Густав остановился, повернулся к Целмсу и заговорил:

— У меня есть деньги! Много денег! Я отдам их вам! — лихорадочно бормотал он. Он словно бы забыл о ружье Целмса, сунул руку в грудной карман пиджака и вытащил оттуда пачку сторублевок.

— Положи свои деньги в карман и — вперед! — гневно крикнул Целмс.

По лицу задержанного катились слезы и пот. Но ружье Целмса уперлось чуть не в грудь, и человек повернулся словно бы на ватных, подгибающихся ногах и покорно зашагал дальше.

Он прошел сто метров, двести, все замедляя шаги. Крестьяне не торопили его. Он подумал, что эти недалекие люди, видно, уже ослабили внимание, и вдруг резким движением выхватил откуда-то пистолет.

Но Озолс был настороже. Заметив движение незнакомца, он схватил его за руку и так сжал своими твердыми пальцами, что пистолет выпал. Озолс оттолкнул незнакомца и схватил пистолет.

— А ну, не шути! — прикрикнул он, вытирая пот с лица. Одна мысль о том, что могло только что случиться, бросила его в дрожь.

Теперь незнакомец сдался совсем. Оправившись от толчка, он остановился, снова повернулся лицом к своим решительным конвоирам и принялся снимать с себя и передавать им все свое снаряжение: запасные обоймы к пистолету, бинокль, компас, даже портсигар из какого-то тяжелого металла… Отдав все, он покорно повернулся и медленно пошел дальше, теперь уже и вправду словно прощаясь со всем, что видел перед собой. Зеленый рюкзак на спине покачивался в такт его шагам, а шаги становились все короче и короче.

Они подошли к месту, где река делала резкий поворот. Много лет назад, в такое же большое половодье, река в этом месте нашла себе новое русло, спрямилась, и тут осталась только старица, лишь весной становившаяся такой же бурной и полноводной, как и прежде. За старицей остался небольшой, поросший мелкой ольхой островок, выглядевший, как острый мыс основного берега. Здесь река казалась уже всего, хотя на самом деле за островком разливалась еще на целый километр.

Когда задержанный и его конвоиры оказались напротив островка, Густав молниеносно сбросил с плеч пальто вместе с рюкзаком и ринулся с высокого берега в воду.

Вода была ледяной, но он плыл ловко, уверенно быстро. Целмс и Озолс растерянно метались по берегу. Беглец уходил.

Целмс крикнул Озолсу, чтобы тот бежал скорее к телефону, а сам вскинул ружье к плечу и тщательно прицелился в правую руку беглеца. Он умел убить белку выстрелом в глаз, трудно ли было попасть в плывущего человека… Но он не хотел его смерти. Пусть он выберется на остров, но чтобы он больше не мог плыть. И, выждав, когда до островка осталось метров десять, Целмс выстрелил.

Человек исчез под водой. Целмс выругал себя, как он неосторожно выстрелил! Кажется, убил насмерть!

В это время беглец вынырнул у самого берега. Было видно, что правая рука его висит, как перебитая.

Беглец вылез на берег, оглянулся, прошел несколько шагов вверх и остановился: увидел, что впереди еще больше воды. Тогда он спустился к берегу и сел напротив Целмса на холодную сырую землю.

Целмс перезарядил ружье и мог выстрелить еще раз. Но он стоял неподвижно, опустив ружье к ноге. Он ждал. Незнакомец никуда не мог уйти с острова. Через полчаса, ну, может быть, через час сюда приедут работники госбезопасности и возьмут беглеца. Целмс сам доставит их на остров на своей лодке.

Густав думал о том же. Он видел с островка, как бежал Озолс к хутору, как ворвался в дом, широко распахнув дверь. Сейчас он вызывает помощь.

Целмс крикнул через протоку, чтобы беглец перевязал себе руку. Ведь он же видит, что бежать больше некуда. Густав не ответил. Он сидел на берегу, освещенный холодным еще солнцем, и обыскивал сам себя. Он вынимал из карманов бумаги. Достал какой-то блокнот, тщательно просмотрел его и принялся разрывать и бросать в воду листы. Вынул записную книжку и тоже разорвал несколько страниц. Белые клочья бумаги плыли, как маленькие льдинки.

Ждать, когда за ним приедут, он не стал. Взглянув еще раз на Целмса, все следившего за каждым его движением, он встал, подошел к воде и, как показалось Целмсу, взял в рот кончик воротника своей рубашки. Затем он бросился в воду и поплыл.

Целмс видел, что плывет он как-то странно. Все его тело словно бы вытянулось, потом сжалось, снова вытянулось и после нескольких судорожных движений вдруг застыло. Быстрая вешняя вода понесла его вниз по течению, пока не прибила к ветвям в прибрежных ивах, и там оно застряло.

Целмс бросился за лодкой.

Когда он пригнал ее, на берегу уже были люди из сельсовета и кто-то еще.

Труп все еще покачивался на большой воде среди затопленного ивняка.

12

В ночь на семнадцатое апреля немногословный Курсис, хозяин хутора, пришел в сарай, открыл деревянный люк, сказал:

— За вами человек от Будриса.

Петерсон вылез из убежища.

Фонарь осветил молодого человека в кепке, в короткой куртке на «молнии», в брюках, заправленных в сапоги. Взгляд у него был твердый, спокойный.

— Мне приказано проводить вас! — Человек склонил голову, словно представлялся Петерсону, но не назвал себя. — Где ваши вещи?

Курсис достал из тайника чемодан и рюкзак Петерсона. Вероятно, он был доволен тем, что опасный гость уходит, но ничем не выразил этого.

Петерсон взвалил на плечи рюкзак, молодой человек взял чемодан, сказав:

— Я помогу. Мы пойдем быстро.

Петерсон пожал руку равнодушному хозяину хутора. Хотелось сказать что-нибудь доброе на прощание, но ничего не подвернулось, вымолвил только:

— Будьте счастливы!

— Счастливого пути! — буркнул хозяин.

Молодой человек вышел из сарая и свернул в лес, в ту сторону, где недавно Петерсона ожидал Будрис. Петерсон решил, что снова увидит этого таинственного человека, но провожатый зашагал по опушке леса все дальше и дальше, и надо было торопиться, чтобы не отстать.

Повеяло влажным ветром реки, и проводник вдруг остановился.

— Вента! — объяснил он вполголоса.

Петерсон невольно подумал о Густаве. Как он здесь прошел? Вента лежала черно-матовая, противоположный берег, заметный только по купам прибрежной ольхи, отступал в темноту, в низинах река вышла на простор, и редкие взгорбки и холмы выглядели островами в этом море воды…

Проводник мигнул карманным фонариком, с той стороны реки что-то сверкнуло в ответ, затем послышалось всплескивание весел, и вот в берег уткнулась старая рыбацкая лодка.

Петерсон и проводник сели в лодку, и лодка, все с тем же тихим поплескиванием, отошла от берега, развернулась, пошла все ходчее и ходчее под ударами длинных весел. Лодочник молчал.

Они давно уже миновали купу прибрежных деревьев, а вокруг все была вода. Проводник, поняв беспокойство Петерсона, равнодушно сказал:

— В этом году большое водополье. Вента уже за нами, мы плывем по лугам, но лодочник знает, где можно выбраться на коренной берег, а то вылезешь на каком-нибудь островке и станешь куковать неделю.

Но вот лодка мягко ткнулась в землю, проводник выскочил на берег, помог выбраться Петерсону, буркнул что-то лодочнику и опять зашагал впереди, осторожно перехватывая чемодан то правой, то левой рукой.

Неожиданно вышли на дорогу. Проводник сказал:

— Нам уже недалеко.

Впереди зачернела грузовая автомашина, притулившаяся к самой бровке шоссе. Ни возле нее ни в ней никакого движения: шофер решил отдохнуть, устав от мелькания света.

Проводник стукнул в окошко водителя, тот приоткрыл дверцу, сказал:

— Живо в машину. Там есть брезент!

Проводник поставил в кузов чемодан, помог Петерсону вскарабкаться по колесу, забрался сам, расправил брезент, под которым оказались остро пахнущие ящики с копченой рыбой, уложенные так хитро, что между ними образовалась щель, в которой можно было улечься вдвоем. Проводник расправил брезент над собой и Петерсоном, лег, с удовольствием сказал:

— Теперь можно и закурить!

Рыба пахла так остро, что у Петерсона закружилась голова. Но машина уже тронулась, пошла быстрее, и ветер движения начал сносить запахи, дышать стало свободнее..