— Его адрес широк. Геосознание — сознательное отношение к окружающей природной среде должно быть присуще каждому. Ну, а для того, кому его работа дает «и карты в руки» — тем более.

Ведь у нас еще распространено мнение, что не стоит сокрушаться по поводу какого-то одного исчезнувшего вида — выведем другой! Это мнение по меньшей мере легкомысленно и безграмотно. Утрата хотя бы одного вида — потеря невосполнимая. Кто знает, сколько потеряло человечество, когда погибла последняя морская корова? Может быть, мы навсегда лишились возможности иметь морское домашнее животное…

И пусть морская корова не на нашей совести, но есть наша вина в отношении к другим видам. О необходимости сугубо осмотрительно относиться к природе, мертвой и живой, она напоминает человеку на каждом шагу. Обратимся хотя бы к промыслу песца. Периодические спады и подъемы численности — биологическая особенность этого вида. Но ошибки в системе промысла усиливают и искажают эти колебания, создают опасность полного подрыва воспроизводительной способности вида. Между тем вопрос жить ему или не жить сегодня всецело в руках заготовителей. А действия без учета особенности жизни вида рано или поздно приведут к подрыву его численности и трудно обратимой генетической деградации. Практический выход из этого прост: плановые задания на заготовки должны быть перспективными — не на год, а на пятилетку — и межобластными. Это создаст ту самую маневренность, которой мы придаем особое значение.

Способ «эксплуатации на износ» любого вида недопустим. Поэтому маневренность промысла должна быть принципом незыблемым. Возьмем наш «деликатесный рыбный цех» — Обь-Иртышский бассейн. В последние годы уловы осетра, стерляди, нельмы, муксуна, чира, сига, пеляди резко снизились. Это объясняется, с одной стороны, загрязнением рек и водоемов промышленными отходами, а с другой — неманевренностью нашего промысла. У нас не налажено комплексное использование всех рыбных богатств, в том числе пока никем не учитываемых «второсортных» рыб — щуки, окуня, плотвы, карася и других. Хотя они представляют собой богатейшее сырье для пищевой промышленности. А ведь их интенсивное использование позволило бы «вздохнуть» ценным видам рыб, дало возможность сочетать экономическую целесообразность промысла с поддержанием оптимального уровня воспроизводства наиболее ценных видов.

Словом, экологически грамотное использование биологических ресурсов любого края — принцип жизненно необходимый.

А как важно быть грамотным, я имею в виду экологически грамотным, каждому человеку, покажу вам еще на одном факте. Прошлым летом проводили мы одну работу в Талицком районе Свердловской области. Есть там такой вид моллюска, вы его, наверное, тоже называете улиткой, а мы — большим прудовиком. Но не в этом суть. В отличие от других видов моллюсков, крайне малочисленных, большой прудовик достигает здесь нескольких миллионов на один квадратный километр. За лето они накапливают до трехсот тонн биомассы, перерабатывая 10 тысяч тонн растительной массы с одного квадратного километра!

Что это значит? Процесс переработки, возвращения вещества в почву — медленный процесс. А эти «ничтожные моллюски» 10 тысяч тонн груза практически мгновенно возвращают в круговорот вещества и энергии и вносят свою долю в «зеленый урожай». Даже в то засушливое лето, о котором я говорю, здесь был богатый травостой. И Талицкий район не только себя обеспечил, но еще и других сеном выручил.

А многие ли из нас остановят ребенка, когда он раздавит улитку или принесет домой, и она там сдохнет? Так что видите — и для тех, кто не входит в «служебные отношения с природой», есть много возможностей оберегать ее.

Вот здесь-то я как раз и не настаиваю на том, чтобы именовать проблему охраной природных условий, и пусть она звучит для каждого из нас привычно и человечно — охрана природы.

Беседу вела

Александра Зимина

Леонид Фомин

Перед ярким цветком

(Заметки писателя)

Осень в том году выдалась ясная и звонкая. Дали редко заволакивали тучи, и они, неоглядные, лилово-синие по горизонту, сулили скорые сухие холода. Лишь по утрам над убранными полями вставали светлые туманы, но и их через час-другой разгоняло солнце.

Иногда в высоком и уже студеном небе с печальными кликами пролетали журавли. Они всегда летели над полем в одном направлении — на запад. Завидев их, мы, сельские мальчишки и девчонки, махали вслед шапками, платками и кричали-просили передать привет нашим отцам на фронте…

Мы часто видели журавлей, потому что часто были в поле. Каждый день, неделю за неделей, весь сентябрь. Мы собирали пшеничные колоски и понимали, какое важное делали дело. Хлеб тогда убирали неуклюжими прицепными комбайнами, чаще конными жатками, потери зерна были большими. И вот нам, школьникам, поручали эту нехитрую, но такую необходимую работу.

Мы знали: кроме нас колоски никто не соберет, совсем нет людей, даже на комбайнах работали женщины, и знали, какова цена каждому мешку, каждому килограмму спасенного нами зерна. Поэтому и шли вместо школы каждое утро в поле, шли рядом с учителями и не уходили, пока не выполняли задания.

Десяти-, двенадцатилетние, мы уже познали цену хлебу, и не только как материальному продукту. Сами испытали, насколько тяжек труд добывать его. Это еще не все — вспахать поле, засеять, вырастить урожай. Надо убрать, сохранить, не потерять ни одного колоса. Подбадривая нас, полуголодных, сморенных работой, учительница младших классов Тамара Сергеевна Тарасова говорила тогда:

— Каждое поднятое с земли зерно — это пуля для врага.

И мы верили ей…

После трудового дня кровоточили изрезанные остью пальцы, болели плечи, ломило спину. А мы ходили и ходили на поле собирать драгоценные колоски, наказывали пролетавшим журавлям передать привет нашим отцам на далеком фронте. И еще просили сказать, что здесь, в тылу, не сидим мы сложа руки, помогаем своей работой бить фашистов…

До сих пор не могу объяснить, почему все это так отчетливо всплыло в памяти, но наверно все же толчком к тому послужил поздний телефонный звонок. Взволнованный голос сообщил, что в одном из дворов многоквартирного дома школьники играют в хоккей и вместо шайб гоняют мерзлые «кунцевские» булки…

— Вот вы пишете, разъясняете, призываете. А толку что? Статья — это ведь не закон, не мера пресечения. Кто-то прочитал, кто-то нет. Да и все ли прочитавшие поймут важность вопроса? Как практически-то остановить подобное безобразие? Никак в толк не возьму, понять не могу, откуда такое у нынешних ребят? Ведь мы-то не подаем худого примера, не пинаем хлеб…

Ну что я мог ответить? Да и ответишь ли в двух словах на целую проблему, на нравственное нездоровье некоторой части детей, подростков, проявляющееся, к сожалению, не только к святому святых — к хлебу. Вот и попытался я поразмышлять, опираясь на собственные наблюдения, на читательскую почту, почему так несхожи дети в разных житейских ситуациях. Какова первопричина доброго поступка и худого, отчего проистекает то и другое? И не имеет ли это прямого отношения к тому, что современные наши дети уж слишком оторваны от земли, от забот взрослых, от посильного труда, вообще от колыбели всего сущего — природы.

Передо мной два письма. Очень разные по содержанию, но чем-то неуловимо близкие по сути.

«В нашей семье двое уже взрослых парней, — пишет Любовь Константиновна Р. — Старший, Володя, родился и рос до школы в деревне. У нас был свой дом, огород, держали корову, разную мелкую живность. Деревня стояла на очень красивом месте: привычные поля и те каждый раз виделись по-новому. Все, в том числе и маленький Володя, любили вечерами работать на нашем приусадебном участке, посидеть с удочкой на речке.

Потом случилось так, что мы были вынуждены распродать хозяйство и переехать в город. Оба с мужем поступили на завод. Нам выделили благоустроенную квартиру. Володя долго скучал по родной деревне, по тихой омутистой речке с гальянами, по друзьям. Даже вспоминал, что где стояло в дому, во дворе. Но вот родился второй сын, Саша, и все, кажется, стало на свое место…»