— Способ очень простой, — повторил он, — и это не стоило бы ни одного куарто.

Слова ювелира разожгли любопытство. В Маниле поговаривали, что Симоун имеет большое влияние на генерал-губернатора; все прониклись уверенностью, что его идея близка к осуществлению. Дон Кустодио и тот обернулся.

— Надо прорыть прямой канал от устья реки до ее истоков, проведя его через Манилу, то есть надо создать новую реку и засыпать старое русло Пасига. Это высвободит большие участки земли, сократит путь. Ну и, само собой разумеется, в новой реке уже не будет мелей!

Проект поразил слушателей, привыкших к полумерам.

— Истинно американский размах! — заметил Бен-Саиб, желая польстить Симоуну: ювелир долгое время провел в Северной Америке.

Все находили проект грандиозным и одобрительно кивали. Лишь дон Кустодио, либерал дон Кустодио, как человек независимый и занимающий высокие посты, счел своим долгом раскритиковать проект, автором которого был не он, — ведь это покушение на его права! Кашлянув, он пригладил усы и внушительным тоном, словно выступая на заседании аюнтамьенто[14], сказал:

— Простите, сеньор Симоун, достойный мой друг, но я должен признаться, что не разделяю вашего мнения. Ваш проект потребовал бы огромных затрат. Возможно, пришлось бы снести целые деревни.

— И снесем! — холодно возразил Симоун.

— А деньги, чтобы платить рабочим?

— Платить не надо. У нас есть арестанты и каторжники…

— Гм, но их недостаточно, сеньор Симоун!

— Если их недостаточно, пусть все жители деревень, — старики, молодые, дети, — отработают для государства не двухнедельную повинность, а три, четыре, наконец, пять месяцев, к тому же их надо обязать явиться со своим продовольствием и лопатами.

Дон Кустодио испуганно оглянулся, не слышит ли этих слов какой-нибудь индеец. К счастью, из посторонних на палубе находились лишь несколько крестьян да двое рулевых, внимание которых было поглощено коварным фарватером.

— Но, сеньор Симоун…

— Поверьте, дон Кустодио, — сухо продолжал Симоун, — когда мало денег, только так и осуществляются великие замыслы. Так были сооружены пирамиды, озеро Мерида[15] и римский Колизей. Целые провинции стекались в пустыню, принося с собой запасы лука для пропитания; старики, юноши, дети, подгоняемые плетью надсмотрщика, перетаскивали на своих плечах камни, обтесывали их и укладывали на место. Кое-кто выживал и возвращался в свое селение, остальные погибали в песках пустыни. На смену им шли люди из других провинций, и так все годы, пока длились постройки. А теперь мы ими восхищаемся, ездим в Египет и в Рим, восхваляем фараонов, династию Антонинов…[16] Поверьте, о погибших не помнят, только сильные личности получают признание потомства. А мертвым так или иначе суждено гнить в земле.

— Но, сеньор Симоун, подобные меры могут вызвать беспорядки, — заметил дон Кустодио, встревоженный таким оборотом беседы.

— Беспорядки? Ха-ха! Разве египетский народ хоть раз восставал? Разве восставали пленные иудеи против милосердного Тита?[17] Право, я считал вас более сведущим в истории!

Бесспорно, этот Симоун слишком мнил о себе или попросту был невежей! Сказать в лицо самому дону Кустодио, что он несведущ в истории, — да это хоть кого выведет из себя! И дон Кустодио вспылил:

— Не забывайте, здесь вас окружают не египтяне или иудеи!

— К тому же филиппинцы бунтовали неоднократно, — не очень уверенно прибавил доминиканец. — Вспомните времена, когда их принуждали доставлять лес для постройки судов. Если бы не монахи…

— Те времена отошли в прошлое, — сухо засмеявшись, возразил Симоун. Жители этих островов больше не восстанут, сколько бы их ни обременяли повинностями и налогами… Не вы ли, отец Сальви, — обратился он к худощавому францисканцу, — расхваливали мне дворец в Лос-Баньос[18], где нынче отдыхает его превосходительство, и тамошнюю больницу?

Отец Сальви, озадаченный вопросом, поднял голову и взглянул на ювелира.

— Разве не говорили вы, что оба эти здания строили жители деревень, которых согнали туда и заставили работать под плетью надсмотрщика. Вероятно, мост Капризов строился таким же образом! И что ж, разве в этих деревнях были восстания?

— Но они там бывали… прежде, — вставил доминиканец, — a ab actu ad posse valet illatio![19]

— Вздор, вздор! — перебил его Симоун, направляясь к трапу, чтобы спуститься в свою каюту. — Отец Сальви верно говорил. И ни к чему тут, отец Сибила, ваша латынь и прочие глупости. А вы, монахи, зачем, если народ может восстать?

И, не слушая протестов и возражений, Симоун стал спускаться по узенькой лестнице, презрительно повторяя:

— Вздор, вздор!

Отец Сибила был бледен: впервые ему, вице-ректору университета, довелось услышать, что он говорит глупости. Дон Кустодио позеленел: ни на одном диспуте он не встречался со столь дерзким противником. Это было уж слишком!

— Американский мулат! — гневно фыркнул он.

— Английский индеец! — вполголоса подхватил Бен-Саиб.

— Нет, американский, говорю вам, я — то знаю, — с досадой возразил дон Кустодио. — Мне его превосходительство сам рассказывал. Он познакомился с этим ювелиром в Гаване и, как я подозреваю, получил от него взаймы некую сумму, с помощью которой сделал карьеру. Желая отплатить за услугу, он пригласил этого ювелира сюда, чтобы тот набил себе карманы, продавая бриллианты… возможно, фальшивые. А этот неблагодарный, обобрав наших индейцев, еще хочет… Уф!

И он заключил фразу многозначительным жестом.

Никто не решился поддержать столь крамольные речи. Конечно, дон Кустодио, если ему так угодно, может ссориться с его превосходительством, другое дело Бен-Саиб, отец Ирене, отец Сальви или оскорбленный отец Сибила.

Никто из них не мог положиться на скромность своих собеседников.

— Видите ли, этот господин американец, вероятно, думает, что имеет дело с краснокожими… Заставлять людей работать из-под палки! И еще говорить об этом на пароходе! Кстати, это ведь он посоветовал послать войска на Каролинские острова и начать поход на Минданао[20], который принесет нам только позор и разорение… И он еще предложил свои услуги для постройки крейсера! Но скажите на милость, что может смыслить в морских судах ювелир, как бы он ни был богат и образован?

Все это говорил патетическим тоном дон Кустодио своему соседу Бен-Саибу, оживленно жестикулируя и взглядом ища одобрения у остальных, которые неопределенно покачивали головами. Отец Ирене двусмысленно улыбался, поглаживая свой нос и прикрывая рот рукой.

— Говорю вам, Бен-Саиб, — продолжал дон Кустодио, тряся писателя за локоть, — все наши беды оттого, что не советуются со старожилами. Услышат о таком вот проекте, где много громких слов и для которого требуется много денег, да-да, весьма кругленькая сумма, и как завороженные сразу его принимают… А все из-за вот этого! — Дон Кустодио сложил пальцы в щепотку и потер ими.

— Есть и такое, есть, — почел своим долгом ответить Бен-Саиб, которому как журналисту полагалось быть осведомленным обо всем.

— Только подумайте, еще до проекта о сооружении порта я представил один оригинальный, простой, удобный, недорогой и вполне осуществимый проект об очистке лагуны от ила, но его не приняли, потому что он не сулил вот этого! — Дон Кустодио снова потер пальцами и, пожимая плечами, обвел присутствующих взглядом, словно спрашивал: «Видана ли такая несправедливость?»

— А можно узнать, в чем суть вашего проекта?

— Просим! Расскажите! — посыпались восклицания, и все подошли ближе, чтобы послушать. Проекты дона Кустодио пользовались такой же славой, как снадобья иных знахарей.