— Такая честь для нашего ресторана, — кланяясь, приговаривала она, — такая необыкновенная честь! Я очень рада видеть вас здесь, господин капитан!

Но улыбки фрау Линде не имели успеха.

— Добрый вечер, — сухо сказал Соколов.

— Что прикажете подать, господин капитан: пива или чего-нибудь покрепче?

— Пива.

— Слушаю, господин капитан, — и фрау Линде направилась к своей стойке, сама налила и, в знак особого почтения, сама принесла два бокала бледножелтого пива.

На эстраду в этот момент вышел Штельмахер и объявил:

— Уважаемые господа, мы продолжаем нашу программу! Сейчас я предложу вашему вниманию главный номер сегодняшнего концерта и вообще всех концертов прошлого, настоящего и будущего: Эдит Гартман и Гильда Фукс!

Заиграл оркестр. Гильда Фукс, а за ней и Эдит Гартман появились на эстраде. Обе они начали плавно покачиваться в такт замедленной музыке. Взгляд Эдит Гартман блуждал вдоль столиков. Вдруг она вздрогнула и замерла на месте.

Актриса, не отрываясь, смотрела на капитана Соколова. Всё исчезло для неё, — она совсем забыла о публике. Перед глазами было только лицо капитана, немного пренебрежительное, хотя, скорее, даже грустное.

Она услышала шёпот Гильды:

— Начинай, Эдит!

И тогда, уже не обращая внимания ни на сбившийся оркестр, ни на растерявшуюся партнёршу, Эдит медленно провела рукой по лбу и сошла с эстрады.

Штельмахер молниеносно очутился на её месте.

— Уважаемые господа! — сделав скорбную мину, начал он. — Администрация просит у почтеннейшей публики извинения. Фрау Гартман, наша любимица, наша гордость, почувствовала себя дурно. Но концерт будет продолжаться. Прошу, — сделал он знак оркестру.

Ни Соколов, ни Люба уже не смотрели, как на эстраде танцует Гильда Фукс.

Номер закончился, отзвучали аплодисменты, и фрау Линде сразу же подошла к столику Соколова.

— Мне так неприятно, господин капитан, мне так неприятно! — заговорила она. — Фрау Эдит почувствовала себя плохо, и это — такое разочарование для всех нас, такое разочарование! Тысяча извинений, господин капитан, но фрау Эдит просит разрешения подойти к вашему столику. Она хочет сама извиниться перед представителем власти.

— Пожалуйста, — ответил Соколов, и через минуту к ним подошла Эдит Гартман.

Актриса неясно представляла себе, что она будет говорить. Итти извиняться её заставила та же фрау Линде, возмущённая капризами Эдит. Хозяйка боялась, как бы капитан не подумал, что всё это было заранее подготовленной демонстрацией.

— Зачем вы пришли? — спросила Эдит, подойдя к столику.

— Садитесь, фрау Гартман, — пригласил её Соколов.

Эдит послушно села.

— Для чего вы пришли? — взволнованно повторила она.

— Успокойтесь, пожалуйста, фрау Гартман, — сказала Люба. — Я вам сейчас всё объясню. В Советском Союзе мы много слышали о рейнгардтовском театре. Мне очень хотелось посмотреть на одну из самых известных актрис этой труппы.

— Это невеликодушно — добивать повергнутого. Вы пришли любоваться моим позором!..

— Вы сами избрали этот путь, — мягко возразил Соколов. — Никому не запрещено смотреть эстрадные выступления Эдит Гартман.

— Для меня это невыносимо. Но другого выхода нет…

— Разве? — удивился Соколов. — Разве вам не предлагали возглавить новый городской театр, который создаётся в Дорнау? На ваш призыв откликнулись бы многие. Вы сами предпочли эстраду.

— Я не имею права…

— Не имеете права?

— Нет, нет, это — совсем другое…

Публика уже расходилась. Близился час закрытия.

— Послушайте, фрау Гартман, — горячо заговорила Люба. — Я как раз хотела поговорить с местными артистами. Дело в том, что я собираюсь прочесть руководителям городского театра известную советскую пьесу. Ведь немецкий народ почти ничего не знает о Советском Союзе, и, конечно, она вызовет интерес у зрителя. Надеюсь, что вам эта пьеса понравится и вы захотите в ней играть. Приходите, пожалуйста, я вас обо всём извещу. Это будет в магистрате.

— Нет, нет! — совсем растерянно твердила Эдит, поднимаясь. — Я не могу… Я не могу…

Она быстро отошла от них. Эрих Лешнер посмотрел ей вслед. Он слышал весь разговор. Слышала его и Гильда Фукс, успевшая присесть неподалёку с большой кружкой пива.

Люба и Соколов проводили Эдит долгим взглядом.

— Как ты думаешь, придёт она? — проговорила Люба.

Соколов ничего не ответил. Сейчас от Эдит Гартман можно было ожидать любого сюрприза. Кроме того, ресторан был явно неподходящим местом для обсуждения всего происшедшего.

— Получите! — обратился Соколов к хозяйке.

Фрау Линде проводила их до самых дверей. Когда она возвращалась к стойке, навстречу ей шла Эдит Гартман уже в пальто и шляпе.

— Ну, фрау Гартман, — воскликнула хозяйка, — не ожидала я от вас такой выходки!

— Извините меня, фрау Линде, — ответила Эдит и, отойдя от неё к Лешнеру, спросила: — Эрих, ты выпил своё пиво? Пойдём!

Лешнер сразу поднялся.

— Ты правильно поступила, Эдит, — одобрительно сказал он, — и не следует тебе больше ходить сюда.

Они вышли.

На больших часах в углу зала пробило десять. Фрау Линде взглянула на двери и прошипела:

— Скажите, какая персона! Посидела пять минут с господином капитаном — и уже не хочет ни с кем разговаривать! Что же будет дальше?

— А дальше она влюбится в этого капитана и поедет в Сибирь играть для белых медведей сентиментальные пьесы, — ответила Гильда.

— Не говорите глупостей, Гильда! — рассердилась владелица ресторана.

Фрау Линде явно не имела намерения продолжать этот разговор. У неё было ещё много важных дел. Она торопилась закрыть ресторан.

Последние посетители расплатились и вышли. Фрау Линде на несколько минут осталась одна. Она ходила по пустому залу, гася свет. Потом из внутренних дверей снова появились Штельмахер, Гильда и Янике с Пичманом. В полумраке лица их казались тёмными и злыми.

— У меня для вас важная новость, господа, — торжественно произнесла фрау Линде. — Сегодня мы принимаем гостя.

С загадочным видом она скрылась в дверях за стойкой и через минуту появилась снова, в сопровождении штурмбанфюрера Зандера.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Для Янике и Пичмана, для Гильды и Штельмахера Зандер был человеком, с которым они связывали свои мечты и надежды на воскрешение прежнего порядка. Именно потому всё общество восторженно приветствовало бывшего штурм-банфюрера.

А Курт Зандер, внимательно оглядев каждого и на несколько секунд дольше задержавшись взглядом на Гильде, любезно, точно хозяин, произнёс:

— Присядьте, господа.

— Так вы не в Америке? — не могла скрыть своего удивления Гильда.

— Вероятно, предстоят важные дела, если вы решили вернуться в наш город, господин Зандер? — добавила Янике.

— Пока что я нашёл приют в американском секторе Берлина, — объявил Зандер. — Кроме того я побывал в американской зоне оккупации, а это уже почти Америка.

— Надолго к нам? — поинтересовался Пичман.

— Об этом вам не обязательно знать. Что происходит в нашем благословенном Дорнау?

Наступила продолжительная пауза. Никто не хотел отвечать первым, потому что новости не могли порадовать господина Зандера. А тот переводил взгляд с одного на другого, пока не остановился на Штельмахере. Тогда конферансье заговорил:

— В городе и во всей округе большие перемены. У меня такое впечатление, будто немцы лишились рассудка и начинают проявлять симпатии к большевикам.

— Ложь, этого не может быть! — воскликнул Зандер.

— Я тоже так думал, но с того времени, как крестьянам роздали землю, здесь многое изменилось. Раньше мне казалось, что немцы остаются врагами русских, а сейчас у меня уже нет такой уверенности.

Зандер, цедя сквозь зубы, заметил:

— Итак, мою землю тоже разделили…

— И вашу и дяди Карла — моё будущее приданое, — зло скривив губы, ответила Гильда.

— Значит, письма не дошли? Или вы боялись их переслать?