Кисеки посмотрел на непреклонное лицо Николсона и сделал выбор. Он пошел сам.

Когда они спускались к пристани, им не встретилось ни одного японского солдата. Ночь была безветренной, дождь лил не переставая, и улицы Бантука оказались совершенно безлюдными. После столь долгого перерыва удача вновь повернулась к ним лицом.

Вэньер с остальными были уже на борту. Пристань охранял лишь один часовой, и Телак был бесшумен и стремителен, как рысь. Ван Эффен спал на койке внизу, Уолтерс собирался передавать сообщение, баркас длиной в сорок и шириной в четырнадцать футов поблескивал в темноте под дождем и был готов к немедленному отплытию.

Уиллоуби властвовал в машинном отделении, светясь детской радостью при виде двух, в превосходном состоянии дизелей. Гордон и Ивэнс грузили на заднюю палубу лишние полдюжины бочек с топливом. Маккиннон же с Вэньером обходили стоявшие за молом другие, более крупные суда в поисках раций, оказывавшихся тотчас раскуроченными. Наткнувшись в гавани еще на один баркас, они вывели из строя магнето на нем.

Ровно в десять вечера баркас, мерно урча, вышел в абсолютно спокойное море. Николсон умолял Телака отправиться с ними, но тот наотрез отказался, сказав, что не представляет себе жизни без своего народа. И двинулся вверх по длинной пристани, ни разу не обернувшись. И Николсон знал, что видит его в последний раз.

Едва они отплыли в темноту, четверо японских, все еще привязанных к носилкам солдат, сломя голову заметались по пристани, пронзительно крича высокими голосами, вскоре потонувшими во внезапном звуковом крещендо: достигший конца мола баркас с полностью открытыми дроссельными клапанами и работающими на максимальной мощности двигателями рванул в направлении мыса Ява и скрывавшегося за ним Тиморского моря.

В половине третьего утра они встретились с английским военным кораблем - противолодочным эсминцем «Кенмор».