— Мой заместитель и мэр Бантука.

— Мэр Бантука, значит? — Николсон с интересом посмотрел на индонезийца. — Сотрудничаем вовсю, насколько я понимаю?

— Не знаю, о чем вы говорите, — Кисеки поднял на Николсона сузившиеся глаза. — Мэр является членом и соучредителем Великой Восточно-Азиатской…

— Заткнитесь же, ради Бога! — Николсон оглядел остальных — двух или трех офицеров, шестерых китайцев, араба и какого-то яванца — и снова обратился к Кисеки. — Вы, ваш заместитель и мэр останетесь здесь. Прочие побудут в той уборной.

— Сэр! — негромко крикнул Маккиннон от одного из окон. — Они уже идут по аллее!

— Поторопитесь! — Николсон опять ткнул стволом в шею Кисеки. — Прикажите им перейти в уборную. Живо!

— В эту клетку? Там же нечем дышать. — Кисеки изобразил ужас. — Они задохнутся там.

— Или умрут здесь. Пусть выбирают. — Николсон надавил на винтовку, напрягая палец на спусковом крючке. Но прежде умрете вы.

Через тридцать секунд в комнате стало тихо и почти безлюдно. Трое по-прежнему сидели во главе банкетного стола. Еще одиннадцать кое-как впихнули в уборную, закрыв на замок дверь за ними. Маккиннон прижался к стене рядом с открытой двойной дверью. Николсон стоял за распахнутой дверью в коридор. Он мог одновременно наблюдать сквозь щель между нею и косяком за двойной дверью и держать в поле зрения Кисеки, наведя винтовку ему в грудь. Что до Кисеки, то он получил приказ Николсона. А полковник повидал на своем веку слишком много, в том числе и доведенных до крайней степени отчаяния и решимости людей, чтобы не знать, что Николсон пристрелит его, как собаку, при малейшем подозрении, что его пытаются обмануть, не говоря уже об уверенности, известная жестокость Кисеки соперничала лишь с его храбростью, но глупцом полковник никогда не был. Он намеревался выполнить приказ Николсона безоговорочно.

Услышав плач и сдавленные всхлипывания маленького Питера — солдаты уже поднимались по ступеням, — Николсон сжал губы. Поймав его взгляд, Кисеки напрягся в ожидании пули, но Николсон покачал головой и он ощутимо расслабился. Вскоре из холла донесся топот, замерший у дверей. Кисеки повелительно крикнул, и японский конвой из шестерых человек вступил в комнату, толкая перед собою пленников.

Первым шел капитан Файндхорн, поддерживаемый солдатами с двух сторон. Он волочил ноги, часто и хрипло дышал, лицо его было пепельно-серым, с гримасой боли, остановившись, конвоиры отпустили его. Качнувшись взад и вперед и закатив воспаленные глаза, он обмяк и опустился на пол, тотчас потеряв сознание. За ним стояла Гудрун Драхман, все еще державшая Питера на руках. Темные волосы ее спутались, когда-то белая рубашка была разорвана сзади, обнажая полспины. Николсон не мог видеть ее спину с того места где стоял, но и без того знал, что она истыкана штыком, ибо шедший за ней солдат не опускал его ни на минуту. Импульсивное желание выйти из-за двери и израсходовать весь магазин винтовки на этого солдата было почти неодолимым, но старший помощник оставался недвижим, переводя взгляд с бесстрастного лица Кисеки на изможденное и перепачканное Гудрун. Ее также слегка качало на дрожащих от усталости ногах, но она по-прежнему высоко держала голову.

Полковник Кисеки повелительно рявкнул. Солдаты уставились на него в недоумении. Он повторил приказ, с силой хлопнув ладонью по столу, и четверо из шести побросали оружие на паркет. Пятый медленно, с неким оцепенением нахмурился, оглядел остальных и лежащее на полу оружие, неохотно расцепил пальцы, и винтовка со стуком упала под ноги. И только шестой, — тот, что стоял со штыком за Гудрун, — догадался, что дело не совсем чисто. Низко пригнувшись, солдат дико обвел комнату глазами и тут же рухнул как подкошенный, когда бесшумно появившийся позади него Телак чуть не снес ему голову прикладом винтовки.

В следующее мгновение Николсон, Маккиннон и Телак одновременно вступили в комнату. Телак препроводил пятерых японских солдат в угол, и пока боцман захлопывал двойные двери, одновременно следя за сидевшими за столом, Николсон беззастенчиво и с огромным облегчением обнял девушку вместе с малышом у нее на руках. Еще не оправившаяся от шока Гудрун с недоверчивым изумлением смотрела на него, а потом уткнулась ему в плечо лицом, повторяя его имя. Маккиннон поглядывал на них, широко усмехаясь и подобрев лицом, ни на долю секунды не упуская из виду троицы во главе стола.

— Джонни, Джонни! — Девушка подняла голову и посмотрела на Николсона сияющими голубыми глазами, затуманенными от слез. Отойдя от первого потрясения она начала мелко дрожать в промокшей под дождем одежде, даже не сознавая этого. Такие полные счастья глаза Николсону еще не доводилось видеть. — Ох, Джонни, а я думала, все кончено. Я думала, что Питер и я… — Она резко замолчала и улыбнулась ему. — Да как же вы здесь оказались? Я… я не понимаю. Как вы узнали…

— Частный самолет. — Николсон небрежно взмахнул рукой. — Это было несложно. Потом, Гудрун. Нам нужно спешить. Боцман?

— Сэр? — Маккиннон силился скрыть улыбку.

— Свяжите наших дорогих друзей за столом. Но только запястья. Заведенные за спины.

— Нас связать! — Кисеки подался вперед, сжав кулаки, по-прежнему лежащие на столе. — Я не вижу необходимости…

— Стреляйте в них в случае чего, — приказал Николсон. — Они для нас теперь бесполезны. — Он решил умолчать о той главной неоценимой услуге, что еще предстояло оказать им Кисеки, убоявшись, что знание намерений противника спровоцирует его на какой-нибудь отчаянный шаг.

— Считайте, что приказ выполнен, сэр. — Маккиннон решительно двинулся к троице, срывая по ходу с окон москитные сетки, из которых могли получиться отличные путы. Предварительно усадив Гудрун на стул, Николсон нагнулся к капитану и потряс его за плечи. Постепенно Файндхорн очнулся и с трудом открыл глаза. С помощью Николсона он тяжело поднялся на ноги и медленно оглядел комнату, окончательно приходя в себя.

— Уж не знаю, как вам это удалось, мой мальчик, но удалось на славу. — Он изучающе оглядел Николсона и поморщился, заметив порезы и сильные ожоги на его ногах и руках. — Ну и досталось вам! Надеюсь, ваше самочувствие лучше вашего вида.

— Самочувствие превосходное, сэр, — широко улыбнулся Николсон.

— Вы оптимистично лжете, мистер Николсон. Вам, как и мне, прямая дорога на больничную койку. И куда же мы направимся отсюда?

— Далеко. И очень скоро. Через несколько минут, сэр. Нам еще надо решить здесь пару вопросов.

— Тогда отправляйтесь сами, — проговорил Файндхорн. — Полагаю, мне лучше будет в роли военнопленного. Честное слово, Джонни, я не пройду и шага.

— А вам и не придется, сэр, гарантирую. — Николсон с любопытством ткнул носком ранец одного из солдат, наклонился и заглянул внутрь. — Надо же, и планы, и алмазы- все здесь. Надеюсь, полковник Кисеки, вам они не слишком нужны?

Кисеки равнодушно воззрился на него. У Гудрун Драхман от неожиданности вырвался быстрый вздох.

— Так это и есть полковник Кисеки! — Она несколько мгновений неотрывно смотрела на него, затем поежилась. — Теперь я вижу, что капитан Ямата был совершенно прав. Слава Богу, что вы оказались здесь первыми, Джонни.

— Капитан Ямата! — Глаза Кисеки и так едва заметные, практически исчезли в складках кожи. — Что случилось с капитаном Яматой?

— Капитан Ямата отправился к праотцам, — коротко сообщил Николсон. — Ван Эффен превратил его в месиво.

— Вы врете! Ван Эффен наш друг, и очень хороший друг.

— Был другом, — сказал Николсон. — Но вы расспросите об этом своих людей — как-нибудь потом. — Он кивнул на сжавшуюся под винтовкой Телака группу. — Пока же пошлите одного из них за носилками, одеялами и фонарями. Думаю, нет надобности предупреждать о последствиях любого безрассудного действия.

Кисеки бесстрастно взглянул на него и быстро проговорил что-то одному из солдат.

— В этом доме должна быть рация. Где она? — Солдат вышел и Николсон снова обратился к Кисеки.

Кисеки впервые улыбнулся, демонстрируя коллекцию золотых коронок на передних зубах.