К этому очень долго шли, но всегда что-то мешало. Оставались люди, которых устраивал прежний порядок, и в итоге именно он, проверенный веками и поколениями, устанавливался как единственно возможный. Даже если приносил только беду…

Потому и понадобилось «начинать с нуля», собирая в одном месте всех «революционеров», потому что слишком многое нуждалось не в исправлении даже — в полной отмене.

Их оказалось много — этих недовольных. Это было особенно заметно, когда они все собрались в одном месте. Главное, их оказалось достаточно, чтобы проект заработал в полную силу. Но пока он оставался на нулевой стадии, отличия не бросались в глаза. Да, атмосфера была существенно иной, чем в обычных условиях, и чувство «мы всё-таки сделали это!» придавало сил. Всё остальное было более-менее привычным: большая часть трудилась над созданием станции, другие — помогали. Там же рядом жили люди, которые принимали посильное участие в происходящем, но при этом профессионально занимались делом, для которого пришлось придумывать дополнительное слово, потому что «родительство» никогда ещё не принималось настолько всерьёз.

А вот когда выросло первое поколение… Они уже были уже гражданами Космической эры, хотя называть их так стали позже. Но они явно отличались даже от своих родителей, и не по физиологии, конечно — по тому, как воспринимали окружающий мир.

Впрочем, осознание совершённого пришло не сразу. Поначалу казалось, что Проект закончился. Совсем. Всё было зря, напрасно, впустую, и «Сальвадор», уже наматывающий кругу по орбите, останется лишь памятником мечте. Противники Проекта даже жалели колонистов!

«Вас же предупреждали!»

«На что вы надеялись?»

«Сразу было понятно, что так получится!»

Семьдесят три процента детей, родившихся и выросших в колонии, по достижении совершеннолетия покинули её со словами «Хватит нас огораживать от реальной жизни!»

Логичный шаг. Поступок свободный людей.

Их никто не задерживал. И не упрекал, хотя обвинения в неблагодарности готовы были сорваться с уст — и это был первый случай, когда сотрудники Соцмониторинга воспользовались своим авторитетом и властью, чтобы заткнуть рты недовольным. Чтобы дать этим новым людям свободу.

Они уходили — один за другим. Они оставляли родной мир. Они поворачивались спиной к тем, кто позволил им стать тем, кем они стали. Они разрушали надежды, тайные и явные.

Они не собирались отказываться от своих желаний ради эфемерной благодарности. Они твёрдо знали, что родились на свет, чтобы стать собой, а не продолжением своих родителей! Они не обязаны были верить в то, во что верили взрослые!..

Они уходили, и ничто не могло их остановить.

А через три месяца они начали возвращаться.

Через год вернулись все — кроме тех, кто погиб, разумеется.

В свою очередь они ничего не говорили младшим братьям и сёстрам, уходившим «искать правду», разве что просили быть поосторожнее. Невозможно объяснить человеку, что старый мир никогда не примет его! Надо было ощутит это кожей и тем, что под кожей. Надо было испытать это, пусть даже самым отвратительным способом. Чтобы потом вернуться и строить свой новый мир с полным осознанием того, в чём именно он новый.

Именно об этом говорила Утенбаева, ставя в заслугу спецотделу сотворение будущего. Потому что если что и сработало в полную силу, так это неумение юных колонистов прижиться среди нормальных людей.

Они пытались — честно, всерьёз! Они были твёрдо уверены, что им врут. Там, снаружи, в остальном мире, не может быть так плохо! Люди же не могут быть настолько безумными, чтобы организовать жизнь подобным образом! Ведь так нельзя — как же можно продолжать!..

Оказалось, можно. Даже осознавая, что «так нельзя». Любые формы насилия, все варианты унижения, тысячи способов выказать превосходство и силу.

Неприемлемо.

Невыносимо.

Невозможно.

Если их родители и воспитатели оставили прошлый мир, осознав, насколько он болен, то они, первое поколение, попросту сбежали оттуда, потому что места им там не было. Вообще.

Можно сказать, что самый значительный вклад в будущее принадлежал тем землянам, которые тогда населяли большую часть поверхности планеты. Простейшее сравнение — и никаких доказательств не надо. Скорее назад! Прочь! И подальше.

Так что они вернулись. Установили нулевой год — и начали жить, покоряя сначала Солнечную систему, а потом уже весь космос. Свободные и слегка напуганные тем, как мало их отделяет от прошлого и людей, которые считали его вполне себе нормальным.

Кроме цели «завоевать Вселенную» они всегда держали перед собой цель «не допустить возвращения в прошлое». Со временем тот старый ужас забылся, и последующие поколения уже не понимали, от чего так бежать. Им уже не с чем стало сравнивать. Только спамеры умели и обязаны были заглядывать в чужие сердца.

Только спамеры понимали, как легко вернуть старые правила, заново изобретя и проституцию, и всё остальное, проклятое и забытое.

Затылок

Во второй раз сверху была она. И во второй раз было дольше и гораздо спокойнее, чем в первый. И приятнее, потому что нам не нужно было ни спешить (сделать то, что мы оба решили сделать), ни демонстрировать свои навыки (в какой-то момент это перестало что-либо значить), ни следить за реакцией друг друга (а вдруг не нравится или что-то не так?)

Во второй раз мы просто получали и дарили удовольствие. Наслаждались каждым движением и прикосновениями. И рассматривали друг друга, благо поза позволяла. Она то и дело проводила пальчиком по моим ключицам, которые так волновали её, и время от времени склонялась, чтобы поцеловать ямку между ними. Я любовался на её груди, и особенно на необыкновенные соски кофейного цвета, которые казались нарисованными. И каждый раз, когда я их гладил, она закусывала свою нижнюю губу.

Она уже не выглядела слишком полной, или слишком низенькой, или слишком не такой. В какой-то момент она стала просто женщиной, с которой я был. Это бытие — то, что происходило, каждое мгновение и каждое движение — постепенно заслоняло воспоминания о той другой женщине. Имя «Лидия» перестало волновать тогда, когда я в первый раз произнёс имя «Бидди» — и увидел её счастливую удовлетворённую улыбку.

Похоже, звучание её имени значило больше всего остального. Хотя остальное очень много значило. Во всяком случае, для меня.

Опыта у нас было одинаково — она робко призналась об этом перед тем, как принять моё предложение на «первую степень».

— У меня был только один раз. То есть один партнёр…

— У меня тоже.

От удивления у неё широко раскрылись глаза — похоже, в своём воображении она рисовала насыщенную и разнообразную сексуальную жизнь! А я повторил предупреждение:

— Думаю, меня скоро переведут куда-нибудь. И мы не сможем продолжить. И может быть даже, больше никогда не увидимся…

Она не стала спрашивать, «почему» — похоже, самым важным было моё предложение как таковое, а что потом — да какая разница? Я тоже так думал.

И когда, после второго раза, мы лежали, обнявшись, я был очень рад, что всё-таки сделал это, решился, послушал свою интуицию, свои желания. Не стал ломать голову над тем, как это будет выглядеть со стороны, что будет, а чего не будет.

Всё важное уже состоялось.

— Значит, ты ни с кем… Здесь… — робко начала она — и смущённо замолкла.

— Нет, — я нежно погладил её по плечу, а потом крепко прижал к себе. — На «Тильде» ни с кем. Кроме тебя.

— А я думала…

— Я понимаю.

Она тихонько рассмеялась.

— А я себе такое насочиняла! Ты не представляешь… И вам в спецотделе можно? Или запрещают?

Я не стал объяснять, что уже, судя по всему, не состою в спецотделе, и просто ответил:

— Нам всё можно. Если хочется.

— Понятно, — она хотела добавить что-то ещё, но прервала себя.

Я терпеливо ждал продолжения, запоминая, как она пахнет, как дышит, её вес, прикосновение её кожи к моей коже. Щека — напротив сердца, живот — чуть пониже моего живота. Её грудь тихонько вздымалась, и я старался дышать в одном ритме с ней.