Елена Павловна пробыла в отсутствии всего несколько минут. Вернувшись, сказала:

— Все в порядке, мой друг. Едем. Только я должна заехать во дворец, узнать, как там положение.

Они проехали по набережной Мойки мимо деревянного Зимнего дворца, не останавливаясь. Свернув у канавки в переулок, Елена Павловна остановила кучера.

— Я выйду, а вы, не торопясь, поезжайте дальше. Покружите окрест с полчасика и наведайтесь сюда. Если меня не будет, еще покатайтесь. Впрочем, я постараюсь обернуться побыстрее.

Она, не спеша, пошла назад. Федор поехал дальше Кучер два раза возвращался к канавке. Елены Павловны все не было. Когда они вновь поехали блуждать по переулкам, Андрон нагнулся с козел к окошку и приоткрыл его.

— Не иначе, как ей каюк… придушили, Федор Григорьевич, — таинственно сказал он.

— Не может этого быть, Андронушка. Успокойся.

— Толкуй еще! У них всяко может быть, — убежденно отозвался Андрон.

Когда они подъехали к канавке в третий раз, Елена Павловна шла им навстречу. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Андрон остановился. Федор приоткрыл дверцу.

— Ну, что? — не утерпел спросить Федор.

— Все в том же положении, — ответила Олсуфьева, садясь в возок.

— Так и должно… Ночью сподручнее, ночью уж будьте в надежде, — ворчал себе в бороду Андрон, прислушиваясь к словам барышни.

Комедианты были переправлены в дом Олсуфьевых Это заняло часа два времени. Все были устроены и размещены с удобствами, которых нельзя было требовать на постоялом дворе. Без пристанища остался один Шумский Елена Павловна, не долго думая, усадила его с пожитками в возок, и, что-то шепнув Андрону, села сама. Возок тронулся.

Когда Елена Павловна, устроив Шумского так, как хотела, вернулась домой, Троепольские, Михайлова и Волков сидели в зале с ее матерью и беседовали.

Старушка жаловалась на плохие времена, на печальные дворцовые дела, «хуже которых от века не бывало», жалела болящую императрицу и непрерывно утирала глаза платочком. Немного погодя, вернулся и отец. На вопрос Елены Павловны, как там дела, старик только махнул рукой.

— Безнадежно. Соборовали и приобщили. В ночь наверно преставится.

Федор почему-то вспомнил пророчество Андрона и с трудом подавил улыбку.

Елена Павловна начала торопить с ужином.

«Картежный притон»

Был уже десятый час вечера, когда Олсуфьева и Волков вышли из боковой калитки дома и отправились пешком по набережной Фонтанной речки.

— Куда мы идем?

— К одному офицерику-конногвардейцу, Хитрово по фамилии. У него — нечто вроде сборной квартиры. Очень удобный дом. Сад в целый квартал и много разных дворовых построек. В главном-то доме живут родители, а он сам занимает павильон в саду. Туда особая калитка из переулка имеется. Там всегда много народу. Возможно, что и знакомых встретишь.

Они шли вдоль какого-то бесконечного забора, высокого и утыканного сверху гвоздями.

— Здесь, — сказала Елена Павловна, остановившись у незаметной калитки и нащупывая рукой узел веревки.

Калитку отворил какой-то старик в одной рубахе. Около, примкнув к забору, торчала небольшая караулка.

Олсуфьева провела Федора по заснеженной тропинке через сад, между какими-то беседками и гротами. Остановилась у павильона побольше, с бельведером наверху. Заглянула в окна. Свету нигде не было видно. Прошла по скрипевшей от снега галерейке, постучалась.

— Кого угодно? — раздалось из-за двери.

— А картежников-то разве нет ноне? — спросила Олсуфьева.

— Как не быть? — отозвались из-за двери. — Это вы, Елена Павловна.

— Я. И еще любитель один.

— Что ж, милости просим.

Дверь открыл молодой офицер в расстегнутом мундире.

— Входите. Покорнейше прошу.

В довольно просторной комнате, где-то в середине павильона, при двух зажженных свечах сидело человек десять офицеров различных полков. На двух столах были разбросаны карты и стояло несколько пустых бутылок.

— Здравствуйте, картежники, — весело сказала Олсуфьева с порога.

— А, Елена Павловна! — раздались голоса. — Кто с вами?

— А вот знакомьтесь. Придворного театра первый актер.

— Да мы знаем его, — раздались голоса.

Федор пожал руки всем присутствующим. Те неясно назвали свои фамилии.

Молодой красавец лет двадцати семи, мускулистый, с открытым, смелым взглядом, сидевший поодаль на диванчике, — к нему Федор подошел к последнему, — задержал его руку. Потянул к себе на диван:

— Садитесь рядом. Орлов, Григорий. Я вас отлично знаю, хотя и не имел удовольствия быть представленным.

— Я тоже знаю вас, — улыбнулся Федор.

— Ну, и отлично. Значит, мы старые, хотя и незнакомые, друзья. Я ведь давно, так сказать, ловил вас, да вы неуловимы.

— Я пробыл почти два года в Москве.

— И это мне ведомо. От особы, нам обоим известной и близкой. Еще до отъезда вашего искал случая познакомиться, да как-то не удавалось. А уж как вы тут нужны были! Мы все, и особа та, очень жалели одно время о вашем отсутствии. Спектакль торжественный потребно было устроить в Ораниенбауме у его высочества престола наследника, ноне без пяти минут императора, а заняться сим делом было некому. Нашего брата, гвардейских офицеришек, туда не шибко привечают… Вы понимаете? Так ничего и не состоялось. А при вашем присутствии сложилось бы многое иначе, смею надеяться. Да, господа! — закричал Орлов. — Вы можете продолжать ваши дела и разговоры, не стесняясь. Федор Григорьевич — это как бы я сам или любой из вас. Да полагаю, оное вам и без меня известно. Потемкин, поди сюда, ты нам нужен.

К ним подошел красивый полнощекий офицер, лет двадцати двух, в конногвардейском мундире.

— Подсаживайся, — сказал Григорий Орлов. — Федор Григорьевич нам расскажет о состоянии умов в Москве.

Потемкин сел на диван, потеснив их обоих.

— Я вас, Волков, в первый раз в «Хореве» видел, года три назад, — сказал он. — И представлял себе этаким древнерусским витязем. А теперь вижу, что вы совсем европеец и на Лекена французского скорей смахиваете.

— Не болтай глупостей, — сказал Орлов. — Лекен урод уродом, видел я его изображение. Уж если с кем его сравнить, так с Гарриком. Митька Голицын за границей Гаррика видел, рассказывал, и с Волковым его сравнивал. Причем, Федор Григорьевич, без лести скажу, в вашу пользу сравнивал.

— Очень вам признателен, господа, только я не выношу разговоров о своей особе, — недовольно сказал Волков.

— Это только для начала, — сказал Орлов.

— И, собственно, это вас не касается, — заметил Потемкин. — Мы говорим об актере Волкове, а вы здесь — наш товарищ. Считайте поэтому, что мы говорим об отсутствующей персоне. Ну, как в Москве первопрестольной?

Волков начал рассказывать, что знал, о настроениях москвичей.

В это время группа офицеров, склонившись над столом, рассматривала какой-то план. Бойкий молодой гусар тыкал пальцем в бумагу и говорил:

— Здесь, здесь, здесь… И здесь бы.

— Крестики бы поставить, — сказал кто-то.

— Никаких крестов, Пассек! — горячо возразил гусар. — Мы еще умирать не собираемся. Пусть у каждого в голове будет. Правда, брат? — крикнул он Григорию Орлову.

— Это насчет артиллерии? — отозвался тот с места. — Верно, Алеша. Кресты потом ставить будем. Орудия будут стоять там, где им стоять надлежит. А вернее, они даже не понадобятся.

— Как не понадобятся? — спросило сразу несколько голосов.

— А так. Чем меньше шума, тем лучше. И вообще, по-моему, в эти дни ничего не понадобится. Потребно подождать вестей оттуда.

— Я была там час назад, — сказала Олсуфьева. — Все по-старому. Из окон видно, как на главном дворе костры горят и густо рассыпаны прусские мундиры.

— Ну, эта сволочь не страшна, — заметил один из офицеров.

— Ты, Рославлев, прав. Только и на рожон переть нет смысла, — рассудительно заметил Григорий Орлов. — Как я уже говорил, главная наша забота — не истребление этой сволочи, — это никуда не уйдет, — а сохранение жизни известной вам особы. А жизнь ее сейчас в опасности. Кирилла определенно говорил, что существует распоряжение, в случае какой заварухи, изничтожить ее и маленького. От этого скота можно всего ожидать.