- Перелом основания черепа.

 - Надежда есть?

 - Тут я ничего не могу сделать...

 Ожидая завершения столь неутешительного диагноза, Иоганн неделями и месяцами лежал без лечения в лагерном лазарете. В первые недели боль была просто непереносимой. Он не знал, как лечь поудобнее.

 - Я ничего не слышу. – С ужасом констатировал больной.

 Речь его напоминала бессвязное бормотание. Зрение заметно ухудшилось. Ему казалось, что предмет, находящийся в поле зрения справа, находится слева и наоборот.

 - Мир перевернулся!

 … Русский врач с середины лета начал регулярно посещать лазарет. Однажды он объяснил Иоганну, что тот будет находиться в лагере до того времени, пока его можно будет транспортировать.

 - Я попытаюсь отправить тебя домой. – Обнадёжил он пациента.

 - Если доживу…

 В течение тёплых летних месяцев его самочувствие заметно улучшилось. Иоганн смог вставать и сделал для себя два открытия. Во-первых, он осознал, что остался в живых. Во-вторых, нашёл маленькую лагерную библиотеку. На грубо сбитых деревянных полках можно было найти всё, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола.

 - Кто бы мог подумать, что я смогу впервые читать сколько душе угодно именно в русском лагере! – поделился он с Гансом невиданной удачей.

 - Подумаешь, - протянул равнодушный к чтению Милов, - лучше бы нашёл буханку хлеба…

 Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, Иоганн жадно набросился на книги. Он прочитал вначале всего Гейне, а потом принялся за Жан Пола.

 - О нём я даже в школе ничего не слышал.

 - Значит писатель так себе…

 Хотя он ещё чувствовал боль, переворачивая страницы, со временем забыл всё происходящее вокруг. Книги обволакивали его словно пальто, ограждавшее от внешнего мира. По мере того, как он читал, то чувствовал прирост новых сил, прогонявших прочь последствия травмы.

 - Даже с наступлением темноты я не могу оторваться от книги.

 - Смотри, посадишь глаза…

 Иоганну словно кто-то снял завесу отсутствия ясности, и движущие силы общественных конфликтов приобрели стройное понимание.

 - Как слепы мы были! – удивлялся бывший солдат.

 Всё то, во что он до сих пор верил, было разрушено. Иоганн начал понимать, что с этим новым восприятием связана новая надежда, не ограниченная лишь мечтой о возвращении домой. Это была надежда на новую жизнь, в которой будет место самосознанию и уважению человека.

  - Майер, тебя вызывают на комиссию. – Сказал подошедший санитар.

 Её задачей был отбор больных пленных для дальнейшей отправки для лечения в Москву.

 - Оттуда ты поедешь домой! - пообещал ему знакомый врач.

 - Я не верю…

 Через несколько дней, в конце июля 1946 года, Иоганн уехал на открытом грузовике вместе с несколькими военнопленными, как всегда стоя и тесно прижавшись, друг к другу, в направлении Москвы.

 - Лишь бы никогда не вернуться назад!

 Несколько дней он провёл в  центральном госпитале для военнопленных под присмотром немецких врачей. На следующий день Майер сел в товарный вагон, выложенный изнутри свежей соломой.

 - Этот длинный поезд должен доставить меня в Германию. – Молил он Бога, в которого почти не верил.

 Во время остановки в чистом поле их обогнал по соседней колее грузовой состав. Иоганн узнал двухметровые стволы берёз, те самые стволы, которые они массово валили в лагере. Брёвна были предназначены для топки локомотива. Седовласый капитан, сидящий рядом с ним присвистнул:

 - Вот для чего они применяются...

 - Как символично без остатка сжигать труд и жизни тысяч людей в паровозных топках. 

 8 августа поезд прибыл на сборочный пункт Гроненфельде возле Франкфурта-на-Одере. Иоганн получил документы об освобождении и направился домой. Через три дня похудевший на 90 фунтов, но новый свободный человек Иоганн Майер, после пяти лет войны и плена вошёл в дом своих родителей.

 Летом 1944 года американские войска вошли в немецкий город, где работала угнанная в Германию Мария Сафонова. В день её официального освобождения - 15 августа 1944 года, Мария должна была покинуть семью своих бывший хозяев и появиться с вещами в гражданский госпиталь, куда её, как и многих остальных остарбайтеров, призвали работать, так как война ещё не была окончена.

 - Просто сменим одних хозяев на других…

 При госпиталя, куда были помещены бывшие заключённые лагерей, и раненные с фронта, была лечебницу, в которую и были расквартированы на проживание освобождённые из неволи сиделки и медсёстры.

 - Война закончена! – сообщила Маше разбитная «товарка», которая якшалась с американцами.

 - Значит, поедем домой.

 … Пока лидеры всех вовлечённых в войну сторон съезжались на подписание всех официальных документов о капитуляции Германии, жизнь Марии, да и вообще городка Биелефильда, особо не изменилась. Когда все бумаги были подписаны и все решения утверждены, началось распределение бывший заключённых в "фильтрационные лагеря" для отправки по своим странам.

 - Да ерунда! – отмахивалась Сафонова от предостережений бывших хозяев.

 - Ты подумай…

 Мария всё также приходила в гости к Шуманам, делилась новостями, к тому времени, она уже довольно сносно научилась разговаривать по-немецки.

 - Быть того не может, что нас обвинят… Не по своей же воли мы здеся оказались!  

 Герр Шуман прослышал о плохом отношении к бывшим узникам в советских фильтрационных лагерях и пытался образумить воспитанницу. Но Мария не верила:

 - Да что вы такое говорите!

 - Поверь мне…

 - Что же наши своих же будут и винить в том, в чём они не виноваты?

 - Мне говорили…

 - Это полный абсурд!

 Шуманы всё лето провели в уговорах Маши остаться в Германии с ними:

 - Мария, ты для нас как дочь, останься с нами.

 Сафонова - ни в какую...

 - Возьми хотя бы от нас вещей на память.

 Вскоре она официально закончила свою работу в качестве сиделки в госпитале и села на поезд, доставивший её в фильтрационный лагерь. Багаж составляли объёмные баулы с платьями, верхней одеждой и обувью.

 - Ты что, с заработков едешь? – с подозрение спрашивали худые и раздетые спутницы.

 Маша даже тащила с собой красивое эмалированное ведро и блестящий медный таз.

 - Хозяева подарили! – односложно отвечала она, испытывая одни неприятности от подарков.

 За вещами приходилось следить, не смыкая глаз, народ в пересыльном лагере собрался разный. Там они прожила почти 4 месяца, и всё время их ежедневно мучили вопросами:

 - Почему выехал?

 - Угнали!

 - Почему работал на немцев?

 - Заставили.

 - Почему не предпринял попытку к побегу?

 - Куда бежать?

 - Почему не предпочёл покончить с жизнью, чем сдаться врагам?

 На такой вопрос ни у кого не было ответов. Но появился страх и обида за непонимание в том, какой ад они пережили в концлагерях.

 … Однажды когда Мария дремала на своих нарах, сквозь вату сна прорвался вопрос:

 - Кто-то знает Марию Сафонову?

 Виновница интереса приподнялась на локтях и недовольно спросила:

 - Кому я там понадобилась?

 К ней на второй ярус деревянных нар поднялась хрупкая симпатичная девушка, лет семнадцати на вид и смущённо сказала:

 - Я знакомая твоего брата Николая. Меня зовут Саша Шелехова.

 - Где ты его видела?

 - Он освобождал меня из концлагеря…

 - Как он?

 - Симпатичный!

 Девушки быстро подружились. Санька подробно рассказала ей свою незавидную историю. Маша – свою. Они настолько сблизились, что почти всё время проводили вместе.

 - Глупая ты Сашка, - укоряла подругу спустя месяц более опытная Сафонова, - завела бы себе «мужа» и не парилась бы…

 - Как можно! – ужасалась Саша и сильно краснела.

 Дело в том, что пересыльный лагерь, куда они попали, оказался смешанного типа. Изголодавшие за много лет от женского общества молодые мужчины не давали прохода девушкам.