Так жизнь начинала мстить ему своими радостями.

На следующий день позвонил секретарь обкома и предупредил, что в совхоз едет американская сельскохозяйственная делегация. Этого еще не хватало!

Он вызвал к себе Захара. Вдвоем они составили программу однодневного пребывания гостей в совхозе. Потом он собрал в кабинете всех, кто мог понадобиться завтра. Тут были: главбух, которого он упрекнул при первой встрече за нелюбовь к зеленым насаждениям, старый зоотехник, автор идиллических заметок натуралиста в райгазете, управляющие отделениями и главный агроном Востриков. Решили, что гидом будет Востриков, неплохо владеющий английским языком.

— Вам и карты в руки, — сказал Витковский. — А мы с Захаром Александровичем останемся в тени, как «дипломаты второй руки».

Американцы прибыли на специальном самолете в сопровождении областных работников. Был с ними Осинков, который немедленно выразил свое неудовольствие, узнав, что директор всецело полагается на Вострикова.

— Смотрите, как бы наш экспериментатор не ляпнул чего-нибудь.

— Востриков знает, с кем надо вести дискуссии.

Осинков коротко и выразительно махнул рукой: не время сейчас пререкаться при гостях.

Глава делегации, видный чиновник министерства земледелия Соединенных Штатов, спрашивал мало, больше смотрел. Когда они ехали на первое отделение, он обернулся к Витковскому, сказал:

— У нас тоже есть генералы, посвятившие себя земледелию.

— У ваших генералов собственные фермы, на которых они пишут мемуары.

Востриков перевел как можно мягче. Американец улыбнулся миролюбиво и больше не произнес ни слова до самого отделенческого поселка.

Это была вторая встреча Витковского с американцами. Первая произошла в мае сорок пятого года в Чехословакии, когда его корпус, разгромив последнюю немецкую дивизию, вошел в соприкосновение с танкистами Эйзенхауэра. В то время американцы показались ему славными парнями, чуть ли не влюбленными в русских: они приглашали друг друга на банкеты, награждали друг друга орденами. Но вскоре демаркационная линия, условно разделявшая союзные армии, превратилась в жесткую границу двух миров. Вот уже никогда не думал Витковский, что ему придется снова принимать гостей из-за океана. И надо же им было приехать именно сейчас, когда каждое воспоминание о войне возвращало его на Северный Донец...

Гости внимательно осмотрели поселок первого отделения, — здесь строились аккуратные коттеджи из силикатного кирпича. Потом выехали в поле, остановились неподалеку от Сухой речки. Главный американец сказал главному агроному совхоза:

— У нас, мистер Востриков, тоже есть такие засушливые места.

— Я читал, как вы поднимали целину в прошлом веке, как осваивались североамериканские прерии и аргентинские пампасы.

— Роман читали?

— Нет, строго научное исследование.

— Кто автор?

— Карл Маркс.

Гость улыбнулся снисходительно, как бы дав понять, что следует читать не политиков, а знатоков земли. Присев на корточки, он долго разглядывал метелку овсюга, потом вынул из кармана перочинный ножик, срезал ее и, разогнувшись, спросил Вострикова:

— Много у вас этого дикого овса?

— Было много, но мы научились бороться с ним.

— Как?

И Востриков охотно стал рассказывать. Американец слушал внимательно, изредка кивая седеющей головой. Тут уж Осинков ничего не мог поделать, хотя его и подмывало прервать эту затянувшуюся лекцию.

— Вэри гуд, — сказал американец.

— Я предупреждал Витковского, что вашего опытника надо было оставить в конторе, — говорил Осинков Захару, когда машины тронулись дальше. — В области существует официально принятая агротехническая система и нечего лезть со своими предложениями, да еще в присутствии иностранцев!..

Когда колонна легковых автомобилей вернулась на центральную усадьбу, Востриков пригласил гостей в свой кабинет-лабораторию. То, что здесь увидел Осинков, окончательно вывело его из равновесия: на подоконнике, сваленные в кучу, пылились десятки брошюр в желтенькой обложке, — это были те самые рекомендации, которые он считал верхом научной мысли.

Американец взял одну из брошюр, вопросительно взглянул на гида. И, только сейчас заметив свою оплошность, Востриков смутился, но ответил бодро, сперва по-русски, для Осинкова, потом по-английски, для гостей:

— Это наш кодекс агрономических правил обращения с землей.

Пришлось уважить просьбу американца и подарить ему  к о д е к с  со своим автографом.

— Так что вы знаете о наших прериях и пампасах Аргентины? — спросил руководитель делегации.

Востриков постарался кратко объяснить принципиальную разницу между капиталистическим и социалистическим освоением целины, не забыв Марксова замечания о том, что американцы, снимая сливки с земли, способствовали разорению европейских землевладельцев, не говоря уже о своих мелких фермерах.

— Гуд, гуд, — улыбался руководитель делегации. — Вы хороший пропагандист. Но у вас, в Советском Союзе, тоже снимали сливки с земли, когда распахивали целину.

— Однако эти сливки пошли в общий котел. Теперь наша задача научиться правильно вести хозяйство. Маркс говорил, что старые орудия производства по мере совершенствования техники должны быть заменены или просто выброшены, земля же, если правильно обращаться с ней, непрерывно улучшается.

— Тут я согласен с Марксом, — сказал другой американец, который не расставался со своим блокнотом. — Советую вам обратить внимание на эрозию почвы. — И он, взяв инициативу в свои руки, начал подробно излагать меры борьбы с эрозией. Востриков не остался у него в долгу, заговорил о своих опытах поверхностной обработки почвы по стерне и безотвальной вспашки зяби.

Вечером американцы улетели, — им еще надо было совершить поездку на Кубань. Возвращаясь с аэродрома, Захар сказал директору совхоза:

— Теперь будем ждать, что они напишут о нашей целине.

— У них рука не дрогнет, — вяло отозвался Витковский.

Ему сейчас ни о чем не хотелось говорить. Проводив американскую делегацию, свалив этот неожиданный груз с плеч, он опять оказался наедине со своими мыслями о Журиной. Нет, жить рядом с ней дальше никак нельзя. Остается единственный выход: уехать отсюда, и поскорее. Но кто же отпустит его до осени? Придется ждать, а потом, ссылаясь на здоровье, просить отставку у обкома. Сколько будет кривотолков, искренних недоумений, злых догадок. А, чепуха все это! Самое страшное — предстоящее объяснение с Натальей. Вот и прошел еще один день, приблизивший к развязке.

Неумолим ход времени, когда впереди беда.

Но когда исполняются твои желания, время замедляет бег. У Федора было такое ощущение, будто он преодолевает штурмовую полосу, что ни день — то ров, или проволочное заграждение, или каменная стенка. Все это надо искусно взять, с полной выкладкой, чтобы выйти в чистое поле. И он по-солдатски брал день за днем — только бы не сорваться, не ударить в грязь лицом.

А началось вот с чего. Недавно Федор зашел после ужина в трест позвонить на бетонный завод. В управлении дежурила Надя.

— Ты мне как раз и нужен! — сказала она таким тоном, будто ждала его.

— Опять сводка о выработке бригады? Я аккуратно отчитываюсь перед своим прорабом.

— Не спеши, садись. — Она открыла сейф, достала оттуда сверточек в миллиметровке, положила перед собой.

Да это же его письма!

— Вот, храню твои  с в о д к и  наравне с плановой документацией. Дома нельзя, ты же знаешь, какая у нас Варя, обязательно найдет, где ни спрячь.

Федор плохо соображал, что она говорила, — он старался подготовить себя к худшему.

— Прошу, Федя, не пиши больше, не надо.

— Почему?

Она быстро взглянула на него, но он опустил голову. Чего он больше всего боялся, то и случилось: Надя, конечно, решила вернуть ему его любовные послания.

— Потому, что мы всегда можем встретиться, поговорить...

Нет, пожалуй, не вернет, она умеет обнадеживать, умеет.