Кромвель в отчаянии нерешительно проговорил:

— Ваше величество, у леди есть другие… э-э-э… достоинства. Ее вырастили в большом прилежании к домашним делам, весьма искусной в содержании хозяйства, и она превосходно готовит…

Презрительный рев Генриха прервал его речь:

— Пресвятая Богородица, пошли мне терпения! Я просил тебя найти мне жену, а не новую домоправительницу!

И несмотря на все попытки Кранмера и других приверженцев новой веры, которым нравилась королева, Генрих оставался непримиримым в своей нелюбви к ней. Он выбросил ее из своей жизни, насколько это разрешали общепринятые условности, неотступно следя за манящей его ложными надеждами Кэтрин Говард, поддерживаемый Норфолком и другими министрами-католиками. Но во времена всевозможных кризисов у короля Господь, с которым он шел по жизни рука об руку, всегда протягивал ему эту руку помощи. Сейчас выход из тупика был найден, когда ссора между Францией и Испанией вспыхнула с новой силой, и опять они вцепились друг другу в глотки, забыв о договоре перемирия.

Теперь император был весьма заинтересован в дружбе с Англией и выдвинул мирные предложения, за которые Генрих ухватился как за спасательный круг. Отказаться от этих безбожных союзников-лютеран, врагов императора? Господи, ну конечно же, Генрих так и сделает. Он никогда сам не стремился к договору с ними и не хотел для себя жену из их рядов. За подобное вероломство несет ответственность его министр Кромвель. Кромвель должен уйти и королева-лютеранка вместе с ним. Освобожденный теперь от каких-либо обязательств, он с легкостью добился от Анны согласия на расторжение брака на вполне законном основании, что он якобы оказался неподходящим партнером в браке и что супружеских отношений между ними так и не было. Бедная Анна, проведшая самые несчастные и унизительные месяцы своей жизни в качестве королевы Англии, упала в обморок при виде делегации советников, пришедших объявить ей, что ее брак признан недействительным. Ее воспаленное воображение уже представляло немедленный арест, путь вниз по Темзе к Тауэру, сцену рано утром, когда ее поведут, чтобы она отдала свою голову палачу, подобно ее предшественнице и тезке. Когда же она пришла в сознание и ей сказали, что Генрих готов с настоящего момента считать ее своей любимой сестрой, что Ричмондский дворец в ее полном распоряжении и что ей будут выплачивать достойное содержание, явная радость Анны от ее освобождения от оков брака потрясла даже видавших виды советников. Было по меньшей мере неприлично для любой женщины, удостоившейся чести стать супругой их короля, выражать столь неприкрытое облегчение при своем освобождении от него! Несчастная Екатерина Арагонская умерла от разбитого сердца, до последнего вздоха не желая отказываться от Генриха. Но здравый смысл Анны Клевской подсказывал ей, что она оказалась самой счастливой из жен короля, как прошлых, так и тех, что у него еще будут. Теперь она могла вести собственную достойную и обеспеченную жизнь, на которую больше не будут тяжким грузом давить его личность и непомерные требования. А главное, она будет в безопасности и может надеяться на спокойную смерть в один прекрасный день в своей постели. Ибо, как бы бессердечно Генрих ни поступал со своими женами, его «сестры» занимали в его сознании особое положение, становясь как бы частью его семьи. Так что Кромвель оказался единственной жертвой, принесенной ради умиротворения императора.

Он был арестован на основании шатких обвинений в государственной измене и препровожден в Тауэр, куда в свое время собственноручно отправил столько жертв. Он не проявил к ним никакого снисхождения и сам не получил его, а его отчаянные мольбы о помиловании так и не достигли ушей его повелителя, которого он своими же руками сделал могущественнейшим монархом всего христианского мира.

Смерть Кромвеля под топором не огорчила никого, кроме Кранмера и Чапуиза, которым теперь не хватало его как гостеприимного и хлебосольного хозяина и остроумного собеседника. Анна Болейн стала причиной падения Вулси; Анна Клевская стала безвинной причиной преждевременного конца Кромвеля.

Генрих же был теперь свободен и мог жениться на своей «розе без шипов», как он любовно именовал Кэтрин Говард. Его безрассудная страсть к ней была необычайно сильна, превосходя даже сводившее его с ума влечение, которое он испытывал когда-то к ее кузине. Прелестная маленькая королева вновь зажгла для него последние горячие угольки его юности, вновь вызвала к жизни огонь, почти угасший под гнетом холодных страхов приближающихся старости и болезней — двух призраков, неотступно преследовавших Генриха в последние годы. Как любой стареющий мужчина, ставший обладателем молоденькой жены, он любил ее до безумия, засыпал дорогими подарками и драгоценностями, был готов выполнить любое ее желание или каприз. Кэтрин вновь вдохнула в него природное чувство доброты, свойственное его натуре, но задавленное годами деспотизма. Его отношения с ней были сродни ничем не омраченной гармонии, и ей не пришлось испытать на себе взрывов дикого, необузданного гнева, так знакомого его предыдущим женам. Самому придирчивому супругу трудно было бы найти недостатки в Кэтрин. Она была воплощением ласковости. Никакая другая девушка не могла бы быть такой любезной и послушной… и в этом и состояла ее трагедия. Выросшая в бедности и заброшенности, она расслабилась, как избалованный ребенок под нежной заботой своего потакающего ему во всем отца. Она могла бы продолжать счастливо порхать все оставшиеся годы жизни Генриха. Но ее детское тело расцвело и достигло женственности в руках нескольких любовников еще в годы ее девичества под крышей герцогини Норфолкской. И вот сейчас все эти ее неблаговидные поступки юности постепенно выплывали на свет Божий, как какие-нибудь противные насекомые, вылезающие из-под камня.

Королева Англии стала очевидной целью для всех тех сплетников, кто знал ее еще как Кэтрин Говард, девушку, чья постель в спальне ее старого дома всегда была приглашающе открыта для любого молодого человека, стоило ему только пожелать разделить ее с ней. Эти прежние ее прегрешения были быстренько приняты к сведению Кранмером и другими приверженцами реформистской церкви, обрадовавшимися случаю дискредитировать королеву-католичку. Нацепив маску глубокой печали и сожаления, они начали просвещать короля.

Сначала Генрих решительно отказывался верить им, но свидетельства столь многих людей были неопровержимы. Веревка все туже затягивалась вокруг ее шеи по мере того, как все более неблаговидные свидетельства представлялись теми, кто хотел ее падения. Ее симпатичный кузен Том Калпеппер служил в окружении короля. Он был влюблен в Кэтрин с ее юных лет, и с полной безрассудностью и глупостью после ее замужества он вступил с ней в любовную связь. И хотя оба упорно отрицали обвинения в адюльтере, нашлось более чем достаточно желающих поклясться в противном за кошелек с золотом.

Даже при всей своей влюбленности король не мог посмотреть сквозь пальцы на то, что в этой стране приравнивалось к государственной измене со стороны его жены. Калпеппер был казнен, а его голова выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту. Кэтрин приняла смерть промозглым февральским утром на том же самом месте, где ее кузина Анна была казнена шесть лет назад. Так веселая маленькая бабочка ушла из жизни короля, в какой-то мере пав жертвой своей натуры, но в основном безжалостно сокрушенная молотом политических интриг.

Без ее сияния, подобного солнечному, Генрих начал стареть прямо на глазах. Голова и борода у него поседели, лицо покрылось глубокими морщинами, вызванными болезнями и мрачным состоянием духа. Несмотря на трагедию своей самой недавней потери, он все еще не мог приспособиться к жизни в одиночестве и два года спустя подобрал себе новую жену, симпатичную вдову тридцати лет. Леди Латимер, урожденная Кэтрин Парр, к этому времени успела овдоветь уже дважды. Оба ее мужа были гораздо старше ее и оставили ей богатое состояние. Сейчас — причем ее мнения никто даже не спросил — она обнаружила себя замужем еще за одним стариком, гораздо более пугавшим и отталкивающим ее, чем два предыдущих.