- Что вы здесь делаете? - срываясь на визг, заорал байвачча. - Где коньяк?
Алчинбек достал большую чёрную бутылку с французской этикеткой.
- Налей в большую пиалу! Полную! - топнул ногой Садыкджан и повернулся к Шахзоде: - Где слуги?
- Вы обещали отпустить их сегодня в дом невесты... Они убрали дастархан, и я сказала, чтобы они уходили...
- А где эти кобылы?
- Ваши старшие жены? Они сегодня хорошо угостились и уже спят...
Алчинбек протянул дяде большую пиалу, до краёв наполненную коньяком.
- В доме никого нет, - сказал Садыкджан, - иди закрой на замок калитку.
Алчинбек вышел.
- Налей ещё, - приказал байвачча Шахзоде.
Она плеснула немного в пиалушку.
- Полную!
- Пьёте за вашу новую жену... - усмехнулась Шахзода, - и за то завещание, которое вы обещали написать на моё имя? Или у вас теперь другая наследница?
Садыкджан, ничего не ответив, одним глотком осушил большую пиалу.
- А теперь убирайся! И не смей попадаться мне на глаза до утра!
Шахзода, качнув бёдрами, вышла из комнаты.
Байвачча снова наполнил большую пиалу.
Вошёл Алчинбек.
- Кого ты подсунул мне? - зашипел Садыкджан. - Эта чёртова Зубейда упряма как ослица!.. Она не далась мне... У неё в голове до сих пор сидит твой друг Хамза, будь он проклят вместе с тобой!
Он жадно выпил вторую пиалу.
- Налей ещё! И себе!
Алчинбек со страхом смотрел на байваччу - он никогда не видел ещё, чтобы тот пил столько коньяка сразу.
- Ты оглох? Достань ещё одну бутылку! И дай мне кусок мяса и лепёшку...
Коньяк ударил Шахзоде в голову. Проходя мимо комнаты Зубейды, она остановилась, чуть приоткрыла дверь.
И в ужасе отшатнулась!
Зубейда лежала на спине с залитым кровью лицом, зажав в руке маленький кинжал. Платье на ней было разорвано до пояса, и была видна большая молодая белая грудь, вся покрытая свежими ранами и порезами.
- Кто тебя? - метнулась в комнату Шахзода. - Он? Ты сама?
Зубейда открыла глаза. И, увидев Шахзоду, ударила себя кинжалом под левый сосок.
- Аи, аи! - Завизжала Шахзода, закрывая лицо руками. - Что ты делаешь с собой?
Но рука больше не слушалась Зубейду - она опять только порезала себе грудь.
- Несчастная, откуда у тебя кинжал?
- Я взяла с собой, - захрипела Зубейда, - я хотела убить себя... И не могу, нет сил... Он переломал мне все кости. На, ударь как следует... в сердце...
- Нет, нет!
- Помоги мне умереть, - хрипела Зубейда, - скорее... Дай пузырёк, как тогда в саду... Я знала, что в нём яд... Я потеряла его... Дай ещё один...
Дыхание Шахзоды пресеклось. Она не понимала, что делает. Вид окровавленного лица Зубейды и изрезанной белой груди лишил Шахзоду разума. Коньяк застилал глаза пеленой. Она сунула руку в карман платья, достала пузырёк...
Зубейда, выронив кинжал, схватила его.
- Передай Хамзе: я умираю невинной...
И, откусив стеклянное горлышко, она все до конца вылила себе в рот.
Сидевшая на корточках Шахзода затряслась и, потеряв равновесие, упала на бок.
- Нет, нет, - поползла она в сторону, - не надо, не надо...
Зубейда дёрнулась. Сильнейшая судорога сотрясла всё её тело. Кровь хлынула из горла.
- Нет, нет! - стонала Шахзода, пытаясь встать на ноги.
И вдруг сильнейший удар в голову отбросил её к стене. Она упала и тут же оглянулась. Шатаясь, к ней шёл пьяный Садыкджан.
Он споткнулся о ногу Зубейды и, остановившись, несколько секунд смотрел, как растекается кровь по одеялу. Потом повернулся к Шахзоде.
- Отравила всё-таки, - невозмутимо и вроде бы безразлично покачал головой байвачча. - Зачем?
У Шахзоды прыгали от страха губы.
- Она сама... она сама хотела... Вот лежит её кинжал...
Садыкджан, с трудом наклонившись, поднял кинжал.
- Откуда она взяла?
- Принесла с собой...
- А пузырёк твой?
- Мой...
- Ты ляжешь с ней в одну могилу...
У Шахзоды зашлось сердце: неужели убьёт?
- Я ревновала её к вам, байвачча...
Она подползла к ногам мужа и легла лицом на его сапог.
- Ах, вот в чём дело! Значит, ты всё-таки любишь меня?
- Люблю, байвачча, люблю, - шептала Шахзода.
И вдруг хмельная волна похоти, которую раньше так часто возбуждала в нём эта женщина, захлестнула Садыкджана.
- Мой, мой, мой! - сладко стонала сквозь слезы Шахзода. - Опять мой!
Она всё забыла - и как он издевался над ней раньше, и как она хотела убить его, и как решила вместе с Алчинбеком завладеть всеми его богатствами и деньгами, объехать Европу, весь мир...
А в коридоре, прислонившись к стене, сидел на полу Алчинбек и, слизывая с губ слёзы ревности, с собачьим любопытством смотрел в распахнутую дверь. Его несколько раз тошнило, когда взгляд невольно падал на труп Зубейды. Он пытался встать и уйти, но, встречаясь глазами с горящими безумием зрачками Шахзоды, оставался на месте, придавленный какой-то неведомой ему раньше липкой силой постижения последних пределов человеческой низости.
Когда рассвело, весь Коканд уже знал о смерти Зубейды в первую ночь её замужней жизни.
Огромная толпа собралась около дома Садыкджана-байваччи.
Самого хозяина нигде не было видно. (Перед самым рассветом опомнившийся первым Алчинбек растолкал дядю и вытащил его во двор. Потом запряг кое-как в коляску-одноколку рослого жеребца, свалил потерявшего всякое соображение байваччу на дно коляски и куда-то увёз.)
Слуги, только что вернувшиеся из дома невесты, вынесли Зубейду из дома, положили на деревянный помост и накрыли саваном. Толпа тут же обступила Зубейду.
Ждали полицию.
Неожиданно за углом дома раздался громкий хохот и показалась Шахзода. Платье лохмотьями висело на ней.
- Ха-ха-ха! - запрокинув голову, надрывно хохотала Шахзода. - Смотрите, люди, как любил меня сегодня ночью байвачча! Он не пошёл к своей новой жене, он пошёл ко мне!.. Он любит меня, только меня, одну меня!.. У него много жён, но я самая сладкая!.. Вон лежит его новая жена - она ему не нужна!.. Это я убила её, чтобы она не мешала нам! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Толпа замерла в оцепенении. Никто не мог проронить ни слова.
- Встань, Зубейда! - кричала Шахзода, подходя к помосту - Подойди ко мне! Пусть люди сравнят нас и скажут, кто из нас красивее!
Она остановилась около помоста, протянула руку и сдёрнула саван. И вдруг упала на спину и забилась на земле в конвульсиях.
- Прости, Зубейда! Ты умерла невинной, а я погрязла в грехах!.. Убейте меня! Это я виновата, что из-за меня умерла эта девушка!
- Она, кажется, сошла с ума от горя, - сказал кто-то в толпе.
Слуги подняли Шахзоду с земли и унесли в дом.
Ждали полицию.
Под руки привели Рисолат и Ахмад-ахуна. Мать рухнула возле мёртвой дочери и замерла неподвижно. Отец, встав на колени, начал молиться, блуждая полубезумным своим взором по лицам стоявших вокруг людей.
Неожиданно толпа расступилась - к помосту подходили Буранбай и Хамза.
В лице Буранбая не было ни кровинки - оно было такое же белое, как саван. Руки его дрожали... Хамза же, наоборот, был необыкновенно спокоен. Только чёрные круги у него под глазами делались всё больше и больше.
Он несколько минут молча смотрел на Зубейду, потом отвернулся и пошёл к калитке. И вдруг рванулся и побежал.
...Куда и сколько он бежал, Хамза не помнил. Он увидел себя несколько часов спустя сидящим на земле под стеной высокого каменного здания.
Это была мечеть.
Хамза долго смотрел на минарет. С его карниза отделился сначала один кирпич, потом второй, третий, четвёртый... Но они не падали вниз, а улетали куда-то в сторону и вверх, парили в воздухе.
Мечеть разрушалась на глазах. Минарет наклонился вправо, влево, назад, вперёд и медленно начал падать на Хамзу.
Хамза закрыл глаза и потерял сознание...