Насколько я была бы счастливее, если бы Аксель вез нас тогда!

Дофин хныкал, жалуясь, что ему жарко. В сильно перегруженной карете, с трудом взбиравшейся на холмы, действительно было душно. Мадам де Турзель предложила, чтобы она вместе с детьми вышла из кареты и поднималась в гору пешком. Это облегчило бы груз и позволило бы им подышать свежим воздухом и размять ноги.

Это казалось хорошей мыслью. Но дофину захотелось некоторое время побыть в поле. Он убежал, и мадам де Турзель вместе с его сестрой пришлось ловить его. Звуки его пронзительного радостного крика были подобны тонизирующему средству, но минуты шли.

После полудня мы остановились в Пти-Шантри, небольшом поселке неподалеку от Шантри, потому что Аксель благоразумно предупредил, что нам лучше менять лошадей не в больших, а в маленьких селениях.

С постоялого двора вышел молодой человек, чтобы посмотреть на нашу карету, Он был болтлив. Я слышала, как он говорил кучеру, что еще никогда не видел такого великолепного экипажа. Он сказал, что его имя Валле — Габриель Валле и что он приходится зятем почтмейстеру. Сам он — хозяин постоялого двора и часто ездит в Париж.

Он прошел мимо окна кареты, несомненно, для того, чтобы посмотреть, что это за люди, которые путешествуют так роскошно. И как только он заглянул внутрь и увидел нас, он тотчас же узнал нас.

Я с беспокойством взглянула на Луи. Он был в грубом парике, какие носят лакеи, которым он, как предполагалось, и являлся. Но эти тяжелые черты Бурбонов были хорошо известны во Франции на протяжении веков. Потом глаза Валле остановились на мне. Была ли я похожа на гувернантку? Я почувствовала, что мое лицо приобрело тот надменный вид, который, казалось, всегда присутствовал на нем, как бы я ни старалась скрыть его, общаясь с людьми.

Он отошел и направился к почтмейстеру. Я увидела, как они перешептывались. Потом почтмейстер приблизился к нашему экипажу. Он поклонился, и его слова заставили меня вздрогнуть.

— Ваши величества, это большая честь для нас! Мы будем помнить об этом до конца своей жизни. Мы — скромные люди, но все, что у нас есть, — к вашим услугам!

Луи, которого всегда трогало проявление любви его подданных, теперь был тронут еще больше, чем обычно. На его глазах показались слезы, и он сказал, что очень счастлив быть вместе с друзьями.

Почтмейстер подал знак своей жене и детям. Все они подошли к нашей карете и были представлены нам. Потом подошла супруга Валле и пробормотала, что понимает, какой чести они удостоились.

— Ваши величества, мы приготовили гуся, и его уже можно есть. Если вы окажете нам честь и отведаете его, мы будем чрезвычайно польщены.

Луи немедленно снова превратился в короля. Отказаться от такого приглашения было бы грубо. Поэтому всем нам пришлось выйти из кареты и съесть гуся вместе с почтмейстером. Дети были в восторге. Для них это было такое удовольствие — выйти наконец из душной кареты! Было совершенно ясно, что это лояльное семейство знало, что мы спасались бегством из Парижа.

Когда мы поели, король объяснил им, что настоятельная необходимость заставляет его попрощаться с ними, хотя он желал бы провести больше времени с такими хорошими и добрыми людьми. Валле попросил об одолжении. Не может ли он проехать на нашей карете в качестве форейтора до Шалон-сюр-Марна?

Как мог король отказаться от такого предложения услуг от своего верноподданного? У нас появился дополнительный пассажир. Но ничего нельзя было поделать, и мы отправились в путь. Чтобы показать свое рвение, Валле пытался заставить карету двигаться быстрее, чем она могла. Результатом этого было то, что две лошади упали и были порваны постромки. Ремонт занял некоторое время, и когда мы прибыли в Шалон, мы еще больше отставали от установленного расписания.

Шалон был довольно большим городом, но населяющие его люди больше интересовались приготовлением вина, чем революцией. Наша карета привлекала внимание, но люди лишь пожимали плечами. Какие-то богатые émigrés[144], думали они. Таких людей было слишком много, чтобы возбудить толки.

Я начала понимать, что мы совершили ошибку, взяв с собой Валле. Хотя он был самым лояльным из подданных, он не мог скрыть, какая высокая честь ему оказана. Пока меняли лошадей, один или два человека заговорили с ним, и он открыл им, что выполняет необычную миссию. Люди уже стали искоса поглядывать на наш великолепный экипаж. Двое детей! Это уже само по себе было подозрительно.

Я была очень рада, когда мы оставили Шалон позади, хотя король ничего не заметил. Когда мы выехали из города, он погрузился в дремоту.

Мы приблизились к Пон-де-Сомм-Вель. В этом городке, в соответствии с планом, мы должны были встретиться с кавалерией герцога де Шуазеля. Они присоединятся к нам и останутся с нами до тех пор, пока мы не достигнем лояльно настроенных войск Буйе.

Самое худшее было позади. Все мы могли утвердиться в мысли о том, что наше путешествие подходит к концу.

Жара все усиливалась. Моему сыну захотелось выйти и нарвать цветов. Он любил цветы, и ему так не хватало его маленького садика в Трианоне!

— Ну пожалуйста, мадам Роше! — сказал он с озорством, так как я предупреждала его, что в нашем спектакле буду играть роль его гувернантки и что он не должен забывать об этом.

Проснулся король. Он сказал, что полагает, что мсье дофин может исполнить свое желание и что всем нам будет полезно остановиться на некоторое время.

Итак, наш громоздкий экипаж остановился на обочине дороги, и мадам де Турзель и Элизабет вышли вместе с детьми.

Дофин рвал цветы и приносил их мне. Мне хотелось ехать дальше, но король сказал, что несколько лишних минут не принесут вреда. Он сидел, добродушно улыбаясь детям через открытую дверь.

Мы все еще сидели там, когда вдруг послышался стук копыт скачущей галопом лошади. Вскоре показался всадник. Он ехал прямо к нам. Приблизившись к карете, он не остановился, хотя замедлил скорость. Поравнявшись с нами, он крикнул:

— Будьте осторожны! Ваш план известен! Вас остановят!

Прежде чем мы могли расспросить его, он поскакал дальше.

Мы созвали всех обратно в карету, и король отдал распоряжение немедленно продолжать двигаться дальше со всей возможной скоростью.

Мы въехали в Пон-де-Сомм-Вель, где нас должна была ждать кавалерия. Но на условленном месте никого не было. Пока мы меняли лошадей, к нам подъехал кавалерист.

— Где герцог Шуазельский? — спросил король.

— Он уехал, сир! — последовал ответ.

— Уехал?! Но ведь он получил приказ встретить нас здесь!

— Но вы не прибыли в назначенное время, сир! Мсье Шуазельский не смог понять путаное сообщение мсье Леонара и предположил, что вы не сумели выехать из Парижа и отменили свой план.

— Но ведь у него был приказ ждать!

— Да, сир, но мы опасались неприятностей. Люди спрашивали, почему на дороге стоят войска. Ходили слухи о том, что по дороге в одиночестве движется великолепная карета, достаточно большая для королевских особ. Между крестьянами и солдатами возникли проблемы, и мсье Шуазельский ушел в Клермон. Он послал мсье Леонара к маркизу де Буйе с сообщением, в котором все объяснил.

Теперь я испугалась. Я увидела целую цепь несчастий, которые привели нас к этому: часового, потом огромную неудачу, постигшую нас, когда мы встретились с экипажем Лафайетта и это заставило нас пойти другим маршрутом. Это было вначале.

Потом мы никак не могли отыскать карету. Одно несчастье вырастало из другого. Нам не следовало останавливаться, чтобы съесть гуся. Мы не должны были позволять детям эти остановки на обочине. Я понимала, что не только одна судьба была виновата во всем. Я даже смутно догадывалась, что ее вообще не нужно было винить.

— Все же мы должны ехать дальше! Мы должны ехать даже без эскорта! Мы лишились поддержки гусаров Шуазельского. Но в Сент-Мену стоят драгуны, и мы должны как можно скорее присоединиться к ним! — сказала я.