Ян увидел комнату Кузницы — но иначе: стены, потолок, все вещи в ней и сам Антар были прорисованы сетчатым голубым узором на фоне черноты, и вспышкой алого поверх нее — рукоять висящего на стене меча, и рука — жгут сапфировых нитей — тянулась к ней… Но тут видение померкло, сменившись другим. Или, точнее, — множеством других.

Ян разделился на сотни частей. Он шел по пещерным лабиринтам и летел в поднебесье, сражался на полях небывалых битв, пальцы его сжимали незнакомое и в то же время поразительно привычное оружие и инструменты, ни вида, ни названия которых он не ведал…

Он был ветром и волной, пламенем и камнем — «Йисс э Льатта, Тэйн э Кэташ». Сила — чистая, первозданная — наполняла его, и вместе с ней приходило знание.

Имена… сотни наречий, тысячи голосов вливались в него — звонкое серебро и гулкая медь, шелест камыша и журчание рек.

Лица… мужские и женские, человеческие и не совсем… Радостные, скорбные, безразличные, живые, мертвые…

И в какой-то момент Ян понял, что за всем этим теряет себя самого. Просеивается песком сквозь пальцы. Тает туманом, и ветер уносит клочья…

«Я — есть!» — выкрикнул он беззвучно.

Смех ветра, издевательский шепот песка.

«Я хочу быть… я хочу быть собой! Быть по-настоящему!»

Слова улетели в безбрежную, удушливую пустоту и тишину, окружившую его, и послышался голос:

— Будь!

И рука — наверное, рука Антара? — приподняла его, выталкивая наверх, к свету и воздуху. Странно, успел отметить Ян: рука старого кузнеца не была так страшно обожжена…

Встав, Ян взял с пола упавший меч и аккуратно повесил его обратно на стену. Оружие ему больше не понадобится. Никогда.

Подошел к перерубленному пополам столу.

— Простите, Мастер…

— Ничего, Йиссен. Новый сделаю — невелика беда… главное, что ты в порядке, — тихо ответил Антар, смахнув со лба крупные капли пота.

Ян наклонился, поднял половинки столешницы и сложил вместе. Потом, не дав им распасться, быстро провел по стыку ладонью.

— Не надо новый. Я привык к этому.

Занятие Чистой Силы шло как обычно. Тишина стояла почти ощутимая, плотная. Сосредоточенная. И когда в зале раздался негромкий голос, никогда прежде здесь не звучавший, многие настолько удивились, что оглянулись, оставив свои упражнения.

— Учитель Рав, вы не могли бы подойти?

— Ты… увидел? — удивленно склонил голову наставник, сразу заметив, что зерно на плите Яна так и не сдвинулось.

— Да, — ответил тот. — Зерно — на месте…

Неподъемная мраморная глыба дрогнула, словно весенняя льдина, и заскользила вправо.

— … Не на месте была плита, — закончил Ян, не отрывая взгляда от зерна, оставшегося неподвижным. И лишь когда плита замерла, мальчик коротко глянул в ту сторону, где сидела, позабыв о лежащем перед ней яблоке, Лиу. В ее глазах ясно читалось изумление, восхищение — и что-то еще… что-то, Яну совсем не понравившееся.

Тишина вернулась в класс, сгустившись больше прежнего.

— Ты… прав, — произнес наконец наставник, словно проталкивая каждое слово сквозь толщу воды. — Эта плита стояла… не совсем верно… Молодец, Ян.

Глаза у мастера — угольно-черные, глубокие, спокойные. Вовсе не похожие на огоньки-золотинки Лиу. Долгие годы опыта и созерцания не могли не отразиться в них, и мало кто мог долго выдержать взгляд Наблюдателя… Но почему-то теперь он смотрит совсем так же, как Лиу… так же, как все. И почему-то в этот раз он отвел глаза первым.

Юноша, бросавший камешки на морском берегу, относился к этому делу с серьезностью, необычной для детской игры. Повертев очередную гальку в длинных тонких пальцах, он резко посылал ее в полет — а потом провожал взглядом, отсчитывая, сколько раз камешек отскочит от водной глади.

— Двадцать семь… двадцать восемь…

— Так — неправильно, — послышалось сзади.

Паренек обернулся — и, словно лишившись опоры, камень бултыхнулся в воду. Поморщился: в этот вечер ему вовсе не хотелось никого встретить, тем более — Энтви.

— Силу не следует использовать при метании камней, — изрек тот назидательно. — Это — жульничество.

— Я ни с кем не соревнуюсь. Мне просто нравится смотреть на камень, скользящий между водой и ветром, — спокойно ответил, пожав плечами, Ян. — Тебе до этого нет дела.

— Это неправильно, — повторил Энтви, нахмурив редкие белесые брови. — И вообще… Антар зря дал тебе обруч.

— Мастер Антар, — с нажимом произнес Ян — И не кажется ли тебе, что обсуждать дела Мастеров — тоже неправильно?

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу — синий цвет почти исчез из взгляда Яна, уступив место упрямой стали. Потом Энтви, резко повернувшись, пошел прочь.

Ян постоял минуту, наклонился и подобрал еще один камешек — последний. Тщательно примерившись, метнул его и сосредоточился.

— Тридцать восемь… тридцать девять…

Отскочив сороковой раз, камень обернулся пичугой и взмыл в небо, огласив пустынную бухту нежной, чистой трелью.

— Так тоже… неправильно, — усмехнулся Ян и, сунув руки в карманы мешковатых брюк, отправился наверх, к высоким крышам Обители.

На террасе перед входом Ян увидел знакомую щуплую фигурку. Лиу сидела в том самом единственном месте на ступенях, которое не просматривалось ни из одного окна. Подойдя, сел рядом. Лиу, не глядя, взяла его за руку.

— Снова камешки?

Ян кивнул.

— Зачем это тебе, Ян?

Паренек досадливо пожал плечами.

— Просто нравится. Я делал бы и больше, но… ты же знаешь.

Она знала. Преподаватели — и Антар первым — просили Яна не играть вновь обретенной Силой. Тем более что часть его забав была за рамками любых правил, описанных учебниках. Сверстники же, казалось, вовсе потеряли к нему интерес. Все, кроме, может быть, Лиу. Но и она уже две недели смотрела на Яна очень странно, избегая прямого взгляда. И сейчас — сидела вроде бы рядом, в и то же время — словно за прозрачной, но непроницаемой стеной.

— Знаю… и… Ян… мне очень жаль, — сказала она, убирая руку. — Я тебя… Ты мне очень нравился — таким, каким ты был, безо всех твоих фокусов, без Силы. А сейчас ты стал чужим. Чужим и… страшным.

Вот так…

— Я был бездарью. Я был слаб. И тебе это нравилось, — проговорил Ян, ощущая вкус каждого слова: горечь, и боль, и рождающееся одиночество. — Тебе нравилось меня жалеть. А сейчас, когда я владею Силой, ты меня… просто боишься. Так?

— Да. Боюсь. И не я одна! — вскочив, воскликнула Лиу, и в голосе ее звенели слезы. Отвернувшись, она всхлипнула — а потом кинулась к двери, бросив по дороге:

— Тебя даже Мастера боятся!

В глазах противно защипало. И в Обитель идти расхотелось.

Тихо, стараясь не попасться на глаза Мастерам, Ян сошел с террасы и повернул на дорожку, ведущую к Кузнице.

Кстати, хоронился он зря: полчаса назад Вальм и Эльда, оставив Обитель на попечение старших учеников, спешно поднялись в Торинг-Фор.

Тихо было в Зале Совета. Необычайно тихо — словно собрались здесь не маги, решающие судьбы Светлого Ордена, а испугавшиеся темного морока дети. Не слышно было привычного перешептывания, искренних (и обычных) комплиментов, изящных шпилек и граничащих с оскорблением язв… Даже светильники — волшебные, ясное дело, — горели приглушенно, оставляя по углам и под самым потолком круглого зала намеки на тень.

За столом пустовали два кресла. Одно из них, по правую руку от Главы, оставалось пустым уже месяц: старый Предсказатель ушел в Свет, не назначив преемника. Но вот второе — в углу — было незанятым по другой причине. Антара не пригласили на неожиданный ночной Совет, и это радовало некоторых Мастеров, иных же — настораживало.