Руф.  Квинт, объясни толком. Что случилось?

Квинт.  Наша экспедиция провалилась. Выманить евреев из их горных баз не удалось. Наши войска несколько раз попадали в засаду и были почти полностью уничтожены. Нам удалось спасти только две центурии.

Руф.  Трибун Пизон показал себя хорошим командиром?

Квинт.  Он не трус, но совершенно лишен стратегического дара. Принимаемые им решения предсказуемы и прямолинейны. Евреи легко догадывались о наших замыслах.

Пизон.  Это ложь! Просто везде предатели, они все доносили евреям!

Квинт.  Мы проходили по еврейским деревням и ни одну не оставили целой. Конечно, жители нас ненавидели. Они нам всячески вредили, а своим помогали. Что же тут удивительного?

Руф.  Ты сжигал на пути деревни, Пизон?

Пизон.  А что я должен был делать? Эти евреи травили моих солдат и убивали наших лошадей. А мне их по головке гладить? Я жалею, что не сжег их всех!

Руф.  Ты погубил экспедицию, Пизон, и ты несешь за это всю полноту ответственности.

Пизон.  Я делал все, что мог! Мне подсунули сброд, а не солдат. Но я все равно повел их в бой! Если бы не предательство, мы бы победили!

Руф.  Кто конкретно тебя предал?

Пизон.  Все! Даже Квинт Корд, которому я так доверял! Не удивлюсь, если измена свила гнездо даже в этом дворце! Личный представитель проконсула – еврей Элиша, называющий себя Теодором, гость проконсула – еврей Акива, вдохновитель и душа всего бунта!

Руф.  Ты обвиняешь в измене меня? Ты говоришь это при свидетелях? Ты повторишь это в суде?

Пизон.  Да-да-да!! Везде измена и еврейские деньги! Я напишу дяде в сенат, я добьюсь приема у цезаря! Я все расскажу! Я раскрою заговор!

Квинт.  Позволь, проконсул, я раскрою ему башку?

Руф.  Подожди, Квинт. Скажи, Пизон, тебе удалось своими руками убить хотя бы одного еврея?

Пизон.  Нет, сгори они все в огне! Но я сделаю это сейчас!  Достает меч, кидается на Акиву. Тот закрывается сумкой.

Акива.  Господи! Спаси и заслони!

Руф.  Квинт! Уйми его!

Квинт.  Становится между Акивой и Пизоном.  Еще один шаг, щенок, и я всажу тебе меч в брюхо быстрее, чем ты размажешь сопли по своей аристократической роже!

Пизон.  Вы все, все заодно!

Руф.   Ты испугался, Акива?

Акива.  Еще бы! Я не был готов умирать сейчас.

Руф.   В моем дворце с тобой ничего не случится.  (Командным голосом)  Трибун Пизон! Немедленно возьми себя в руки! Ты обвинил в измене проконсула и поднял руку на гостя цезаря.  Боги помутили твой рассудок. Ты нуждаешься во врачебном уходе. Отправляйся в расположение легиона Фретензис. Три дня ты будешь находиться под караулом. Доложишь легату Марцеллу о наложенном на тебя взыскании. Лекаря я к тебе пришлю. После трех дней составишь подробный отчет об экспедиции. Исполняй!  Пизон салютует и уходит.  Квинт, даю тебе сутки отпуска.

Квинт.  Всего сутки?!

Руф.  Еще раз переспросишь, сокращу до восьми часов. Напиши отчет и ты. Пиши только правду, копию я пошлю цезарю.

Квинт.  Слушаюсь!  Салютует, уходит.

Акива.   О том, что Бар Кохба наголову разбил Пизона, я знал еще позавчера. Почему ты не спросил меня, я бы тебе с удовольствием все рассказал.

Руф.  Насчет удовольствия не сомневаюсь. Твой рассказ не имеет официальной ценности, потому что я не могу потребовать у тебя формального отчета.

Акива.  Ну, если дело только в этом…  Входит Флегонт.

Флегонт.  Проконсулу – здравия! Почтенному Акиве – мир! Проконсул Руф, прерви любое дело, чем бы ты ни был занят. Гермоген, врач цезаря, передал тебе, что твоей дочери Юлии стало хуже. Тебе следует незамедлительно отправляться домой, иначе ты можешь не застать ее… в живых.

Руф.  Юпитер громовержец! Даже Гермоген ничего не смог сделать? Что же, никакой надежды нет?

Флегонт.  Этого я не знаю. Сказанное Гермогеном я передал тебе слово в слово. Он настойчиво просил тебя поторопиться.

Руф.  Юпитер и Юнона, сжальтесь надо мной! Моя девочка! Моя красавица и отрада! Я не могу тебя спасти! О, милосердные боги! Что мне делать?! Акива, ты помнишь, у вас был один старик-учитель, от его молитв даже мертвые воскресали?

Акива.  Руф, я понимаю твое горе, но сохраняй трезвость суждений. Мертвые воскресают только в легендах. В жизни такое невозможно. Был Рабби Ханина, по молитве которого выздоравливали тяжко больные. Но он уже скончался.

Руф.  А ты, ты, можешь так молиться? Попробуй, вдруг твой Бог прислушается к тебе? Прошу тебя, помолись за нее!

Акива.  У тебя только один ребенок, Руф?

Руф.  Да, только моя ненаглядная Юлия. Боги долго не давали нам с женой детей, мы так радовались, когда она родилась. Моя Руфина не переживет смерти нашей дочери. О горе мне! Прошу тебя, Акива, помолись! Я дам тебе все, что ты захочешь!

Акива.  Мне ничего не надо, Руф. Я потерял сына и зятя, и хорошо понимаю твои чувства. Ты так веришь в силу моей молитвы?

Руф.  Верю! Прошу тебя, Акива! Прошу тебя!

Акива.  Хорошо, я попробую. Предупреждаю тебя, Руф, что молитва может не помочь. Ты понимаешь это?

Руф.  Да. Мне нечего терять. Попробуй!

Акива.  Флегонт, присядь в сторонке и ни во что не вмешивайся. Руф, тебе нужно будет участвовать в моей молитве.

Руф.  Я сделаю все, что ты скажешь.

Акива.  Сядь и обхвати голову руками. Не произноси ни слова, но внимательно слушай меня. В начале представь себе свою дочь в ее нынешнем, болезненном состоянии. Представь в самых мелких подробностях, со всеми язвами, струпьями, сыпью, пеной на губах, со всеми телесными выделениями. Потом, когда я коснусь тебя, начни представлять ее здоровой, веселой и красивой, какой она была до болезни. Представляй все как можно подробнее.  Я скажу тебе, когда заканчивать.  Руф  садится в молитвенную  позу.  Молитва. Музыка.   Все, Руф, можешь вставать. Иди домой, твоей дочери стало лучше.

Руф.  Как ты это узнал?

Акива.  Когда моя молитва говорится легко и гладко, я понимаю, что она принимается. В другом же случае она отвергается. Сейчас слова мои лились, как вода. Ступай, Руф, и не бойся, твоя дочь будет жить.

Флегонт.  Акива, на тебе лица нет. Ты еле стоишь.

Акива.  Да, мне лучше присесть. Молиться за кого-то – это как кровь проливать. Иди, иди, Руф.

Руф.  О боги, боги!   Уходит.

Флегонт.  Почтенный Акива, дай мне знать, когда ты придешь в себя. Цезарь ждет нас.

За что мы воюем?

Комната в гостинице в Кейсарии. Акива, Элиша и Аристобул сидят за столом.

Элиша.   Знаешь, какой самой большой недостаток нашего народа?

Акива.  Нашего? Говори лучше: вашего. Это звучит естественнее.

Элиша.  Хорошо. Так вот, самый большой ваш недостаток – это неумение вовремя остановиться. Сейчас это проявляется как никогда.

Аристобул.  Ты знаешь, Теодор, тех, кто вовремя останавливается, никто не помнит. Людская память хранит только тех, кто идет за все пределы. Александр Великий и Юлий Цезарь никогда не помышляли о том, чтобы остановиться вовремя.  Именно  потому они стали великими людьми.

Элиша.  У этих мужей была цель: всемирная слава. Какая цель у нынешней бессмысленной войны?

Акива.  Мы воюем за право оставаться самими собой. Мы всегда и везде будем иными, ни на кого не похожими. Мы должны быть другими, таково наше предназначение на этом свете!

Элиша.  Сколько горя и страданий  это принесло народу!

Акива.  Ничего не поделаешь, такова наша судьба, определенная Всевышним.  Впрочем, тут есть еще нечто. Помнится, Адриан подробно расспрашивал меня о христианстве. Я после этого разговора много думал об этом. Ты, Элиша, никогда не интересовался этой верой?

Элиша.  Честно говоря, нет. Она кажется мне столь же противной разуму, как и всякая другая.

Акива.  Ты помнишь, что сделал Иисус?

Элиша.  Он добровольно пошел на казнь.

Акива.  Вот именно. Он пошел на самопожертвование. Но зачем? Я долго размышлял над этим и понял: он сделал это, чтобы победить смерть.