— А офицер наш, из представительства, что? — тревожно спросил Полетаев.

— Смеется.

— Как смеется?

— Нормально. Слова примирительные вставляет. Советует не забывать, что собрались не на деловое свидание, а приятно пообедать. Вот он, капитан-лейтенант из представительства, — дипломат.

У Полетаева отлегло от сердца. Кажется, ничего особенного. Если капитан-лейтенант смеется, значит, все о’кэй.

Он вошел в кают-компанию улыбаясь, и все встали. Поднял предусмотрительно налитую для него стопку и предложил тост за единство союзников в общей борьбе, за победу и слегка поморщился, подумав, что тут уж про это говорили и пили без него, а он не придумал ничего нового, оригинального. Еще у двери он с удовольствием подметил, что за столом находятся все, кого он попросил быть, а сейчас подумал, что закуски и водки поубавилось, но опять же, как он и хотел, глаза блестели только у Зотикова и третьего механика, остальные соблюдали назначенную им, капитаном, приличествующую событию умеренность. Что же касается американцев, то они, видно, отдали должное русской водке, может, по Мерфи это было не так заметно, а кэптен Андерсон, рыжая голова которого возвышалась выше всех за столом, был явно навеселе. Он и теперь, пока Полетаев закусывал, потянулся к бутылке и, налив, как-то радостно и отчаянно опрокинул стопку в широко разинутый рот.

— Боттом ап! — зычно смеялся рыжий. — Рашен мэнер! До д-н-а... Вери велл!

— У нас на приемах, — тихо пояснил сосед Полетаева, капитан-лейтенант, — у нас на приемах предлагают тост и просят выпить по-русски, до дна. Но «до дна» можно перевести только «боттом ап», кверху дном; по-английски не очень прилично звучит... А американцам как раз это и нравится, думают, мы так нарочно шутим. Они вообще-то за столом не любят говорить о серьезном...

Мерфи тоже налил себе и встал, осторожно держа рюмку в сухих, цепких пальцах. Свет из иллюминаторов падал на его плечи, а лицо оставалось в тени и казалось бледным. Темные глаза пристально вглядывались в сидящих за столом, и Полетаев подумал, что капитан-лейтенант не прав, есть американцы, которые и за столом говорят серьезное, этот, например, Мерфи. Хотел возразить соседу, но тот уже начал переводить, на лету подхватывая слова:

— Господин капитан, господа офицеры парохода «Гюго», позвольте мне от имени моего коллеги кэптена Андерсона и от себя лично выразить признательность за доставленное нам удовольствие сидеть за этим столом. Докладывая о визите к вам, мы постараемся самым искренним образом описать ту боевую, подлинно морскую атмосферу, которая царит на судне. Мы почувствовали здесь тот дух собранности и решимости, который, мы знаем, силен в русском народе и который позволяет советским войскам так стойко сражаться с нацистскими ордами... Я бы на этом и закончил свой тост, но разговор, возникший до прихода господина капитана, заставляет меня немного задержать ваше внимание. Я обнаружил, что некоторые из вас, и в частности лейтенант Зотиков, артиллерийским искусством которого мы так восхищены, не точно представляют роль американо-английской коалиции в войне, и я бы считал свой долг офицера и представителя западного мира невыполненным, если бы покинул ваш гостеприимный пароход, не поделившись информацией, которой располагаю я и, видимо, не располагает лейтенант Зотиков...

Полетаев нахмурился. Бородатый, похоже, собрался поскандалить. К чему он так обостряет? Стрельба, что ли, должна была, по его расчету, выйти похуже, и он решил подпортить итог? И еще этот дешевый ораторский прием: выбрать из слушателей одного — Зотикова — и шпынять его для вящей выразительности!

Мерфи заметил, что Полетаев недовольно заворочался, переложил со звоном вилку и нож, но не отступил:

— Мы рассуждали здесь о втором фронте. Разумеется, открытие его не входит ни в мою, ни в лейтенанта Зотикова компетенцию. Но нельзя, говоря об этом, замалчивать, сбрасывать со счетов огромные по важности действия западных держав, которые движут войну в определенном направлении, к победе. Я имею в виду такие решающие битвы, как наступление англичан у Эль-Аламейна, высадка союзных войск в Северной Африке, сражение у атолла Мидуэй, битва за Атлантику. Я имею также в виду нынешние действия на Средиземном море. И наконец, ленд-лиз, в реализации которого деятельное участие принимаете вы, русские моряки. Имея самый крупный в мире военно-технический потенциал, моя страна, США, предоставила его своим союзникам для достижения общей победы. И я предлагаю поднять тост за то, чтобы наши совместные действия по разгрому врага проходили в обстановке точного понимания вклада каждой страны в эту войну, чтобы будущие историки не уподобились отважному лейтенанту Зотикову, а были справедливы в своих оценках, чтобы каждый получил то, что он по праву заслужил на столь крутом повороте истории!

Вежливая улыбка на секунду озарила лицо Мерфи. Он выпил водку медленными, глотками и сел, озираясь, ища одобрения.

Капитан-лейтенант, закончив перевод, шепнул Полетаеву: «Вам надо ответить. У вас, хозяина, есть право на последний тост...» Он хотел еще что-то добавить, но Полетаев уже поднимался, волнуясь и удивляясь, что не может найти первое слово, хотя минуту назад в голове промелькнула целая речь. И вдруг увидел, что у всех, кроме американцев, рюмки стоят полные, как и у него, и понял, что никто не выпил за тост Мерфи; не сговариваясь, все поступили, как один, а у Зотикова рюмка даже стоит далеко от тарелки, чуть ли не на середине стола, демонстративно отставлена... И тут же пришло спокойствие и те слова, которые надо было сказать:

— Господин Мерфи, наш гость, высказал интересную и достойную мысль насчет будущих историков. Я горячо присоединяюсь к этой мысли, правда, с одной существенной поправкой: чтобы будущие историки, перечисляя битвы, названные господином Мерфи, не забыли поставить впереди этого списка разгром немцев под Москвой, а затем под Сталинградом. — Он сделал паузу и почувствовал одобрительное движение за столом, шепот, кто-то, кажется, даже тихонько прихлопнул в ладоши. — А говоря о ленд-лизе, — продолжил Полетаев, — я хотел, бы пожелать будущим историкам, чтобы они воздали должное не только американскому военно-промышленному потенциалу, но и советскому. Мы, моряки, хорошо понимаем выпавшую на нашу долю ответственность доставлять в свою страну из США и Канады столь нужные грузы, но, простите, господин Мерфи, я еще не слышал ни от кого у себя на судне, ни на других судах, что именно мы, тихоокеанцы, несем основную тяжесть борьбы с врагом. Ее несут наши бойцы под Ленинградом, Белгородом, Орлом, Курском, наши рабочие на Урале и в Сибири. Там, в России. А мы им помогаем. Всеми силами, как можем, на том участке, где нас поставили... Вот так. Ваше здоровье, господа!

Все выпили в молчании. Только кэптен Андерсон, верзила Андерсон не донес рюмку до рта, что-то пробормотал и засопел, упершись головой в большие растопыренные пальцы. Мерфи посмотрел на него с опаской и встал.

Зотиков с третьим механиком подхватили Андерсона под руки, повели к двери. Рыжий смущенно улыбался и гладил лейтенанта по голове.

— Надо же, надрался! — сокрушенно смотрел вслед американцу капитан-лейтенант из представительства. — Так я и знал! Не учитывают они, что водка есть водка!

На причале, возле трапа, уже дожидалась легковая машина. За рулем сидел «нейви», матрос военного флота, а из задней дверцы, возле которой стоял Зотиков, торчала длинная нога в черной штанине: видно, кэптен никак не мог усесться. Мерфи презрительно оглядел машину, торопливо пожал руки провожавшим, козырнул и сел на переднее сиденье. Капитан-лейтенант забрался рядом с рыжим. Машина загудела, призывая расступиться толпу солдат, готовых начать погрузку, и быстро скрылась за углом склада.

— Ну что же, — сказал Полетаев, — с дипломатией управились, пора подумать о грузе. Все-таки двести тонн взрывчатки берем. Надо распорядиться, Вадим Осипович, — обратился он к старпому, — чтобы курили только в одном месте, в красном уголке.