- У тебя хорошая литература осталась? Из нелегального?
- Наскребу.
- Пускай завтра Аксинья на работу с собой захватит... Две-три брошюры.
- Сделаем, доктор.
- Попрошу Хамзу прочитать и перевести для своих. Для Умара и Буранбая хотя бы.
В полночь на развалинах старой мечети встретились двое.
Оглянулись, вошли под полуразрушенные своды, сели на кучу щебня.
- Есть что-нибудь новое?
- Пока ничего нет, господин капитан.
- Почему?
- Мы в последнее время несколько охладели друг к другу, редко встречаемся.
- Надо изменить положение.
- Буду стараться.
- Ситуация складывается таким образом, что мне нужно знать буквально все подробности его поведения. Даже самые мельчайшие.
- Что-нибудь случилось?
- Ещё нет, но может случиться. Постарайтесь восстановить прежние отношения. До определённой теплоты, если жарких объятий не получится. Проявите инициативу. Необходимо вызвать его на интимные откровения. Только так вы сможете получить сведения, которые мне нужны. Нажмите на его самолюбие, тщеславие... К слову сказать, ваше ходатайство об издании газеты удовлетворено. Кто будет вторым редактором?
- Урфон-эфенди.
- Используйте и этот факт. Скажите ему, что и он мог быть вашим соредактором, если бы вёл себя соответствующим образом... Но это второй план. Главное - его связи.
- Расходимся?
- Да. Идите первый. И соблюдайте все правила осторожности, которым я вас учил. Никто не должен знать о наших встречах.
- До свиданья, господин капитан.
- До свиданья, Алчинбек.
Хамза сидел в своей комнате. Перед ним лежала книга со стихами татарского поэта из Казани Абдуллы Тукая. А под ней - тоненькая брошюрка, каждое слово которой обжигало ум и сердце.
Во дворе, около калитки, раздался голос отца.
- Где он?! - кричал ибн Ямин.
Хамза быстро спрятал брошюрку под ковёр, накрыл подушками.
Хаким-табиб появился в распахнутом халате, в съехавшей на затылок тюбетейке. Лицо его было бледно.
- Что ты делаешь со мной?! - закричал ибн Ямин. - Почему позоришь перед народом? Сначала привёл в дом русского доктора, теперь ходишь в театр в новый город!.. Сколько раз ты был в этом проклятом театре?
- Всего один раз, атаджан.
- Зачем тебе понадобилось это? Ведь наша жизнь невыносима и без театра! С нами не разговаривают родственники, отворачиваются соседи!.. Почему ты вышел из повиновения мне, почему не слушаешь никого?
- Мне стыдно давать вам советы, атаджан. Вы сами человек бывалый и мудрый. Но разве пойдёт впрок ребёнку с зубами разжёванная еда?
- Я знаю, что у тебя давно уже выросли все тридцать два зуба. Но в этом городе есть люди, которые хотят их выбить!.. Подумай и о себе, и о нас, твоих стариках родителях.
- Вы хотите, чтобы я отказался от того, что мне нравится? Что ж тогда остаётся? Я и так отказался почти от всего в жизни. Мне ничего нельзя - ни любить, ни работать по своему призванию, ни увлекаться искусством! Мне всё недоступно!
- Хамза, сынок, когда ты был совсем маленький, я отвёз тебя в Шахимардан. Я выпросил у гробницы для тебя долгую жизнь. Дух святого Али явил свою милость и предсказал тебе богатство и счастье. Но ты ничего не делаешь, чтобы использовать покровительство святого. У нас ничего нет, мы еле сводим концы с концами... А если ты рассоришь нас с людьми, если ко мне перестанут ходить больные, что мы будем делать - я и твоя мать? Где возьмём кусок хлеба?.. Смирись, сынок, успокойся. Ты же окончил медресе и смог бы занять достойное место в жизни. Я бы хотел видеть тебя счастливым...
- Вы говорили, ата, о повиновении, - медленно начал Хамза, - вы призываете меня смириться и успокоиться. Но что означает смирение? Отказ от поисков правды?.. Но ведь вы же сами всю жизнь стремились к правде. Вы собирали наши древние книги, авторы которых ещё много веков назад звали людей к правде. Авиценна, Аль Бируни, Фараби, Навои, Джами, Наршахи... Это в вашем доме, отец, я прочитал "Канон медицины", это к вам в дом приходили лечиться наши поэты Мукими, Фуркат и Завки, это вам читали они свои стихи о несправедливости и тирании наших баев. А я слушал эти стихи, сидя рядом с вами.
И это навсегда запечатлелось в моей душе!.. Вы всю жизнь дарили людям здоровье и силу, вы омолаживали их кровь и давали исцеление. Но баи, подобные Садыкджану и Миркамилбаю, железными когтями и ненасытными клювами впивались в излеченных вами людей и отбирали у них плоды ваших трудов - выпивали их кровь, лишали здоровья. Они ввергают людей в отчаянье - я это вижу каждый день. У нас человек погружен в печали и страдания, ему просто тяжело дышать... А баи всё пьют и пьют кровь людей и выпьют её до последней капли, если не помешать им!.. Это вы, атаджан, приучили меня слушать голоса великих умов, зовущих к правде. Но что же вы делаете теперь?
Я хочу идти по следам людей, высоко почитаемых вами, а вы зовёте меня повернуть назад, к смирению... Нет, отец, да поможет вам аллах простить своего сына, но, видно, я пришёл в этот мир, чтобы ввергнуть вас в тяжкие раздумья о моей судьбе, а не для того, чтобы использовать милости Али-Шахимардана...
- От твоих слов веет духом Мансура Халладжа, - тяжело вздохнув, сказал ибн Ямин, выходя из комнаты.
Хамза задумался. Мансура Халладжа? Философа, повешенного десять веков назад в Багдаде, который считал земную, плотскую любовь между мужчиной и женщиной высшим проявлением смысла жизни? Даже стоя на виселице с петлей на шее, не отказался Мансур Халладжи от своих убеждений и этим навсегда остался в памяти поэтов и мыслителей Востока.
А его ученик Фазлуллах, который сказал, что главная сила мира заключена в тридцати двух буквах алфавита, что только тридцать две буквы избавят людей от рабства?
И Фазлуллаха казнили, но и у него был ученик - великий Имамиддин Насими, провозгласивший: "Истину может вещать и мусульманин, и христианин!"
С Насими с живого содрали кожу... Но и он перед смертью не взял назад ни одного своего слова.
А какой трагической была участь жившего совсем недавно поэта Боборахима Машраба? Его повесили в городе Балхе, и много-много дней тело, почернев и обуглившись, висело на центральной площади, потому что под ним несколько раз разводили костёр... Стихи Боборахима заряжают почти физической ненавистью к проявлениям несправедливости и зла. За эту силу ненависти и хотели сжечь даже его труп.
Значит, во все времена удел мыслителя и поэта - петля и костёр?.. Ну что ж, если были в Европе такие люди, как Ян Гус и Джордано Бруно, то и Восток имеет своих великих героев, которые говорили: я сгорю, но идеи мои не сгорят.
И не сгорели! И никогда не сгорят в будущем!
Рука потянулась под ковёр, где лежала брошюра, но дверь приотворилась и показалась голова матери:
- К тебе гость...
Рука отдёрнулась назад.
Вошёл Алчинбек.
- Ассалям алейкум, Хамзахон!.. Что с нами случилось? Мы не виделись целую вечность! А ведь когда-то дня не могли прожить друг без друга.
Хамза хмуро, исподлобья смотрел на племянника Садыкджана-байваччи.
- Что вас привело ко мне? Какая причина?
- Да просто соскучился, вот и вся причина! Жизнь идёт, а число друзей не увеличивается. Потому что дружба юности - самая крепкая, самая надёжная.
Хамза молчал.
- Как поживаете, дорогой друг? Какие новости? Я слышал, у вас были неприятности с сестрой. Она поправилась?
- Ачахон поправилась, но правоверные мусульмане чуть было не убили доктора, который спас ей жизнь.
- Какое варварство! Какое невежество! Когда же наконец наша нация освободится от своих диких нравов и суеверий!.. Между прочим, хочу вас обрадовать. Нашему известному джадиду, либеральному демократу и просветителю Урфону-эфенди, разрешено издавать газету. Она будет называться "Голос Ферганы". Я буду вторым редактором. Урфон-эфенди поручил мне передать вам приглашение быть активным участником нашей газеты. Теперь вы сможете печатать у нас все свои стихи и статьи... Собственно говоря, для этого я и пришёл к вам, чтобы заручиться вашим согласием. Надеюсь, у вас есть что сказать народу со страниц нашей газеты?