— Я же объяснил, что нельзя вмешивать Администрацию, — вздохнул я, продолжая спор по инерции.

— А мы не будем её вмешивать, — усмехнулся Йохан. — Ты просто посмотришь. Сам. Один. У тебя же высокий допуск?

Я кивнул, и не стал ему объяснять, что сам не знаю, насколько теперь высокий у меня допуск — после того, как лифтёр признал меня андроидом. Если камилл согласился с этим, то, значит, и логос-инфоцентр в курсе, что мне можно знать, а что нельзя. У андроида-администратора должны быть особые полномочия. Я даже представить не мог, какие именно.

Но за этим нужно идти в библиотеку: альтер не имеет права показывать секретную информацию. Но если пойти, то это будет шаг…

— Так посмотри! — воодушевился Йохан. — Обязательно должны быть зацепки, подсказки, что-нибудь такое. Что-нибудь важное, от чего можно плясать. Потом подтвердим через открытые каналы — и всё!

Он выглядел счастливым — полным надежд. Мне бы тоже следовало радоваться, но на душе кошки скреблись: как можно вот так взять — и влезть в тайны других людей? Инфоцентру проще: у него нет чувств, только отношение, да и то лишь к наблюдателям и консультантам. А как быть мне — потом — после того, как я стану машиной, которой разрешено то, чего нельзя людям? Смогу ли я вернуться?

Юнона Д. Тернбулл знала ответ. Автор «Fixed Information» — книги, позволившей разрешить главное противоречие докосмической эры и, фактически, поставившей точку в споре о человечности искусственного интеллекта. Закон Фикс-Инфо был назван в честь этого произведения, да и разрабатывался он людьми, который выросли на работах Тернбулл.

Именно она определила разницу между человеком — и плодами технического прогресса, способными превзойти своего создателя в очень многом. Но не во всём.

Смогу ли я вернуться к своему ненадёжному статусу «почти такой же, как вы», если воспользуюсь возможностями другой стороны? Я уже проделал такое в лифте, но тогда ситуация затрагивала только меня, только моё здоровье. А теперь я должен буду изучать информацию, которая открыта лишь ИскИнам, и люди допускаются к ней в исключительных случаях. А заявление о навязывании сексуальных отношений второй степени однозначно не подходит под определение «исключительного»!

В этом суть Фикс-Инфо — защитить и при этом не потерять ни байта данных. О, если бы Нортонсон был настроен защищать себя! Если бы он хотел обелить своё имя, если бы хотел сражаться! Тогда можно было бы отправить запрос логосу, чтобы беспристрастная машина сама просеяла информацию и вынесла свой вердикт. Такое иногда допускалось, но лишь по прямому запросу подсудимого. Вот только подсудимый ничего не собирался делать. Потому что сдался.

Я — нет.

Глядя в сторону «троицы», я зарезервировал отдельную кабину в библиотеке, чтобы спокойно изучать тайны, не предназначенное для посторонних глаз. Потом заглянул в энциклопедию. Оказалось, что Юнона Тернбулл была не только идеологом «информационной ответственности». Она ещё и выступала против насильственной каталогизации. Тот же временной отрезок, что у Зенэйс Ёсимото — время, когда человечество было готово отдать ИскИнам свою свободу взамен на безопасность. Юнона Тернбулл участвовала в протестах — и была убита в уличных беспорядках. Это серьёзным образом повлияло на отношение к её работам…

Тем лучше — она вполне годится как пример человека с искрой в терминологии Виктора Туччи. Держалась до последнего за свои принципы. Знала, что самое важное, что важнее даже собственной жизни.

А может, просто перед ней никогда не ставили настоящий выбор?

Азим Стрикер

Я покинул библиотеку в начале обеденного троечасья — и побрёл, куда глаза глядят. По привычке ноги принесли меня к едальням Центральной Зоны.

Ещё утром мы стояли здесь с Йоханом, подглядывали за завтракающими девушками и обсуждали, как выручить Нортонсона. Теперь столовые и кафе были заполнены теми, кто работал в дневную — основную или, как её называли, «производственную» — смену. В субботу это были в основном Администраторы и врачи, а также профэксперты, спамеры и прочие консультанты. Осознав, сколь велики мои шансы получить приглашение — хотя бы на разговор — я поспешил свернуть в коридор, ведущий к лифтам.

Лифтовая зона также не обещала покоя, но оттуда можно будет пройти в незаселённые блоки. Доступ у меня был — теперь я точно был в этом уверен. Такой доступ, которого не было ни у кого из людей. Разумеется, при исполнении определенных должностных обязанностей временно давали дополнительные полномочия. Но временный доступ — это временно, а у меня теперь это навсегда.

Формально ничего необычного не случилось. Два месяца назад я бы вообще не удивился! Я и сейчас знал, кто я, как я появился на свет, почему у меня номер вместо фамилии и что он означает. Ещё был предупреждающий знак. И кнопка — я вспоминал о ней всё реже, но она никуда не делась. Сам-то я не изменился — просто отвык воспринимать себя как не человека.

До «Кальвиса» все твердили, что если «бэшки» стали почти как «свои», то уж нам, «ашкам», будет куда проще ассимилироваться. Мы поверили в это. Я поверил — так и не смог до конца разувериться! И едва на «Тильде» мне дали понять, что мой предупреждающий знак никого не беспокоит, эта надежда воскресла. Леди Кетаки, Нортонсон, Юки, Ирма — они относились ко мне как к полноценному! Поэтому подтверждение статуса, полученное от ИскИнов, ощущалось как приговор.

Люди могли заблуждаться, ошибаться, менять точку зрения, даже лгать, логосы — нет. И если Инфоцентр признал меня андроидом, значит никаких исключений не будет. И никаких надежд. Никогда.

Я сам не понимал, чего хочу, пока не потерял это. А ведь даже объяснял Ирвину, кто я и почему я такой! Спорил! Но где-то очень глубоко внутри моего «Я» жила уверенность, что я смогу однажды стать человеком. Смогу быть человеком. Мечта, которой больше нет. И осознал я её именно в тот момент, когда утратил.

Нужно было как-то переварить это. Я не был готов к такой правде. Не умел обходиться без надежды, что всё изменится. Пока я не разберусь с самим собой, бессмысленно продолжать изыскания. И без того я узнал достаточно — больше, чем положено человеку.

Мне повезло — у лифтов происходило событие, в тени которого и слон бы затерялся: старшую группу детского сада везли показывать космос. Первый раз в жизни.

Было их двадцать два, каждому по пять лет, так что гомон стоял — уши закладывало. Плюс провожающие: родители, братья и сёстры, воспитатели и няни — все важные люди, которые не могли не присутствовать в столь значимый момент.

«Посвящение, — подумал я, и это старомодное слово как нельзя лучше подходило к ситуации. — Инициация…»

Первая экскурсия за борт станции — едва ли не самое важное в этом возрасте событие — приходилась на конец весенней четверти. Официально в детском саду «четвертей», конечно, не было, как и экзаменов с каникулами, но на них всё равно ориентировались. Старшая группа подготавливала к школе, и детишки понемногу приучались к формату, который будет определять их жизнь следующие одиннадцать лет.

Насколько я помнил, второй выход произойдёт уже в первом классе — станет подарком для начинающих школьников. Они впервые наденут тяжёлые скафандры и смогут «потрогать пустоту». И тогда они будут воспринимать всё иначе — сквозь призму первого опыта и новых знаний.

Сегодня им предстояло «поздороваться с космосом», а заодно (хотя сами они слабо это осознавали) продемонстрировать свои навыки и привычки. А также степень спатиотимии — «боязни неограниченных пространств», которая свойственная восьмидесяти процентам родившихся на станциях. Всё это потом войдёт в индивидуальные планы, станет основой для дальнейшего обучения и отразится в рекомендациях по выбору профессии.

Но думать о скучных методах совсем не хотелось. Я забыл о своих тяжёлых мыслях и ненадолго задержался, спрятавшись в нише у санитарной комнаты, чтобы понаблюдать за радостной толпой.