А местность вокруг была в точности такой же, как и везде в Антарктиде. Всюду можно было увидеть только белую землю и черные трещины, всюду снег невыносимо блестел под солнцем, а более-менее высокие холмы отбрасывали на него темно-голубые тени. Руал осторожно приподнял солнцезащитные очки, чтобы увидеть Южный полюс таким, каким он был на самом деле, невольно зажмурился и разочарованно вздохнул. Если бы не приборы, ни один человек в жизни не догадался бы, что находится не просто где-то в Антарктиде, а в таком примечательном месте. «Впрочем, — пришло вдруг в голову Амундсену, — приборы тоже дают погрешность хотя бы в пару километров. Так что, может быть, я пока еще стою не совсем там, куда всю жизнь стремился…»

И внезапно его посетила другая, еще более очевидная мысль: он добрался вовсе не до того места, в которое стремился с самого детства, а наоборот — сейчас он стоял в точке, прямо противоположной той, о которой когда-то мечтал, лежа в кровати с книгой или скучая на лекциях в университете! Он много лет делал все, что мог, чтобы попасть на Северный полюс, а сейчас находился от него так далеко, как это только возможно. Он ушел от своей первоначальной цели — но, по странной иронии судьбы, именно этот уход теперь будет главным открытием его жизни, и именно его люди будут вспоминать в первую очередь, услышав имя Амундсена! Где бы он ни побывал в будущем, на какие бы еще земли ни ступил в первый раз, это будут менее значимые для истории события — потому что больше не открытых полюсов в мире не осталось.

А за этой мыслью последовала еще одна: это главное в его жизни путешествие окончено. Впереди исследования на полюсе и возвращение на Фрамхейм, а потом и домой, в Норвегию, впереди долгий путь, не менее опасный, чем дорога сюда, но это будет уже не то. Хотя в чем именно это самое «не то» будет заключаться, Руал вряд ли смог бы объяснить вразумительно: он просто знал, что в его жизни и в жизни его товарищей что-то только что необратимо изменилось.

Он поправил слегка съехавшие на бок очки, случайно выпустив при этом лыжную палку, и она с негромким стуком упала на снежный наст. И тут же, вслед за этим слабым звуком вернулись все остальные: залаяли и зарычали собаки, заскрипели сани, с которых слезали путешественники, зашуршал под их торопливыми шагами снег… Они пожимали друг другу руки, спорили о том, что им теперь надо сделать в первую очередь и сколько времени они должны будут провести на полюсе, они отвязывали собак и ласково чмокали их в кожаные носы, они смеялись и благодарили друг друга «за хорошую компанию», а вокруг по-прежнему белели бескрайние пустые просторы, сияло ослепительное солнце и резкими порывами дул не очень сильный колючий ледяной ветер. Самому загадочному континенту Земли не было никакого дела до подпрыгивавших в его центре людей и животных: он продолжал жить своей непостижимой для них холодной жизнью.

Прошло не меньше получаса прежде, чем еще недавно суровые первооткрыватели успокоились, перестали озираться по сторонам и сопровождать каждую фразу смехом и снова настроились на серьезный лад. Первым делом решено было установить на полюсе норвежский флаг. Он лежал в санях Хансена, заранее подготовленный к этому важному событию — его надо было только развернуть и вкопать в снег. Хансен поднял флаг, протягивая его Амундсену, но руководитель экспедиции торопливо замотал головой:

— Нет, Хельмер. Мы сделаем это все вместе. Это — наше общее открытие, мы шли к нему впятером и впятером его совершили. Мы одинаково этого достойны.

И после того, как в насте была пробита достаточно глубокая впадина, они вместе взялись руками за древко и воткнули его туда, одновременно слегка встряхнув флаг, чтобы алое с синим крестом полотнище развернулось и расправилось. Флаг с громким шелестом раскрылся у них над головами, и ветер тут же погнал по нему волны: в снегах Южного полюса словно бы распустился цветок, необычайно яркий для местного белого фона, яркий и живой. Пятеро полярников принялись по очереди сыпать во впадину снег и колотые куски льда, а потом долго и тщательно поливали ее растопленной на примусе водой, пока древко флага намертво не вмерзло в ледяной покров Антарктиды.

— Если не будет совсем уж сильных метелей, он простоит несколько лет, — уверенно заявил Оскар Вистинг, когда они отошли от флага на несколько метров, чтобы полюбоваться им издалека. Остальные участники похода смотрели на вещи менее оптимистично и вряд ли дали бы флагу больше двух или трех месяцев, но спорить с ним не стали.

— Надо еще как-то назвать эту равнину, — напомнил Бьолан, и Амундсен согласно кивнул:

— Разумеется, я не забыл. Равнина будет носить имя Его Величества Хокона Седьмого.

Его спутники тоже кивнули, хотя и с некоторым сомнением: пусть традиция действительно требовала от первооткрывателей называть обнаруженные ими земли в честь правителей своей страны, но теперь получалось, что Амундсен так и не дал никаким географическим объектам собственного имени. Руал, словно прочитав их мысли, небрежно пожал плечами:

— Да какая разница, будет в Антарктиде какая-нибудь «кочка Амундсена» или нет? Все равно ведь всем будет известно, что я здесь был!

— Нехорошо, — возразил Хассель. — У нас тут есть «свои» горы, а у начальника — нет. Непорядок.

— Ладно, на обратном пути назовем моим именем какой-нибудь холм, — со смехом согласился Руал и, взглянув еще раз на флаг, принялся отдавать распоряжения. — Все, теперь за работу! Кормим собак, устанавливаем приборы, разгружаем сани, кормим себя…

А дальше снова началась работа. Путешественники измеряли высоту солнца и разъезжали по равнине короля Хокона на санях в поисках наиболее близкой к полюсу точки, устанавливали другие приборы и следили за их показаниями, ремонтировали мелкие поломки у саней и сортировали багаж — словом, делали все то же, что им приходилось делать изо дня в день вот уже почти одиннадцать месяцев. Хотя некоторая разница с обычными рабочими днями все же была: Руал, до этого внимательно следивший за соблюдением режима, неожиданно легко сдался под натиском друзей, которым потребовалось провести измерения ночью, и с тех пор первооткрыватели работали и отдыхали не по часам, а исключительно по собственному желанию. За временем следили, только занимаясь измерительными работами, а все остальное делалось без оглядки на часы, но при этом Руал вскоре заметил, что за каждые сутки он с товарищами успевал переделать даже больше дел, чем раньше, когда работа и отдых проходили строго по расписанию. Через два дня место расположения Южного полюса было определено окончательно — настолько точно, насколько приборы вообще могли ответить на этот вопрос. Эта точка располагалась почти в километре от установленного норвежского флага, и полярники решили поставить на том месте не только второй флаг, но еще и так и не пригодившуюся им маленькую палатку, сшитую Ренне еще на корабле. В этой палатке так никто и не ночевал, ее вообще ни разу не распаковывали и не ставили: группа первооткрывателей не стала разделяться ни по дороге к полюсу, ни во время измерительных работ, и поэтому двухместная палатка не пригодилась. Мысль оставить ее на полюсе пришла ко всем пятерым одновременно, как и многие другие удачные идеи — в том, что создавший ее мастер будет этим крайне польщен, никто не сомневался. А кроме того, все помнили, что до полюса должна была дойти еще одна экспедиция, для которой лишняя палатка и другие вещи могли оказаться бесценными…