Владимир пытался восстановить в доме порядок, но ничего не добился. Старуха после разговоров с зятем еще больше суровела и все молилась, а Настя металась между мужем и матерью, стараясь помирить их.

— Ты пойми, глупая, — говорил он жене, — я ведь не о себе, а о семье, о детях забочусь. Ну, как мы живем? Разве это дом? Тюрьма настоящая. Закурят в доме — она морщится, запоют или, не дай бог, танцевать станут — она молитвами да крестом, как от чертей, от нас отгораживается. Говорить скоро разучимся. Да разве ты сама не замечаешь, что мы уже давно на шепот перешли?

— Володенька, не надо шуметь, прошу тебя. Что же мне-то делать? Ведь мать она мне! Потерпи, авось перемелется как-нибудь. — И Настя забивалась в уголок, тихонько и горько плакала.

Владимир досадливо махал рукой и замолкал. Копался часами в своей кладовочке, мастерил самодельные радиоприемники, уходил к друзьям посидеть за шахматной доской. Словом, старался как можно меньше оставаться дома. Даже рад бывал, когда приходило время отчетов, инвентаризаций, ревизий — тогда он пропадал на работе день и ночь.

Временами дети заболевали, и тогда по дому распространялся сладковатый запах восковых свечей да громче обычного вздыхала и бормотала молитвы теща. Но ребятишки в общем-то были крепкими, хворали редко и не тяжело.

Шли годы. Владимир Иванович уже привык ни во что дома не вмешиваться. Все было так, как завела теща. Теперь Ефросинья Андреевна держалась полновластной хозяйкой: покрикивала на Настю, отпускала подзатыльники детям, все чаще приглашала богомольных старушек о душе потолковать, а на Владимира просто не обращала внимания, будто его и нет совсем. И Владимир Иванович не возражал: мать с дочерью люди свои — сами разберутся, а мальчишки народ бедовый, их иногда и отшлепать полезно бывает.

Только не по душе ему были эти старушечьи сходки. Однажды вместе со старухами в дом пришел какой-то странного вида мужчина лет сорока-сорока пяти: из-под пальто выглядывала черная ряса, на плечи свисали рыжие с проседью космы, воротник спереди закрывала окладистая борода. Едва на порог ступил — креститься стал, а из-под лохматых бровей плутоватые глазки так по углам и шарят, так и шарят. Отцом Алексеем старухи называли его, за глаза же — святым Алексеем. Владимиру противно было смотреть на этого «святого»: здоровенный мужичина, ряса на плечах трещит, ему бы в самый раз землю копать или стога метать, а он со старухами молится гнусавым голосом. Не нравилось и то, что Настя все чаще стала находиться среди богомолок. Очень не нравилось. Но он молчал.

А потом случилась беда. Младший сын, четвероклассник Гриша, тяжело заболел. «Двустороннее воспаление легких», — сказал участковый врач и велел немедленно госпитализировать ребенка.

Болезнь началась как-то внезапно. Днем мальчик бегал, играл, с друзьями на речку ходил. Под вечер прибежал домой — посинел, дрожит, зуб на зуб не попадает. А ночью температура до сорока градусов подскочила. Бредит, мечется, горит весь и дышит с хрипом, тяжело…

— Бог наказал! — произнесла бабка окончательный приговор. Сами не молитесь, о своих душах не печетесь и детей ко греху толкаете. Вот бог-то и наказал. Он, всемилостивец, все видит!

— Ах, бросьте, мама, — простонала Настя. — Ну причем тут бог? Чем ему Гришенька не угодил? Ведь ребенок еще!

— А ты поговори, поговори еще! Погневи бога-то, греховодница! Молись, проси господа, чтоб вернул дитю здоровье! Ишь, горит весь парнишка! Хорошо еще, что крещеный, ежели помрет, прямехонько в рай попадет.

— Мама, что вы такое говорите! Зачем внученку смерть прочите? Как вам не грех такое думать?

— Ну, ты не шуми больно-то! Становись на колени да молись, проси у бога прощенья за грехи свои, проси! Он, глядишь, и поможет Гришеньке хворь одолеть, коли к молитве твоей прислушается.

Анастасия беспомощно глядела на мать, не зная, на что ей решиться. «А вдруг и правда поможет, — подумала она. — Ведь умереть Гришенька может. Не дай бог!» И она бросилась на колени перед иконами.

— Крест-то надень на шею, непутевая, — окликнула ее ласково мать, протягивая ей простенький крестик на сплетенном из суровых ниток гайтане, — да голову покрой.

Всю ночь по очереди дежурили около больного: одна молится, другая у постели сидит. А утром, отправив Гришу в больницу, пошли обе в церковь заказать молебен за здравие ребенка.

Гриша лежал в больнице несколько дней. Анастасия Гавриловна каждый день навещала его. Врачи делали все возможное, чтобы спасти жизнь ребенка. Мать видела это и не видела. Ей казалось, будто не лекарства, не старания и умение врачей помогают поправляться Гришеньке, а ее молитвы, молитвы бабушки, священника и святого Алексея. Бог услышал их молитвы, бог наделил чудотворной силой отца Алексея…

Дня через два после того, как мальчика положили в больницу, Ефросинья Андреевна сказала Насте:

— Сходила бы ты к отцу Алексею. Святой он человек, его молитвы скорей до бога дойдут. Говорили мне, что он в любой хвори лечить умеет.

И Анастасия Гавриловна вместе с матерью отправилась к «святому». Жил он на самом краю города, снимал флигелек у одинокой пожилой женщины. Комнатка маленькая, метров двенадцать, и дверь прямо в сад выходит. Мебель только самая необходимая — железная узкая кровать, ничем не накрытый некрашеный кухонный стол и три табуретки. «Так оно и должно быть, — подумала, оглядевшись, Анастасия Гавриловна. — Ведь святой».

— Помогите, святой отец! — и Анастасия повалилась на колени.

Хозяин медленно и важно благословил Ефросинью Андреевну и ее дочь.

— Встань, дочь моя, — ласково обратился он к Насте. — Расскажи, какое горе у тебя. А там посмотрим, в силах ли я помочь.

— В силах, в силах, святой отец, — торопливо ответила несчастная женщина и принялась рассказывать о своей беде.

«Святой» ответил не сразу:

— Какая от меня помощь? Помогать будет бог, вот его и надо просить. Сама-то ты в бога веруешь?

— Верую, батюшка, — поспешно ответила Настя.

Все трое встали на молитву. Молились о прощении грехов самой Насти и ее мужа, молились о даровании здоровья «отроку Григорию». А перед уходом «святой» достал из шкатулки плоский обточенный водой камушек и передал его Анастасии Гавриловне.

— Камень сей найден в святом ключе, в коем обнаружен был чудотворный образ скорбящей матери божьей. Приложи свят камень к темечку своего больного сына, да с верою, с молитвою — хворь и снимет господь наш милосердный.

Анастасия Гавриловна в благодарность стала целовать «святому отцу» руки, потом достала из сумочки деньги. Их было немного, рублей пять. Алексей с брезгливой миной отвел руку Анастасии и велел положить деньги в небольшой фанерный ящичек, похожий на урну для голосования.

— Мне денег не надо, меня бог питает, а вот на постройку храма этих денег маловато. Муж-то у тебя бухгалтер на строительстве, чать, не раз слыхала от него, во что каждый большой дом обходится.

Анастасия Гавриловна покраснела от смущения.

— А ты не смущайся, — успокоил ее Алексей. — Это я так просто сказал. Иди к сыну. Выздоровеет сын, святой камень назад мне принесешь и на храм пожертвуешь от щедрот своих.

На следующий день Анастасия Гавриловна пошла в больницу пораньше, хотелось скорее испытать чудодейственную силу «святого» камня. Врач обрадовала ее:

— Сыну вашему стало лучше. Кризис миновал. Теперь выздоровеет. Можете зайти в палату, поговорить с ним. Долго не задерживайтесь, не надо утомлять ребенка.

«Вот оно! — подумала радостно Анастасия Гавриловна. — Только помолился святой отец, и Гришеньке легче, стало. Еще свят камень приложу…

Ребенок с каждым днем выглядел все лучше. Мать ликовала, но была уверена, что сына ей вернули молитвы и «святой» камень. Гришу вскоре выписали из больницы, он снова пошел в школу. А мать его уже глубоко увязла в религии. Теперь она постоянно молилась, ходила вместе с Ефросиньей Андреевной в церковь и к «святому» Алексею. Большую часть своей зарплаты оставляла она в ящичке с прорезью. Продала ценные вещи, нажитые за предыдущие годы, а деньги отнесла «святому отцу».