Старшую Миронову хорошо знали в больнице и делали исключение из правил, пуская ее к дочери. Впрочем, на селе все знали друг друга и поэтому многие общепринятые правила не соблюдались.

— Спасибо. — Лена прошлась по палате, остановилась у кровати, облокотившись о хромированную спинку, и наконец отважилась сказать: — Мам, может, мы от него откажемся? — кивнула она на новорожденного.

— Как это? — только и смогла произнести Вероника Федотовна.

— Очень просто, оставлю его в роддоме, и все дела. Я видела по телевизору, что некоторые так и поступают.

— Совсем обезумела! Он же твоя кровь и плоть.

— Обуза он моя.

— Не смей даже думать об этом. Никому не дам в обиду своего внука. — Вероника Федотовна не усидела, вскочила и беспорядочно забегала по палате. — Ишь, что удумала. Опозорить хочешь?

— Да не мельтеши ты перед глазами. Он, между прочим, Виктору такая же плоть, как и мне, а он отказался от него еще до рождения и, как ни странно, не опозорился.

— Когда-нибудь он пожалеет об этом, — произнесла пророческие, как ей казалось, слова женщина. — Но мы с тобой другие.

— Это ты другая, а я современная и молодая, и нет особого желания зарыть себя в этом возрасте в куче пеленок. Да и замуж нужно еще выйти.

— Малыш в таком деле не помеха.

— Что же ты тогда со мной одна мучилась? А замуж так и не вышла.

— Во-первых, не считаю, что мучилась, во-вторых, до сих пор люблю твоего отца.

— Тогда почему с ним не уехала? Из идейных соображений?

— Глупая ты еще у меня, но наступит такое время, когда начнешь рассуждать по-иному.

— Никогда этого не будет. Ты тоже была молодой и глупой, а рассуждала так же, как и сегодня. Мы новое поколение, у нас свои понятия и взгляды на жизнь…

— Нет у тебя понятий, а взгляды ошибочные, — перебила мать. — Если бы все люди так рассуждали, то давно бы все вымерли, в любом поколении. Смотрю на тебя, и иногда кажется, что ты не моя дочь.

— Значит, я больше похожа на отца, на своего благородного папочку-капиталиста, — съязвила представительница младшего поколения.

— Нет у тебя права судить о нем.

— Это почему же?

— Устала я с тобой спорить. — Женщина подошла к внуку, залюбовавшись его невинным личиком. Он безмятежно спал, не подозревая, что взрослые решают его дальнейшую судьбу. — Я запрещаю тебе бросать малыша. Запрещаю! — сказала, как отрезала, Вероника Федотовна.

— Хорошо, только нянчиться с ним придется тебе.

— Справимся. Правда, маленький? — И поцеловала новорожденного в щеку.

…Так и вышло. Лена воспитанием и черновой работой себя не утруждала, взяв на себя лишь неотъемлемые обязанности кормления. Но даже такая малость ее нервировала, потому что сковывала свободу передвижения и действий, плюс вынужденная диета. Она считала дни, когда можно будет оторвать малыша от груди. Лена открыла для себя, что тяга к Колесникову у нее значительно ослабевает, и, постепенно освобождаясь от душевных мук, радовалась.

Бело-дымчатые облака заволокли небо, спасая землю от зноя. Лена вышла на улицу посидеть на завалинке. Малыш, которому она до сих пор не придумала имени, а бабушка называла его Васяткой, спал, Вероника Федотовна копошилась на огороде: лето вступало в свои законные права, и необходимо было успеть все посадить. Даже в этом она не прибегала к помощи дочери, которая обленилась вконец. Но старшая Миронова настаивала, чтобы та не утруждала себя ничем, иначе раньше времени пропадет молоко.

Молодая женщина брезгливо осмотрела свою располневшую фигуру.

«Когда же закончатся мои мучения? — пронеслось в ее голове. — Ничего, теперь буду умнее. — Ей казалось, что она набралась такого опыта, что теперь ни один мужчина не способен обвести ее. — Буду жить в свое удовольствие, — решила она. — Вот только поскорее бы привести в норму фигуру». — Лена вскинула вверх коротенькие ресницы и заметила, что к их дому направляется почтальонша с огромной старой сумкой на правом плече.

— Вероника Федотовна дома? — поинтересовалась круглолицая деревенская баба средних лет.

— Мам, тебя Зинка зовет! — крикнула Лена, не покидая завалинки. — Что у тебя? — обратилась она к почтальонше.

— Телеграмма, — ответила плотнотелая женщина, на щеках которой играл здоровый румянец.

— Давай мне.

— Нет, пусть уж Вероника Федотовна прочитает первой, — возразила почтальонша, на что Лена лишь пожала плечами.

— Ну, чего тебе? — В поле зрения показалась хозяйка, вытирая руки передником. — Добрый день, Зинуля, — расплылась она в улыбке, заметив посетительницу.

— Добрый день, — без всякого оптимизма отозвалась почтальонша. — Телеграмма. — И она протянула ее Веронике Федотовне.

Та прочитала текст, и по лицу пробежала мрачная тень.

— Плохая новость? — не удержалась дочка.

— Хуже некуда.

И мать протянула ей телеграмму.

— Я, пожалуй, пойду, — засобиралась Зина, но ей никто не ответил.

Лена уткнулась в телеграмму, а Вероника Федотовна погрузилась в собственные невеселые мысли.

— И ты переживаешь из-за смерти сестры отца? — первой подала голос Леночка, которая не нашла причин для трагедии.

— Мы были близки в молодости, и мне очень жаль ее.

— Когда это было, уж давно все бурьяном поросло, — сказала Лена.

— Какая же ты у меня равнодушная и безжалостная! — в сердцах воскликнула мать, которая устала бороться и спорить с дочерью по всякому поводу.

Та и ухом не повела на ее замечание, имея свои твердые убеждения.

— И ты собираешься ехать на похороны?

— Разумеется, — ответила женщина без тени сомнений.

— Но она тебе — никто. Столько лет ни слуху ни духу, и на тебе, вспомнили ближайшую родственницу.

— Замолчи! Тебя не должно это касаться.

— Как это не должно? — возмутилась Леночка. — С твоим внуком я одна буду справляться?

— Да за что же мне такое наказание? За три-четыре дня не растаешь. Пойми, дочка, мне необходимо присутствовать на похоронах, — добавила Вероника Федотовна более мягко.

— Сестра бросившего нас отца, к тому же покойная, тебе дороже меня с внуком? — с присущим ей эгоизмом обиделась дочка.

— Я перестираю и переглажу пеленок на несколько дней вперед, — искала компромисс старшая Миронова.

— Все равно меня не послушаешь, — отмахнулась младшая, таким своеобразным способом соглашаясь с неизбежным.

…Всю ночь Васятка не давал Лене спать: кормила она обычно ребенка в темное время суток только один раз. Но в отсутствие Вероники Федотовны несколько раз за ночь пришлось менять мокрые пеленки, которые она забрасывала в угол комнаты, и поправлять соску. Утром молодая мамаша чувствовала себя разбитой и подавленной, с ненавистью взирая на нарушителя спокойствия. Днем ей удалось прикорнуть пару раз, но ненадолго. Всегда находился повод для того, чтобы прервать ее сон, и виновником неизменно являлся новорожденный. Следующая ночь точь-в-точь повторила первую, и очередное испытание показалось Мироновой настоящим кошмаром. Она даже не задумывалась, как справляется с ее материнскими обязанностями Вероника Федотовна.

«Вероятно, предыдущее поколение двужильное», — лишь мелькнуло в ее голове.

Лена вновь перепеленала сына и уставилась на него красными, воспаленными глазами.

— С какой радости я должна терпеть из-за тебя лишения? — спросила она вслух у бестолкового, не реагирующего на вопрос собеседника. — Вот отнесу тебя родителям твоего папочки и пусть нянчатся.

И она тут же зацепилась за эту мысль. Наспех одевшись, предварительно накормив малыша, она взяла его на руки и выскочила на улицу, подгоняемая неожиданной задумкой, и через каких-то пятнадцать минут добралась до дома Колесниковых. Миронова решительно постучала в дверь.

— Леночка? — долетел до ее слуха изумленный голос Варвары Степановны.

— А вот и бабушка нас встречает, — проворковала она сыну, не удостоив хозяйку взглядом, и юркнула в дверь.

— Может, все-таки объяснишь цель своего прихода? — потребовала возмущенная женщина, заподозрившая неладное.