Ну, дали англичанам «безопасные» адреса для присылки денег и инструкций. Ну, написали десяток писем. Но где же разрекламированный Вилксом «план широкого проникновения?» Никто на свидание к Вилксу не идет. «Почтовый ящик» в окрестностях Энгуре пустует, напрасно Вилкс бьет свои новые сапоги, навещая «ящик» каждые две недели. Так и хочется сказать: «А ну, руки вверх! Поиграли — и хватит!»

Но Лидумс молча взглядывает на злых, невыспавшихся от сырого холода людей, и те торопливо отводят глаза, спешат на работу: рубить дрова, собирать поздние грибы, охранять «хозяйство». А сам Лидумс уходит в сторонку, садится на пенек и принимается в десятый раз писать неизвестно откуда забредшую к речке рябинку в окружений ярко-желтого шиповника с красными, как искры, ягодами…

Первого ноября Лидумс получил послание от оперработника с хутора, по-прежнему два раза в день навещавшего придорожное дерево с дуплом. Сопровождавший Лидумса Юрка заметил, что командир повеселел. Письмо Лидумс сжег, пепел развеял.

Вечером Лидумс сообщил Делиньшу и шпионам, что группа идет на встречу с Чеверсом для ограбления совхоза. Шпионы и Делиньш останутся на месте. Юрка выйдет немедленно, чтобы заложить в «почтовый ящик» Чеверса письмо о скорой встрече.

Утром Лидумс, уже отойдя от бункера, сказал:

— Нападать на Чеверса будем сами. Другая группа будет рядом под руководством полковника Балодиса.

Встреча состоится завтра днем. Во время переговоров о нападении на совхоз Лидумс предложит выпить за удачу. Участники группы должны угощать «хозяев» с полным радушием, но сами по возможности не пить. Когда «хозяева» опьянеют, Лидумс подаст сигнал. «Юрка, дай закурить!» — Чеверс не знает, что Юрка не курит. Надо сразу перевязать бандитов. Рассаживаться во время пирушки так, чтобы каждому взять своего соседа справа. До тех пор, пока Лидумс и его товарищи не возьмут бандитов, резервная группа чекистов вмешиваться не будет, чтобы не подвергнуть Лидумса и его людей случайной опасности.

Ну что же, были задания и потруднее. Тут, как никак, действовать будут шестеро против пятерых, да к тому же мы заранее подготовлены, тогда как бандиты несомненно обрадуются «подарку» и постараются нализаться на дармовщинку.

Все произошло примерно так, как и предполагалось. Только Юрке засветили в глаз кулаком, — на его несчастье выбранный им заранее помощник Чеверса оказался крепок на голову, водка на него почти не подействовала. И когда прозвучал сигнал, помощник сразу сообразил, что происходит нечто неладное. Но, кроме удара кулаком, он больше ничего не успел предпринять…

Резервная группа подоспела на сигнал, но все было уже кончено. Связанные по рукам и по ногам бандиты лежали вокруг длинного стола из сосновых плах, Юрка делал примочку из водки и сердито косился здоровым глазом на своего недруга.

— Ну, как, больно? — полюбопытствовал командир у Юрки.

— Ничего, заживет! Зато теперь, когда эту плесень убрали, воздух в лесу будет чище…

Протрезвевший Чеверс скрипел зубами от бешенства, но молчал. Столько лет таиться по лесам и так глупо попасться! Нет, эти чекисты не дураки! А вот он как раз свалял дурака! Попался на такую пустую выдумку! А ведь шесть часов они наблюдали за этими людьми и ничего не сумели распознать!

Но впереди у него еще много времени, чтобы поразмыслить как следует над своей судьбой, а эти шестеро уже собираются и снова уходят в лес. Куда? Зачем? Неужели они будут еще ловить кого-то, сами похожие на лесных бродяг, оборванные, истощенные, с автоматами на груди. Вот они прощаются с чекистами в форме и один за другим исчезают в лесу, легкие на ногу, бесшумные, как привидения. Не привиделись ли они и Чеверсу? Но нет, Чеверс связан, а они свободны. Они уходят…

Лидумс не забыл, что обещал угостить своих «подшефных» свежей свининой. Ведь они ушли, чтобы напасть вместе с группой Чеверса на совхоз. И по лесной дороге пробирается телега с двумя свиными тушами к лагерю у озера Энгуре.

…Лидумс сидит в лесной сторожке рядом с полковником Балодисом, и между ними идет откровенный разговор.

Юрка дежурит на пороге с автоматом и все меняет примочки. Надо еще придумать, откуда появился синяк. Ребята подзуживают:

— Скажи, что при налете на совхоз тебя сбил с ног хряк…

— Нет, он поцеловал прекрасную свинарку, и та оставила ему отметину на память.

Граф понимает, что Юрка вот-вот взорвется, и приказывает:

— А ну-ка, парни, прекратите!

Граф, как всегда, замещает Лидумса, и насмешники мгновенно растворяются в желтеющих зарослях кустарника. Чуть слышно шипит палая листва под ногами.

А разговор в сторожке идет своим чередом.

— Ты видел Анну, Август? — спрашивает Вэтра.

— Да.

— Как она?

— Молчит.

— Да, она умеет молчать.

Пауза. Оба закуривают, как будто можно дымом сигареты прогнать острую тоску по дому, по работе, по людям. Но тут Вэтра снова чувствует себя Лидумсом, на которого возложена сложная задача, и спрашивает:

— Что будем делать дальше?

— Придется переходить на зимние квартиры…

— Неужели оберегать их еще шесть месяцев?

— Надо.

— А что, если англичане просто не поверили Вилксу?

— Может быть. Англичане достаточно хитры, чтобы опасаться провала. Поэтому мы и оставляем, им время для проверки. Сейчас они все равно упустили все сроки для высадки с моря. Началась пора штормов. Теперь надо готовиться к весне. Готовятся они, будем готовиться и мы. Группу можно распустить до верны, а тебе и Делиньшу придется остаться со шпионами. Мы подберем надежный хутор и сообщим адрес. Как похолодает, переселяйтесь туда.

— На всю зиму!

Балодис понимает состояние Вэтры, но говорит как будто о другом:

— Еще никто никогда не подсчитывал моральные убытки, которые может принести советским людям непойманный шпион. Мы привыкли вести счет материальным ценностям. Но даже и с этой точки зрения деятельность какого-нибудь непойманного шпиона может принести такой урон, что потом сто раз пожалеешь, почему был таким непредусмотрительным. Сейчас можно уже откровенно сказать, что ваше лето прошло не напрасно. Разве могли мы без вашей помощи поймать Чеверса и его банду без жертв? Ведь бандиты не собирались сдаваться живыми. А сколько еще совершил бы преступлений этот волк? Нет, если бы я мог, я бы подсчитал твои личные убытки: утраченное время, обиды жены, ненаписанные картины, посчитал бы, сколько положительного труда могли бы сделать за это лето твои люди, и оказалось бы, что это огромная ценность. А затем я положил бы на другие весы несостоявшийся налет на совхоз и прикинул, кого из советских людей там убили бы бандиты? Пусть всего лишь одного человека, скажем, сторожа… И вспомнил, что ты мог бы предотвратить эту смерть. Какая же чаша перевесила бы в этом случае? Твоя — со всеми твоими личными несчастьями, огорчениями, с несделанным трудом твоих людей, или та, на которой лежит жизнь этого спасенного тобой человека? Помнишь, у Достоевского есть такой вопрос: ты можешь исполнить свое желание, но знаешь, что от этого зависит жизнь и смерть неизвестного тебе человека, предположим, китайского мандарина. Так будешь ли ты выполнять это свое желание ценой смерти человека? Это не такой уж казуистический вопрос. Ты только что решил его, рискуя своей жизнью. Люди из совхоза никогда и не услышат, что кого-то из них ты сегодня спас от смерти. И никто из людей, может быть, никогда не услышит о том, как ты прожил год в обществе шпионов и убийц, чтобы спасти чью-то жизнь от рук этих шпионов. Но если тебя спросят: можешь ли ты прожить так год или даже больше, что ты ответишь?

— Пусть в этом хуторе хоть полы вымоют. Прошлый раз нам пришлось остановиться у такого грязнули, что в доме нечем было дышать! — сердито сказал Вэтра.

— Вымоют, вымоют! — засмеялся Балодис. — И баню истопят. Ты, помнится, всегда был любителем крестьянской бани.

— За все лето ни разу не побывал! — жалобно пробормотал Лидумс.

— А как, пишется что-нибудь? — поинтересовался Балодис.