«Языкастый старичок, — неблагодарно подумал я, когда наконец отвязался от него. — Он даст сто очков вперед и Сигне и Еве Идберг». Я торопился, спешил к деревенской лавке, куда меня гнал интерес к сообщениям сегодняшней прессы. Заголовки не обманули моих ожиданий. Они были набраны какой-то неописуемой краской, слабое представление о которой может дать только следующая за рвотными испражнениями желто-зеленая слизь. Крупные заголовки буквально вопили, вылезая из газет, как глаза — из орбит.
МИНИСТР СТРЕЛЯЕТ ПЕРВЫМ: КРОВАВАЯ ВАКХАНАЛИЯ НА ВЕЛИКОСВЕТСКОЙ ДАЧЕ — без стеснения визжала «Экспрессен».
ПОКУШЕНИЕМ НА УБИЙСТВО обеспокоен МИНИСТР, подозреваемый ЕЩЕ НЕ ЗАДЕРЖАН — вторил ей конкурирующий орган, прибегая к более изощренным типографическим методам очернительства.
Быстро просмотрев статьи, я убедился: единственное преимущество такой подачи материала — его можно читать даже без очков.
По дороге домой я остановился перед телеграфным столбом, с которого на меня благодушно взирал сам премьер. Под портретом стояла надпись: БЛАГОДЕНСТВИЕ В ИЗМЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ.
«Для человека, успевшего на своем посту послужить даже королю, крещенному невестой Наполеона Бонапарта, совсем неплохо, — подумал я. — Его благоденствие повидало на своем веку столько разных лозунгов!»
Когда я свернул на лесную дорогу к вилле Бьеркеро, сверху послышался рев шедшего на посадку вертолета.
Дома меня известили: Министр уже внизу, плещется в купальне, и я спустился к причалу.
Министр плавал в купальне животом вверх, как дохлая рыба.
— Ну, как дела в Харпсунде? — спросил я. Меня всегда интересовал мир большой политики.
Рыба ожила и перевернулась.
— Привет! Прекрасно! Когда я вошел в кабинет, премьер крикнул присутствующим: «Всем на пол! Он заряжает!»
Министр нырнул, как утка, и всплыл, держа в руке зеленые водоросли.
— Потом он сказал, что, если это я стреляю на даче старушек, он будет вынужден через некоторое время просить меня об отставке. В любом случае он потребует ее, если высшая судебная инстанция решит не в мою пользу. Затем с явным интересом он спросил, правда ли, что я просидел целый час в темном туалете, а когда я подтвердил, что это правда, он пробормотал, что очень хорошо помнит это заведение в глухом лесу, дверь в котором заперта, когда оно свободно, и открыта, когда оно занято! «Почему бы тебе не завести что-нибудь посовременнее у себя дома?» Я, конечно, ответил ему, что привязан к старому туалету, которым пользовался еще в детстве, а он сказал на это, что радикальному преобразователю общества не подобает цепляться за старое, а когда я возразил, что вижу эту проблему несколько в ином, чем он, свете, премьер склонил голову набок и долго молча изучал меня взглядом. Наконец он нарушил молчание и сказал, что все эти годы всегда хотел задать мне только один вопрос: «В тот день, когда я вошел в твой кабинет, а ты стоял и рвал на части газету...», — тут он оборвал сам себя и заговорил совсем о другом — о чем, я тоже не понял: «Если мы проиграем выборы, ты — единственный из нас, кто войдет в новое правительство. Конечно, если до той поры не угодишь на Лонгхольмен».
Закончив свою историю, Министр приступил к порче окружающей среды. Он стал плавать, описывая на воде какие-то замысловатые извилистые круги, — как оказалось, это была привычка, которую он пронес через всю свою жизнь: бассейн на вилле Юрсхольм, где прошло его детство, имел очертания человеческой почки.
— Потом мы с премьером обсудили вопрос, стоит ли мне с целью опровержения выступить на ТВ. Один из секретарей предложил, чтобы я при помощи плакатов и диаграмм объяснил общественности особенности моего пищеварения, и премьер тут же заметил, чтобы о' передаче не забыли оповестить и его, ему тоже очень хочется посмотреть такую программу. Но потом он немного подумал и сказал, что дело лучше обсудить в риксдаге в порядке депутатского запроса. Тут второй секретарь премьера сообщил, что риксдаг соберется теперь только после выборов, и премьер ответил ему, что он совершенно прав и что он просто никак не может запомнить порядок созыва сессий, который меняется так часто, вот что значит служить премьер-министром так долго, и секретарь тут же вставил, что он восхищен способностью шефа всегда выделять только самое существенное. Третий секретарь тоже не упустил возможности вставить слово: он намекнул, что можно бы созвать риксдаг и на внеочередную сессию, правда он тут же признал, что это отвлекло бы силы от предвыборной кампании. Ну, как там дела с алиби у министра юстиции? Что сказал старик Янссон?
Я передал ему рассказ рыбака. Бултыхаясь в воде, Министр печально слушал.
— Да, опровергнуть его алиби нам, кажется, не удастся. Потому что, пока мы не...
Тут с громкими криками и воплями на причал высыпала вся его колония, Министр получил в голову громадным купальным мячом, и продолжать серьезный разговор стало невозможно.
После ужина я сел перед телевизором посмотреть, не будут ли показывать Министра? Его показали. Растрепанный и радостный, он ходил среди свиноматок и сепараторов, в то время как Ангел смерти, осваивавший, по-видимому, сельскохозяйственную ниву, вещал: Министр внутренних дел открыл сегодня большую сельхозвыставку в Норрчепинге «От сохи и плуга». В первый же день общественность Швеции проявила к ней огромный интерес. Уже утром все подъездные дороги в Норрчепинг были блокированы очередями автомобилей в несколько миль длиной. Число посетителей составило не менее 90 000, но устроители считают, что не меньшее количество желающих на выставку не попало. Министр прибыл в Норрчепинг на вертолете из Харпсунда, где вел переговоры с премьер-министром о положении на рынке труда наименее защищенных групп населения Швеции, и полиции с большим трудом удалось очистить от людей посадочную площадку. В своем обращении министр внутренних дел выразил глубокую благодарность за поддержку, которую оказывает выставке публика. «Это означает, — пояснил он, — что наше старинное земледелие, всячески сокращаемое и демонтируемое государством и находящееся в настоящее время при последнем издыхании, по-прежнему ценимо и любимо шведским народом».
При последних словах лицо Министра показали крупным планом: оно излучало простодушие и наивность.
Дальше следовали обычные дежурные фразы и славословия. Ораторское мастерство Министра явно приходило в упадок. В начале карьеры его речи отличались свежестью и абсолютной невинностью не искушенного в политике человека. Со временем, однако, в министерстве создали специальную группу по редактированию его речей, и спонтанность из них исчезла начисто. Я часто вспоминаю первое выступление Министра, оно состоялось в Буртреске на праздновании 1 мая, когда обычно отмобилизовываются все силы и ресурсы Партии. Министр выступал перед горсткой детей и северных оленей, число слушающих голов не превышало тридцати. Вероятно, выступление это так бы и осталось незамеченным, если бы не оператор телевидения, возвращавшийся домой от какого-то лопаря-поэта, у которого брал интервью. По привычке он снял и детей, и оленей, и Министра, и все его выступление. В полном виде пленка в выпуск новостей не пошла, но редактор, несомненно, выбрал из нее самое интересное: «Пока в этой стране есть люди, живущие, или же правильнее сказать, существующие на доходы в 70 000, 60 000 или даже 50 000 крон в год, у нас, у красных, остаются проблемы, решение которых мы считаем своим святым долгом!» При последних словах изображение Министра на экране стало размываться, наверное, в этот патетический момент он поднял вверх свою правую руку.
В тот вечер он удивил всю страну, и количество интересующихся политикой граждан резко возросло. Пресса единодушно потребовала объяснений: действительно ли он считает доход в 50 000 крон минимальным или же просто издевается над своими низкооплачиваемыми соотечественниками? И второе: не означает ли его выступление, что социал-демократическая партия отныне входит в коммунистическую?
Министра тут же оградили от всех нежелательных контактов. Узкую встречу с ним устроили только для избранных партийных функционеров, которым он прямодушно объяснил, что доход в 50 000 или в 70 000 крон он считает крайне низким заработком и что социал-демократов в доме его родителей никогда не называли иначе, как «эти красные». «И потом, мы же поем Интернационал и машем красными флагами на демонстрациях», — добавил он, доказывая, что отнюдь не лишен наблюдательности. Партия заседала за закрытыми дверями в течение пяти часов, выпустив в результате авторизованное, толкование выступления Министра. О доходах, упомянутых в выступлении, было сказано: Министр просто-напросто обмолвился, когда читал текст собственной речи, где стояло 7, 6 и 5 тысяч крон соответственно — вполне приличные цифры. Что же до выражения «мы красные», то объяснение ему давалось настолько пространное и тонкое, что уже на середине его слушатели невольно затосковали по обсуждению вопроса о взаимодействии коммунальных органов управления и их служб.