Долгие раздумья и профессиональная интуиция подсказывали Ишмухамедову, что Михайлов держит в страхе своих дружков-приятелей. Что-то они знают такое, что накрепко прищемляет им языки. Но что? Нужен был случай, который помог бы разобраться в этом.

Такой случай представился. Это произошло 26 сентября 1964 года на вечере в 58-й школе. Один из старшеклассников, отличник и активист — назовем его условно Сашей Пономаревым, — вышел по чьему-то вызову во двор. Саша так и не успел увидеть того, кто его вызвал: предательский удар пришелся прямо в лицо, и юноша рухнул с переломленной челюстью.

По подозрению оперативники задержали некоего Мосина. Тот признался, что выходил вместе с пострадавшим, но заявил — Пономарева ударил Евгений Мартышев. Последний упорно отрицал свою вину. Вскоре Мартышева призвали в армию, и тогда Мосин сказал: «Пономарева ударил я».

— Ну чего ты тянешь? — говорили Ишмухамедову товарищи. — Преступник сознался. Дело яснее ясного… Привлекай!

Можно было привлекать. Мосин, повторив свои показания на суде, сел бы за решетку. Преступление считалось бы раскрытым, возмездие свершенным, а бандит… остался бы на свободе. Нет, нельзя допустить этого!

— Вот вам поручение, — сказал тогда Захар Вале. — У вас хорошая связь со школами города. Там уважают вас. Попробуйте узнать через знакомых учащихся 58-й школы, кто из посторонних «осчастливил» ее в тот вечер своим визитом.

Остаток дня Валя провела в бесплодных, как ей казалось, беседах с девчонками. Они в подробностях выкладывали «гостье из райкома комсомола» новости школьной жизни, давали характеристики (в подавляющем большинстве положительные) соклассникам и соклассницам, рассказывали смешные истории и анекдоты о любимых учителях, но как только речь заходила о деталях интересующего Валю вечера, разговор тут же расклеивался. Можно было подумать, что все эти девочки так увлеклись в тот вечер танцами, что не только не увидели посторонних, но даже не заметили, как чуть не убили их товарища! Правда, одна упомянула каких-то ребят с Биокомбината. Но что это может дать следствию? Ни имени, ни фамилии, ни… Стоп! Девочка сказала, что одного из них кто-то назвал «Ратуш-пашой». Ратуш-паша? Но может быть, это и не кличка вовсе, а просто случайно брошенное слово, обрывок фразы? Или что-нибудь вроде иронической реплики? Нет, уважаемая товарищ Еремченко, ничего-то нового вы Захару не скажете. А он так надеется на вас!

— Что? С Биокомбината? Ратуш-паша? — к великому изумлению Вали Захар вскочил из-за стола и резким движением пятерни взъерошил свой черный чуб. Так он выражал обычно радость. — Это же адрес и кличка Михайлова! Мамаша — Ратушкова, а сын — Ратуш-паша! Просто! Примитивно! А-а-а, дорогой «сынишка», теперь тебе не уйти от нас! Ну, молодчина Валентина, готовьтесь к встрече со светлейшим владыкой хулиганов! Папка с делом об избиении Пономарева в среднем отделении сейфа…

Валя была в восторге. Наконец-то ей поручили вести по-настоящему сложное дело. Теперь у нее есть хитрый и ловкий враг, прекрасно владеющий искусством маскировки. Ему не раз уже удавалось уйти от карающей руки правосудия, но теперь-то возмездие настигнет преступника. О, она, Валентина Еремченко, девушка из «Детского мира», как в шутку называют ее друзья, вырвет признание из уст этого, возомнившего себя неуловимым, «паши»!

Но радость оказалась преждевременной. Валя и Захар опоздали. Преступник накануне разоблачения совершил убийство. Его выследили, арестовали, а дознание поручили вести следователю городской прокуратуры по уголовным делам.

Однажды вечером — это было примерно через неделю после ареста Михайлова — мы вместе с Николаем Георгиевичем Веденяпиным провожали Валю до остановки автобуса. Из распахнутых настежь ярко освещенных окон доносился смех, музыка. «Куба, любовь моя!» — пел чей-то сильный девичий голос, и город, словно зачарованный песней и весной, становился все тише, тише… Улицы, казалось, блаженствовали, омываемые щедрыми волнами теплого воздуха. А Валя, молчаливая, задумчивая, то и дело вздрагивала, поеживаясь, будто от холода.

— Что, Валюша, боязно перед сессией? — спросил Николай Георгиевич, по-своему поняв состояние девушки. — Завтра экзамен?

— Завтра… — машинально ответила она. Потом, помолчав, заговорила быстро и сбивчиво, будто боясь, что ее не дослушают и не поймут до конца: — Экзамен уже был. Я вот шла все и думала, думала… Знаете, что сказал мне сегодня Захар? Он сказал, что Михайлов за время, которое минуло с того школьного вечера, совершил не одно, а три убийства! Три человеческих жизни! А я… я могла раньше взять на себя дело об избиении Пономарева. Могла, но не догадалась. И вот результат…

— Никто вам это в вину не поставит, — попробовал я возразить, видя, как тяжело девушка переживает случившееся. — Вы работаете на общественных началах и делаете все, что поручают. Юридически вы не ответственны за подобную непредусмотрительность. Вы не могли знать…

— Ах, причем здесь юридическая ответственность! — воскликнула она. — Я должна была знать! Должна!

— Вот она — смена наша! — сказал Николай Георгиевич Веденяпин, когда красно-зеленые огоньки увозящего Валю автобуса растаяли вдали. — Серьезный народ!

Я промолчал. Мне не хотелось почему-то разговаривать. Маленькая продавщица из большого столичного магазина игрушек, скромная и внешне ничем не примечательная, преподала нам урок гражданского мужества. Теперь, если во мне когда-нибудь возникнет желание не вмешиваться во что-либо ради собственного спокойствия или благополучия, я обязательно вспомню Валентину Еремченко и скажу себе: «Я должен!» И пусть эти слова станут девизом моей жизни. Девизом, призывающим к высокой моральной ответственности за все, что делаешь сам, за все, что делают другие.