И короткая строчка:

Когда командиру дивизии принесли рапорт о солдате Викторе Куркишкине, задержанном патрулем за длительную самовольную отлучку, и обнаруженный у него в кармане личный дневник, командир, внимательно прочитав все, долго сидел неподвижно.

Его страшное на вид, обезображенное в войну взрывом фашистской мины лицо, казалось, не выражало никаких мыслей — маска изуродованного человека. Потом он достал из бумажника фотографию друга, погибшего от той же мины, которая его изуродовала, и, посмотрев на нее, спрятал. Даже теперь лишь несколько синих жилок набухло на висках командира дивизии да буро-красные пятна ожогов побурели еще больше.

«Самовольная отлучка... Нет, тут не просто распущенность. В сущности, его дневник — подлая философия предателя». Командир пододвинул к себе рапорт и написал на уголке четким почерком: «Судить».

ДЕЛО С ПОЩЕЧИНОЙ

Следующая встреча нашего штаба с Валерием Чесноковым и Люсей Чиженюк произошла при довольно печальных обстоятельствах. Мы хотели снова поговорить с ними о «стилях и модах», как обещали при первом знакомстве. Отложили же этот по всей вероятности долгий разговор на конец вечера только потому, что сразу пришлось заняться неотложными делами.

В комнату штаба ввели чуть пошатывающегося, не очень молодого флотского офицера в парадном, шитом золотом мундире, с кортиком.

— Пьяный и приставал к девушкам, — по-военному вытянувшись, доложил командир группы комсомольского патруля.

— Это не в нашей компетенции, — объяснил я, — сейчас вызовем военный патруль.

— М-м-м, протестую, — вдруг замычал моряк, уставившись на меня выпуклыми бычьими глазами, — на каком основании меня задержали?

— Вы пьяны, — объяснил я, — сейчас за вами приедут.

— 3-за мной?

Разговор в таком духе продолжался минут пятнадцать. Наконец приехал патруль из военной комендатуры.

— Не в нашей компетенции, — также объявили они, поговорив с офицером в отдельной комнате, — он гражданский.

— Как гражданский?

— Вот его паспорт.

Мнимый офицер сидел, покачиваясь и старательно пытаясь мыслить. Пришлось вызвать милицию. На следующий день в отделении выяснилось, что «моряк» работает... банщиком. На вопрос изумленных милиционеров, что же его заставило надеть форму морского офицера, он подробно и на этот раз довольно связно объяснил, что ему уже тридцать восемь лет. На голове «от влажности атмосферы при исполнении служебных обязанностей с недавних пор выросла большая лысина», и поэтому девушки не желают с ним танцевать западноевропейские танцы. Форма же придает «самостоятельность» и «заставляет девушек кидаться».

Посмеявшись над стареющим ловеласом, милиционеры оштрафовали его за нарушение закона о ношении воинской формы и привлекли к ответственности за хранение холодного оружия.

Возможно, об этом банщике в морской форме не стоило бы и рассказывать, но в процессе допроса всплыла одна деталь, имеющая непосредственное отношение к происшедшим ранее событиям.

Во время разговора со следователем «моряк» признался, что приобрел офицерский мундир и погоны у гражданина, который по знакомству продает самые различные вещи. Квартира гражданина находилась рядом с тем двором, где был ранен Яша Забелин.

Совпадение показалось странным. Не туда ли направлялись преступники сдавать «ахчу» и «шмутки»? Злополучного банщика познакомил с человеком, продавшим ему морскую форму, какой-то стиляга Ромочка. На вопрос, как выглядел Ромочка, банщик ответил, что «естество наружностей этого стиляги исчезло из головы». Смешно, но слово «стиляга» «моряк» произнес с нескрываемым презрением.

За квартирой подозрительного продавца было установлено наблюдение.

Следующие два посетителя штаба также имели некоторое, правда очень косвенное, отношение к делам шайки Хромого.

Когда патруль привел их в штаб, даже мы, повидавшие уже кое-что, остолбенели. Перед нами стояли два человека: один, судя по внешности, из начала девятнадцатого столетия, другая — из современного западноевропейского кабака. У парня на длинных, почти до плеч, смазанных каким-то маслом волосах был надет... самый настоящий цилиндр. Похожие на две толстые колбаски бакенбарды обрамляли худенькое лицо с влажным носиком и полуоткрытым из-за хронического насморка ртом. На парне было нечто вроде фрака с длинными фалдами и брюки со штрипками. В левой руке, унизанной дешевыми колечками со стеклышками, он держал трость с набалдашником.

На девушке была очень короткая белая трикотажная юбка и блестящая черная атласная блузка с напуском сантиметров на десять ниже талии. Юбка кончалась намного выше колен. Пунцово-красные серьги в ушах и разлапистый проволочный паук на груди дополняли ее туалет. Толстый слой пудры придавал лицу неподвижное выражение маски.

— Фу ты, — даже вскочил со стула Костя Лепилин, на днях утвержденный заместителем начальника штаба вместо Болтова, — прямо с ног валят, ну и монстры!

Но через полчаса мы уже самым искренним образом жалели этих «монстров». Истории их были стереотипны. Оба окончили всего по четыре класса. Оба не захотели учиться дальше и стали разнорабочими. Оба, не будучи знакомы друг с другом, пришли к одному и тому же финишу.

Начался разговор. И лишь после того как они убедились в нашем дружеском отношении к ним, были поведаны несложные причины этого маскарада.

— Мне было обидно, — рассказывала девушка, — зарабатываю я хорошо, сама вроде не урод и одеваюсь чисто, а на танцах никто не приглашает. Вот я и стала думать, в чем дело? Другие девочки хуже одеты, да стильно. Их и приглашают.

— А где вы работаете?

— На фабрике «Искра».

Я посмотрел на Нину. Она покраснела, закусила губу.

Парень работал сортировщиком овощей на московской товарной.

— Как ты додумался именно до такого костюма?

— Валерка такой есть, Чесноков. Все высмеивал меня — «брюки простые». Вот я и решил доказать, чего ему и не снилось.

— Действительно, не снилось, — не выдержала Нина, — тебе и самому-то, наверное, раньше такое не снилось.

Парень через силу улыбнулся.

— Хотел первым быть.

— Первым надо быть в учебе и труде, тогда и заметен будешь, — произнес я банальную фразу. Но странно, в этот момент мои слова никому не показались банальными.

— Вот что, ребята, — Костя решительно отодвинул стул и шагнул к двери, — пошли разыщем этих местных «законодателей мод» Чеснокова и... как ее, Чиженюк. Пора с них потребовать ответ. Как, Валентин?

— Давай, — согласился я. — Только без шуточек, слышите? Чинно, благородно.

— Есть!

Но отыскивать Валерия не понадобилось. Дверь рывком распахнулась, и легкий на помине Чесноков собственной персоной, прошлепав по полу ярко-желтыми заграничными полуботинками, буквально вылетел на середину комнаты.

— Я тебе покажу драться! — раздался за дверьми чей-то суровый голос.

Затем дверь затрещала, нечаянно задетая мощным плечом, и в комнату вошел толстый сердитый парень.

— Я тебе покажу драться, — повторил он, показывая мгновенно съежившемуся Валерию огромный, похожий на продолговатую дыню кулак. — Как дам вот по затылку!

— Спокойнее, товарищ, — вмешался я, — кто вы такой?

— Я? — Парень удивленно заморгал глазами. — Как кто? Человек! А вот этот прохвост только что ударил девушку. Понимаете? А вы кто такие? — вдруг набросился он на меня. — Поставили вас порядок наводить, патруль называется! Девушек бьют, а вы сидите тут, покуриваете. Другие за вас работать должны, что ли?

— А вы бы, товарищ, не беспокоились, если уж вам так трудно.

— Вот это здорово! — Толстяк неожиданно рассмеялся. — Вы, что же, хотите, чтобы я спокойно смотрел, как при мне девушку бьют? Не-ет, у нас так не бывает.

— Где это у вас? — полюбопытствовал Костя.