— Сфотографируй его сейчас.

Гусман взял фотоаппарат у Чино и нажал на кнопку затвора как раз в тот момент, когда Рохо и еще один мужчина выходили из автомобиля. Рохо смущенно остановился. Человек, приехавший вместе с ним, был американцем. Он что-то тихо сказал Рохо, а тот передал это Гусману:

— Послушай, этой фотографии не должно быть.

— Хорошо, мы этот кадр на пленке уберем, — предложил Чино.

— Нет, американец хочет взять пленку и проявить ее.

— Ах, боже мой, зачем? Фотоаппарат — моя собственность, и пленку купил я.

"Пентакс" оказался в руках американца, а Рохо пытался объяснить ситуацию:

— Это наши друзья. Они хотят сделать бизнес на фотоснимках.

Однако американец, несмотря на протесты фотографа, вынул пленку из фотоаппарата и положил ее в карман пиджака.

Гусман, пытаясь уладить конфликт, отозвал Чино и сказал ему извиняющимся тоном:

— Рохо говорит, что касается нас, то здесь все в порядке. Но дело в том, что этот тип — важный сотрудник ЦРУ и поэтому вынужден принимать меры предосторожности. Когда они ехали сюда, американец говорил Рохо, что есть подозрения о возможном проникновении в Майами людей Кастро.

Чино принял извинения, но про себя подумал, что, возможно, он снова попал в опасную зону и подвергается так называемой "серьезной проверке". Это подсказывала интуиция. Он и Гусман уже неоднократно подвергались различным проверкам. Чино, который все время был начеку, заметил, что за ним трижды устанавливали слежку и дважды в его комнате производили обыск. Следы обыска были настолько явными, что никто и не пытался их скрывать. Слежки, а также другие проверки в городе оказались для ЦРУ недостаточными, и ему на катер подослали провокатора. Как-то утром он появился у причала и обратился к Чино так, будто знал его много лет:

— Мне нравится твоя посудина. Хочешь сделать одно доброе дело, чтобы заработать? Если отвезешь меня на Кубу, то можешь прилично заработать.

Чино оторвался от своих дел, повернулся к нему и с недовольным видом ответил:

— Я там ничего не потерял. А что касается долларов, то и здесь я зарабатываю их довольно легко.

— Дело твое. Я имел в виду приличную сумму. Но если ты боишься идти на Кубу…

— С незнакомыми людьми я ни в какие сделки не вступаю. Мне не нужно больше, чем я зарабатываю. Что же касается поездки на Кубу, то, если ты узнаешь, что туда направляется морская пехота, сообщи мне.

Об этом он не рассказывал Гусману. И когда его друг пожаловался, что за ним следят и что он озабочен тем инцидентом, который произошел с Рохо, Чино удивился:

— Как же ты думаешь уладить дело? Ведь все это из-за тебя. Меня совсем не трогают. Ты же сфотографировал этого типа и влип. Теперь смотри в оба. Я думаю, наверно, по этому поводу здесь и был Флако Пердомо и задавал мне массу вопросов о тебе.

— Кто, Флако Пердомо? Если то, что ты мне говоришь, правда и он действительно этим занимается, клянусь тебе, я ему покажу… Дай мне только найти его, у него же биография не то что у меня. Подумай, какая мерзость!

— Успокойся! Ты его хочешь поймать? Это же очень просто. У меня есть идея. Он сказал, что завтра придет ко мне в семь или восемь часов. Так что ты имей в виду, завтра проверим его.

На другой день, когда Флако Пердомо был у Чино, к нему, как и было условлено, "случайно" зашел Гусман. Они обменялись приветствиями, так как уже давно знали друг друга — еще с того времени, когда вместе входили в Группу по специальным заданиям (ГСЗ) в добрые времена господства ЦРУ. Разговорились, как это обычно бывает, вспомнили совместные рейды коммандос, подводных пловцов, планы покушений. Они перебрали в памяти людей первых лет эмиграции, и Гусман, используя нить разговора, спросил его о Рохо. "Я не знаю, что случилось, но я его больше не видел", — заверил Пердомо. Гусман подождал, пока Пердомо вышел, и последовал за ним. Ему не трудно было проследить, что тот направился прямо в резиденцию Рохо. Несколькими минутами позже Негрин устроил огромный скандал, и стоило большого труда заглушить его гнев. Рохо уже собирался вызвать полицию. Гусман так разошелся, что даже жители выглядывали из окон, чтобы узнать, что происходит. Перепуганный Пердомо пытался свалить всю вину на своего шефа. И пока Гусман изливал свой гнев, его комната подверглась последнему тщательному обыску. Однако это сделали не агенты ЦРУ и не люди Рохо, а его друг Чино. Собачонка Гусмана не смогла обеспечить охрану его дома, и весь ущерб, который был ему причинен, отнесли на общий счет ЦРУ.

— Одно дело быть оптимистом, и совсем другое — склоняться к самоубийству.

— Послушай, я знаю этот замок как свои пять пальцев. Он относится к итальянскому Возрождению шестнадцатого — восемнадцатого веков.

Они были в районе Южной авеню и замыкали группу туристов. Альберто Каньяс настаивал на том, чтобы Чино несколько подкорректировал линию своего поведения:

— Как это тебе пришло в голову? Они обращают на тебя особое внимание, а ты идешь напролом. Не знаю, как тебе удалось выйти сухим из воды. Только благодаря их глупости!

— Да, оставь это. Дай я тебе объясню. Этот замок построил в старинном стиле для себя один магнат. Его звали Джеймс Диринг. Строили его пять лет.

— Что теперь думаешь делать?

— Нет, с тобой от туризма не получишь никакого удовольствия! В конце концов, я остаюсь, а ты уезжаешь. Тебе не интересно?

— Я хочу знать, что ты думаешь делать сейчас. Туризм оставь пока в покое.

— Насарио хочет, чтобы я помог ему с катером. Какой дворец! Семьдесят комнат! Наверно, у него было семьдесят женщин!

— Деньги тебе нужны?

— Нет. Вот стены из флоридских кораллов.

— Что тебе еще необходимо?

— Письмо от отца и фотография сына… Хороший бизнес сделал этот граф Даде.

— Какой бизнес?

— За миллион купил этот дворец для наследников Джимми, а затем открыл его для посещений — по два пятьдесят с каждого взрослого!

— Какое это имеет значение? Скажи мне, что тебе еще необходимо?

— Ничего.

Мимо проходит высокая блондинка под руку с мужчиной, который годится ей в отцы. Она поворачивается в их сторону и улыбается, демонстрируя красивую, плотно облегающую фигуру тенниску с надписью "Дармоунт Колледж". "Дармоунт" — на правой груди, "Колледж" — на левой, а в углублении между ними болтается медальон. Ее спутник, едва достигающий до ее плеч, семенит рядом, прижимаясь к широким бедрам женщины.

— Кому предназначалась эта улыбка? Ты ее знаешь?

— Нет. По-видимому, она занимается туристами. Ее улыбка — это ее работа, чтобы ты с ней познакомился.

— У меня есть кое-что от семьдесят седьмого, мне дали адрес, по которому я могу встретиться с Эдуардо Пасом.

— Кто он, кратко?

— Террорист, фашист, сотрудничает с де ла Фе, в общем, противник серьезный. Семьдесят седьмой говорит, что обрабатывает его, но сделано еще не все.

— Хорошо, посмотрим, что будет дальше.

— Здесь уже нечего больше смотреть, если хочешь, могу отвезти тебя в музей восковых фигур или в серпентарий, что в Южном Дикси. А хочешь, поедем в джунгли смотреть попугаев или в обезьянью сельву.

— Я хочу выспаться без всяких кошмаров.

— Видно, что ты хочешь вернуться.

— Ничего удивительного.

— А мне каково? Очень хочется самому вернуться, снова оказаться дома, пойти с отцом на рыбалку…

— Об этом я ничего не могу сказать.

— Я знаю, не обращай на меня внимания. Завтра в десять тридцать встретимся в библиотеке. Я принесу тебе письмо моему отцу.