— Так, может, она потому и интересной стала, что ты заниматься стал? — спросил директор.

— Возможно! — не очень задумываясь над этим, ответил Борис. — Или вот физкультура, гимнастика. Раньше она чем для меня была? Так просто: раз-два! Никакого интереса в ней не видел, даже принципиально был против гимнастики. А потом решил: нужно! Заставил себя! А вот позанимался в гимнастической секции и опять вижу — интересно! На будущий год в спортивное общество записаться думаю. Да! Может, и так! — неожиданно оживившись, добавил Борис. — Может, вы и правду говорите: стал заниматься — и интерес появился!

— А это так и должно быть! — сказал директор. — В порядке вещей. Какой интерес без труда? К чему? Откуда он может родиться? И везде, в каждом деле есть свой интерес. Но обнаруживается он только в том случае, если ты глубоко проникнешь в это дело, в его сущность. И тогда ты неизбежно найдешь скрытый в нем интерес.

Борис сначала слушал, играя пуговицей своей рубашки, но потом быстро вскинул вспыхнувшие вдруг глаза и, забыв о пуговице, уже не сводил их с директора до самого конца. А директор уловил в этих глазах неожиданно возникшую мысль и насторожился.

— Ты что хочешь сказать?

— Я хочу сказать… — ответил Борис, не зная еще, как выразить то, что родилось в нем в ответ на все только что слышанное. — А если в каждом деле есть свой интерес… И если каждым делом глубоко заниматься — до интереса, как вы говорите… Тогда… Что же тогда получится?.. В круге должен быть центр, в котором все радиусы сходятся. А если этого центра нет?

— Да, без центра плохо. Это верно! — согласился директор. — Но тебе об этом еще рановато беспокоиться.

— Ну, нет! — Борис убежденно покачал головой. — У нас есть ребята… Вот Баталин!.. Уж этот ясно, что большим математиком будет. Или Воронов Игорь… Он кем захочет, тем и будет. Он такой! Решил — будет! А я вот… У меня вот еще никакого центра нет!

— Не спеши! Ты говоришь — математика. Математика — это, конечно, хорошо. Но это только сук, один из очень важных, как в садоводстве говорится, «скелетных» суков, но все-таки только один сук на пышном древе познания. Плоды могут быть и на этом суку. Но если он не в меру и преждевременно разрастется, отнимая соки у других, что получится?.. Получится однобокое, кособокое дерево. Поэтому лучше, если дерево вырастает нормальным: здоровым, с красивой, всесторонне развитой кроной, когда не сук, а все дерево растет, тянется кверху и потом, в свое время, приносит плоды… Ну, желаю тебе отдохнуть как следует, — уже совсем другим тоном закончил директор, протягивая руку. — А с осени опять за работу! Главное — труд. Труд и воля!

Каникулы!..

Вдруг стало заметно и невыносимое солнце, и жаркое дыхание раскаленного асфальта, и не остывающие за ночь стены домов, и теплая вода в водопроводе, и томление липок, недавно, только это весной выстроившихся вдоль улицы. И когда Борис встретил идущего с работы Сеньку Боброва, он не мог понять, как это сейчас можно работать, стоять у станка в душном цеху, — так несносно, до обиды несносно стало заниматься чем-либо в такое время, захотелось гулять, отдыхать, развлекаться!

Планы на лето у Бориса были определенные: мама с сестренкой Светочкой уже уехала в деревню, к дяде Максиму, а после экзаменов должен был отправиться туда же и Борис. Но как раз перед последним экзаменом отец получил телеграмму от своего брата Петра, работавшего инженером на одном крупном строительстве на Дальнем Востоке, о его приезде. Борису захотелось повидать дядю Петю, которого он очень любил.

Года три назад, перед отъездом на Дальний Восток, дядя Петя заезжал в Москву и довольно долго прожил у Костровых. С первых же минут, с самой первой встречи, он привлек тогда Бориса своей неукротимой, кипучей веселостью, бодростью и энергией. Он совершенно не походил на брата, Федора Петровича, точно это были совсем чужие люди, от разных отцов, матерей: один — спокойный, сосредоточенный, отсчитывающий слова, как золотые монеты, другой — бурный, буйный, клокочущий, зубоскал, острослов, за что и получил прозвание от Бориса «Сундук сказок». Его красивое, выразительное лицо имело какой-то неуловимый смешной оттенок.

Борис долго не мог понять причины этого, но однажды за обедом рассмотрел, что тонкий, чуть с горбинкой нос дяди немного свернут в сторону.

— Дядя Петя! А у вас нос-то кривой!

Мать ахнула, но дядя Петя не смутился и в обычной своей шутливой манере ответил:

— А ты только сейчас заметил? Э-эх ты, дядя Боря! Это мне Степка-дружок на всю жизнь память оставил.

— Подрались? — заинтересованно спросил Борис.

— Добро б подрались! А то — чижиком!

— Каким чижиком?

— А ты не знаешь, как в чижика играть?

— А-а! Знаю! — догадался Борис. — Так как же он? Чижиком! Даже чудно!

— А чудного на свете, дядя Боря, хоть отбавляй!.. Я сначала-то и не почувствовал, как он мне в нос этим самым чижиком заехал и нос набок своротил. Только вижу — Степка мой побледнел и тянется к моему носу. «Постой, Костров! Дай-ка я тебе поправлю!» Прихожу вечером домой, мать спрашивает: «Что у тебя с носом?» — «Да так, говорю. Ударился». И лег. За ночь у меня его раздуло, мать лечить принялась: и припарки разные и мать-мачеху прикладывала, а нос поболел-поболел да так вот и присох. А мне что? Еще лучше!

— Чем же это лучше-то? — усомнился Борис.

— Как чем? У всех носы прямые, а у меня кривой!

Много интересных, чудных и необыкновенных историй рассказывал дядя Петя, и хотя трудно было иногда разобрать, что случилось в действительности, что он прибавил от себя, Борис слушал эти истории с разинутым ртом.

Вот за все это и полюбился ему веселый человек и запомнился на многие годы. И потому, когда была получена от него телеграмма, Борис решительно отказался ехать в деревню, не повидавшись с дядей. Он поехал с отцом встречать дядю Петю на вокзал и первый увидел в окне вагона энергичное лицо с чуть свернутым набок красивым носом. Зато дядя его не сразу узнал, а узнав, крикнул:

— Дядя Боря!.. Ты? Ах, шут бы тебя побрал! Так ты скоро выше отца вырастешь!.. А ну, давай: кто кого? — и тут же, на перроне, начал возню с ним.

— Ну, куда теперь? — спросил Федор Петрович своего шумливого брата, когда они приехали домой.

— Отгадай! — задорно ответил тот, вытирая после умывания свою крепкую, коричневую от загара шею.

— Буду я твои загадки отгадывать! — добродушно проворчал было Федор Петрович, а потом вдруг встрепенулся. — Неужто туда?

— Туда, Федюха! Туда! — И дядя Петя облапил своего брата, пробуя на нем свою неистощимую силу.

— Да ну тебя, шальной! Да ну! — отбивался Федор Петрович. — Лучше скажи: куда?

— На свадьбу, братуха, на бракосочетание! Волгу с Доном женить!

— Вот это да! — не то с завистью, не то с радостью сказал Федор Петрович. — А, впрочем, мы тоже не лыком шиты, мы тоже для этого дела заказ получили. Мощные насосы для земснарядов будем лить.

— До́бре! А кто теперь на это дело не работает? Как в деревне, бывало, скажут — всем миром строим! А хорошо, брат, в деревне говаривали! А?

Весть о том, что дядя Петя едет на Волго-Дон, взволновала Бориса, и он с завистью смотрел на этого кипучего, непоседливого человека, уж который раз переезжающего с одного в другой конец страны.

— Ну, а ты как? — спросил его дядя Петя.

— Учусь.

— Тоже добре! Это в твоем положении — первое дело. А как учишься-то?

— Ничего.

— Ничего не учишь, значит?

— Да ну вас, дядя Петя! — отмахнулся Борис.

— А-а!.. Ну, значит, ни шатко ни валко, ни плохо ни хорошо — так, что ли? Ну, это уж никуда не годится, дядя Боря!

На этот раз дядя Петя задержался в Москве недолго. Оформив документы, он быстро собрался и уже через несколько дней уехал на Волго-Дон. Борис проводил его на вокзал, а на другой день и сам отправился к другому своему дяде, в деревню.

И вот он сидит на Беседе и смотрит, как садится солнце.