— Какое! — Лидумс махнул рукой. — Так, акварельки! Такие же, какие пишут холодные художники для рижского рынка. Впрочем, есть у меня одна рябинка! — он вдруг оживился. — Когда кончится вся эта маета, перенесу ее на холст и повешу в твоей квартире. Магде, наверно, понравится… — И сразу снова погрустнел. Вероятно, вспомнил о своей мастерской.
Балодис был в мастерской недавно. Анна Вэтра не любила работать в мастерской, поэтому там было холодно, пыльно. Балодис долго смотрел на картину «Девушка и море». Как могло случиться, что картина стала предлогом для семейной ссоры? Ничего опасного для Анны Вэтры не было в этом полотне. Девушка стояла напряженно, было понятно, что она ждет кого-то с моря. Ей совсем и не нужен художник, она не замечает, что ее пишут, что на нее смотрят. Она во власти собственных дум.
Он ничего не сказал об этом художнику. Вэтра и сам знает, что Анна не очень занимается его мастерской. Будет время, он вернется туда, допишет и эту картину и напишет десятки других…
Балодис улыбнулся. Странно выглядел сейчас художник. С этим автоматом, с пистолетом, привязанным на шнурке к поясному ремню и опущенным в карман куртки, он больше походил на Чеверса, лесного бандита. Кто бы мог подумать, что он — мастер пейзажа и портрета, что его картины висят во многих музеях…
Пора было прощаться. Балодис поднялся.
— Через несколько дней я сообщу адрес хутора. Сходи туда, покажи его подопечным. Надеюсь, найдем такое жилье, которое им понравится. А потом распускай людей. Ты знаешь, как это сделать, чтобы не вызвать никаких подозрений.
— Есть, товарищ полковник!
— И напиши домой. Можешь написать, что скоро приедешь на несколько дней…
— Есть, товарищ полковник!
Он вышел из землянки, посвистел. Из леса вынырнули молчаливые люди.
Лидумс посмотрел на солнце. Оно держалось еще высоко. Если поторопиться, то ночевать они будут в бункере.
И пошел впереди, шурша палой листвой, отводя костлявые сучья оголившихся березок и ольховника, сквозь которые солнце выглядело, словно через проволочную колючую сетку. Но это было его солнце, над его землей, и от этого было легко шагать по шуршащим листьям.
10
Тяжелая болезнь Вилкса, простудившегося на последней осенней охоте, несколько омрачила сцену прощания.
Он, правда, надеялся, что зимовка в добротном крестьянском доме, жаркая печь и сытая еда скоро вылечат его, но прощался с «братьями» печально.
Зато как молчаливо радовались те, чья затянувшаяся «командировка» кончалась! Беспокоило только одно: уже каждый понимал, что весной она неминуемо продолжится. Уж сдался бы, что ли, этот Вилкс! Ведь в нем одном вся загвоздка! Но, видно, этот Вилкс никогда не сдастся!
Вот, наконец, появился карауливший в условном пункте Юрка, сказал, что подвода для Вилкса пришла.
Присели на минуту в полной тишине, исполняя обычай, затем поднялись, помогая Вилксу и Эгле, Делиньшу и Лидумсу. Кто нес тушу козули, убитой Вилксом, кто тащил половину разрубленной свиной туши, — на хутор ехали с подарками. Вот уже Юрка, помахав последний раз рукой, скрылся в лесу, уже дернулись сани, колотясь о землю на тонком снегу, и знакомые места медленно отступили назад, скрываясь в синей дымке зимних сумерек.
Эгле временами подсаживался на сани, чтобы поболтать с коллегой, Делиньш и Лидумс молча шли позади, скрипя промерзлым снегом, то отставая, когда лошадь пускалась рысью, то нагоняя. Им было о чем подумать.
Делиньш думал о том, что завтра его товарищи окажутся в городе. Там они увидят свои семьи, вернутся в привычную обстановку, и все это лето им порой будет казаться приснившимся.
А вот для него, Делиньша, и для командира отряда эта «командировка» затягивается на всю зиму и, кто знает, может, на весь будущий год. Сейчас идет декабрь, а англичане все только обещают свои широкие операции по проникновению… Опять они пропустили лучшее время и теперь переносят все на весну, как будто нарочно испытывают терпение Делиньша и Лидумса. Ну, черт с вами, мы тоже умеем ждать! Теперь-то они завязли в этой операции, им захочется получить, наконец, дивиденды. Вот тут мы их и поймаем!
Вот как думал Делиньш, когда уж очень уставал от ожидания…
Лидумс раздумывал о том, как отнесется Анна к его затянувшемуся молчанию… Может быть, она так привыкнет к положению «соломенной» вдовы, что больше не пожелает видеть мужа? Что ему предпринять, чтобы это обоюдное молчание не стало слишком опасным? Не следует ли попросить у Балодиса отпуск для устройства личных дел? В конце концов теперь, когда подшефные устроены в безопасном месте, Балодис мог бы разрешить отлучку хоть на две недели, чтобы художник Вэтра устроил свои дела…
Дорога была длинной, трудной, и трудные думы одолевали усталых пешеходов. Но впереди ехали на скрипящих санях люди, отданные им под охрану и ответственность, и нельзя было свернуть с этого проселка на шоссе, где стоило только «проголосовать» и услужливые шоферы за каких-нибудь три-четыре часа доставили бы усталых путников прямо домой, на квартиру, чтобы они начали новую жизнь, вернее — вернулись к старой, такой милой сердцу и уютной.
Но оба продолжали свой тяжкий путь, даже не перемолвившись словом.
Но было и одно утешение: оба они притерлись друг к другу, усвоили достоинства и недостатки один другого, и, кажется, были согласны между собой, хотя и безмолвно, что выбрали для такой долгой засады товарища по сердцу.
Особенно часто думал о том, как важно выбрать товарища по сердцу, Делиньш. Он был еще молод, горяч, не умел сдерживать свои чувства с той осторожной холодностью, какую проявлял его командир. И теперь радовался хоть тому, что трудную зиму будет не с кем-нибудь другим, а именно с командиром. Командир как-то умел сдерживаться, словно раз навсегда сжал сердце в кулаке, и был ровен, приветлив, никогда не повышал голоса, не хмурился, не печалился, не сердился. А Делиньш давно догадывался, что командиру совсем не легко, видно, что-то случилось у него в семье, хотя Лидумс ни слова не говорил о своих неприятностях…
Прошло рождество, наступал Новый год.
На праздники хозяин хутора устроил для своих постояльцев сюрприз: наварил пива, закупил вина, каждому приготовил маленький подарок. Он был чутким человеком и хотел хоть немного скрасить тяжкую жизнь гостей. Тем более, что она проходила на виду у него, и он видел, как они маются от безделья, неизвестности и неуверенности в будущем.
Даже Вилксу как будто немного полегчало от этих забот.
По радио поймали какую-то церковную службу. Передавали ее не то из Швеции, не то из Западной Германии, но Вилксу было достаточно того, что она напомнила ему о детстве. Пол был устлан можжевельником, на столе стояло угощение, на какое-то время Вилксу и Эгле показалось, что вернулось прошлое. Лидумс и Делиньш не мешали своим подопечным развлекаться, не такой уж сладкой была подпольная жизнь, пусть хоть немного утешатся. Но в назначенное для сеанса радиосвязи время Делиньш все-таки развернул радиопередатчик, настроил его на нужную волну и принял от английского разведцентра очередную телеграмму для Вилкса.
Англичане спрашивали Вилкса о его теперешнем состоянии и интересовались, может ли он приютить и продержать в безопасности одного или двух человек, не знающих латышского языка, пока их дальнейший путь на север не будет налажен…
До сих пор всякий ответ на телеграммы англичан Вилкс обязательно показывал Будрису. Но, то ли сентиментальные воспоминания растрогали его, то ли дала себя знать болезнь, на этот раз не удержался, тут же набросал и зашифровал ответ и попросил Делиньша передать немедленно.
«Могу укрыть ваших людей», —
сообщил он.
И Делиньш, передавая этот ответ, понял, его учитель наконец-то увидел первые плоды своей тяжелой работы. Если уж англичане начали разговор о заброске, он согласен на все, чтобы это дело закончилось как можно быстрее, может быть, англичане догадаются тогда, как сам он нуждается в помощи, и отзовут его из этой негостеприимной страны…