— Ну как же, как же! — ответила Елизавета Васильевна. — Девочки так оскорблены, так оскорблены!

— Оскорблены — это одно, а рвать дружбу — другое! Мы в чем виноваты, в том виноваты, а у девочек такая тенденция: с газетой не получается — кончать, с дружбой не выходит — рвать! — сказал Борис и вдруг испугался: «Ну, как обидится!»

Но Елизавета Васильевна не обиделась.

— Я не могу говорить о тенденции, — сказала она, — но так получилось, девочки вынуждены были… Но они так и думали, что мальчики не оставят этого дела.

— Так и думали? Ну вот и хорошо! — обрадовался Борис. — Мы предлагаем совместное собрание.

— Я не против собрания, — ответила Елизавета Васильевна. — Но нужно поговорить с Ниной, с бюро, вообще с девочками. Я поговорю!

Елизавету Васильевну Борис недолюбливал. Ему не нравилось, как она складывает руки на груди, когда выступает, — точно артистка, как говорит сладким голосом, как закатывает при этом глаза. Но сейчас она показалась ему лучшей из всех учительниц. «Я поговорю!» Ну что может сделать Нина, если на их сторону встанет учительница?

Действительно, на другой день все шло уже иначе.

Борис пошел на свидание с Ниной не один, взял с собой Игоря и Валю Баталина. Пришли пораньше, сели на скамью у памятника Гоголю.

— А ну как она не придет? — волновался Валя.

— Придет!

У подножия памятника играли дети, рядом на скамейке сидела женщина и, держась за ручку детской колясочки, читала книгу, напротив сидела парочка, чему-то смеялась, потом поднялась и пошла.

— А если она возьмет книжки и уйдет? — высказал новее опасение Валя.

— Задержать! — решил Борис.

Сидящая рядом женщина оторвалась от книги, посмотрела на них и снова стала читать.

— Идет! — прошептал Валя.

Со стороны Арбатской площади, с высоко поднятой головою, шла Нина. У нее — безразличное лицо и скучающий взгляд.

«Если бы мы опоздали на минуту, она бы ушла — и все!» — подумал Борис с неприязнью.

Три высокие фигуры поднялись с лавочки и, не двигаясь с места, ждали, когда Нина к ним подойдет.

— А-а, книжки! — безразличным голосом сказала она. — Спасибо!

Она повернулась и хотела идти.

— Подожди, Нина! — преградил ей дорогу Игорь. — Давай поговорим.

— О чем?.. И вообще чего вы ко мне пристаете… обвиняете во всем? Я всего лишь выражаю мнение класса!

— А своя-то позиция у тебя должна быть? — возразил ей Борис. — Ты — руководитель!

— А руководитель должен быть вместе с массами.

— Но не позади!.. Впереди, а не позади!

— Не знаю, что вам от меня нужно? — обиженным голосом спросила Нина.

— Когда собрание? Давай назначать срок! — решительно потребовал Борис.

Договорились назначить совместное собрание через два дня. И никто из них не заметил, что со скамейки, из-за книжки, за ними следили два внимательных, дружеских глаза.

— Интересно, что это у вас за свидание? — спросила женщина с коляской, когда Нина ушла.

— О, это дело большое! — уклончиво ответил Борис и, чтобы не обидеть явно сочувствующую им женщину, улыбнулся. — Теперь в больницу?

— Пора! — ответил Валя, взглянув на часы.

Поехали в больницу к Полине Антоновне. Но там их ждало разочарование — они пропустили приемные часы. Борис стал было объяснять, что они представители класса, пришли навестить свою учительницу, но дежурный врач, молодая красивая женщина, оказалась большой формалисткой.

— Могу сказать только, что состояние здоровья больной удовлетворительное. А допустить вас не могу. Время истекло. Приходите в воскресенье.

Ждать до воскресенья было долго и, пристроившись на подоконнике, ребята написали письмо.

— «Хоть струны порваны, аккорд еще рыдает!» — так неунывающий Сухоручко пытался иронизировать над приготовлениями, которые велись в классе.

Но его никто не поддержал, все были настроены серьезно, а Борис готовился к совместному собранию, как к бою. Накануне этого решающего боя решили провести свое классное собрание. Нужно было что-то решить с Сухоручко, нужно было договориться и о завтрашней встрече с девочками. Никто не помнил такого собрания, как это: много спорили, но обо всем решительно договорились. Прежде всего — единство! Прежде всего — не мямлить, прийти на собрание с одним решением, с одной волей.

— Рассказать девочкам всю правду и провести свою принципиальную линию: за дружбу! — говорил Борис. — Решение этого собрания обязательно для каждого. Никто не имеет права выступать против! Присутствие на завтрашнем собрании тоже обязательно. Никто не имеет права не явиться на него. Всё? — Борис обвел ребят глазами.

— Дайте мне! — поднял руку Вася Трошкин.

— Говори! — разрешил председательствующий Игорь.

— Только, ребята, давайте не хулиганить! Видите, какие они капризы! — сказал Вася. — Я сам часто нарушаю порядок. Так я даю слово — держаться! И всем предлагаю так же!

— С предложением! Васи согласны? — спросил Игорь.

— Согласны! — закричали ребята.

— Хорошо. Теперь — о Сухоручко!..

С тех пор как Сухоручко, хлопнув дверью, ушел с комсомольского собрания, он снова стал отравлять жизнь классу. То, что раньше было в нем просто разболтанностью, баловством, теперь приобретало злостный характер. «Ах так?.. Ну, я вам покажу!» — как бы сказал классу Сухоручко и стал «показывать»: то отпускал остроты, высмеивая ребят, то рисовал карикатуры и сочинял эпиграммы на учителей, то читал газету на уроке, сидя вразвалку, всем своим видом показывая, что ему на все на свете наплевать!

Положение осложнялось тем, что класс был один, без классного руководителя. А в силу класса Сухоручко не верил, главное — не верил в его добрую волю. Жизнь и успехи класса он всегда объяснял с точки зрения полюбившейся ему древнерусской формулы: «Царь указал, бояре приговорили». Даже урок, который он получил в прошлом году, не заставил его внести поправку в эту формулу, а еще больше убедил его в правильности ее: во всем он винил Полину Антоновну. Это она «шпионила» тогда и раскрыла его проделку со справкой, это она настроила директора, учителей, а потом и родителей, она подстроила выступление Бориса на педсовете, всегда и во всем — она. И ребята, так называемый коллектив, — марионетки в ее руках и больше ничего. В минуту откровенного разговора он так и сказал ей однажды:

— Коллектив, коллектив!.. Какой у нас коллектив? Без вас никакого коллектива бы не было. Это все вы, Полина Антоновна!

Поэтому, обидевшись на класс, Сухоручко быстро учел, что теперь нет этого всевидящего глаза и этой воли, которая все держит в своих руках, — теперь можно помериться и посчитаться: кто кого? Война так война, — я вам докажу!

Борис попробовал поговорить с ним, усовестить.

— Ты совсем не так, совсем неправильно отнесся к решению комсомольского собрания, — говорил Борис. — Если ты действительно стремился в комсомол, ты должен был сделать из того, что тебя не приняли, выводы для себя, а ты…

— Вот я и сделал! — вызывающе ответил Сухоручко. — Вы думали, я у вас в ножках буду валяться?