И если уж Арпад Керекеш навел дуло пулемета, то можно быть уверенным, что мятежников настигнет неминуемая смерть. Тибор Самуэли первым ворвался в здание Совета. Он никогда не оглядывался, зная, что бойцы неотступно следуют за ним, лишь последний останется за дверью, чтобы вести наблюдение.

А в помещении — перепуганное сборище местных господ. Все дородные, гладкие — бывшие землевдельцы, мироеды, чиновники управы. Увидев ворвавшихся бойцов, они остолбенели от неожиданности, Самуэли быстро осмотрелся: есть ли оружие? На вешалке — дюжина винтовок… Оправившись от первого испуга, мятежники кинулись было к оружию, но бойцы уже преградили им путь. Тибор подошел к письменному столу, осмотрел лежащие на нем документы. На глаза ему попался список. Подняв лист, Тибор показал его бойцам. Самый молодой из них, Йожеф Каман, бросив быстрый взгляд на длинный ряд имен, решительно схватил за шиворот одного дрожавшего от страха старикана.

— Немедленно покажи, где арестованные! — коротко приказал он.

Старикан оказался посыльным при бывшей сельской управе. Тюрьму мятежники устроили рядом, в саманном доме, выселив из него жильцов.

Дверь лачуги изрешечена пулями. Белобандиты развлекались, стреляя в арестованных сквозь дощатую дверь.

Подоспели бойцы, ехавшие на подводах. Лейриц отдал приказ атаковать белых, что засели в проулках, примыкающих к площади, и в огородах.

— Ударить по врагам, не дать им окружить отряд! — скомандовал Лейриц.

Грянули выстрелы. Услышав перестрелку, узники запели «Интернационал». Торжествующая надежда на избавление звучала в их голосах.

Когда Каман распахнул дверь, из саманной темницы вышли тридцать человек. Красногвардейцы, члены здешней директории, коммунисты. Избитые, окровавленные, шли они, пошатываясь, с трудом передвигая ноги. Несколько дней томились они в тюрьме, за это время их ни разу не кормили. Два трупа лежали на земляном полу мазанки, а рядом — Иштван Сабо, он тяжело ранен, но жизнь еще теплится в его измученном теле. Среди освобожденных — комендант местного красногвардейского гарнизона. Его жестоко пытали, и кровь еще течет по его груди.

— Вам сделать перевязку? — спросил его Каман.

— Лучше дайте оружие, — прохрипел комендант.

Самуэли не обнаружил на письменном столе никаких бумаг, которые содержали бы ценные сведения. Значит, заключил он, здесь гнездо только местных вожаков. А где размещена штаб-квартира главных мятежников? Взгляд его скользнул к телефонному аппарату. Тибора словно осенило.

— Вызовите ко мне Берени, — распорядился он, обернувшись к вестовому. И когда Берени явился, Тибор приказал:

— Товарищ Берени, немедленно отправляйтесь на телефонную станцию. Если она повреждена — восстановите. Кто бы ни вызывал сельскую управу, соединяйте через этот аппарат. Предварительно дайте знать мне.

Долговязый парень поспешил на станцию. По специальности он электрик, но умеет обращаться и с телеграфным аппаратом, и в телефонной связи разбирается. У Берени покалечена правая рука — был ранен еще в мировую, но скрыл увечье, чтобы сражаться за революцию.

Самуэли по достоинству оценил его самоотверженный поступок, но так же, как и однорукого бойца Габора Домбровского, оберегал, заботился, чтобы им давали посильные задания.

Минут через десять, после того как Берени заступил дежурить на коммутаторе шольтской телефонной станции, раздался звонок главного нотариуса села Апоштаг:

— Соедините с сельской управой. Нужно переговорить с господином писарем.

— Одну минутку, — ответил Берени и тут же предупредил Самуэли: — Внимание, говорит бывший главный нотариус из Апоштага. Видно, снова занял свое прежнее кресло,

— Соедините! — коротко приказал Самуэли, — Алло! — Самуэли назвался вымышленным именем и продолжал: — Господин писарь пошел устраивать засаду красным. Ждет непрошеных гостей. Меня оставили дежурить в своем кабинете. Велели принимать телефонограммы и записывать, ежели будут какие приказания.

— Что там за стрельба? — спросил главный нотариус. — Даже здесь слышно. Не красные ля это? Почему не сообщаете обо всем, что у вас происходит? — начальственным тоном распекал Тибора глинный нотариус, — Не имея точных сведений, мы поможем руководить из центра действиями повстанцев.

Вот и сейчас не знаю, посылать вам на подкрепление батальон или хватит роты?

— Господин писарь сам доложит вашему благородию, — отвечал Тибор. — Он решил лично уточнить обстановку. Как только прибудет, сразу же отправит вашему благородию письменное донесение. А где пас найти, господин главный нотариус?

— Как где? Болван!.. Прямо в штаб-квартире на усадьбе Ревбер.

Дорога каждая минута. Лейриц с несколькими бойцами уже мчится на машине на усадьбу. Надо застигнуть врасплох главарей мятежа, доставить в Шольт и допросить…

А через несколько часов Самуэли и Лейриц обсуждали план дальнейших действий, учитывая сведения, полученные от арестованных главарей.

В ходе допросов выяснилось, что в течение последних недель мятежники распустили слух, будто красные решили сжечь урожай, вконец разорить крестьян, а всех хозяев превратить в батраков. Враги использовали и постановление Правительственного Совета о призыве молодежи на военную службу. Когда в Дунапатае новобранцам разослали повестки, в Харте уже болтали о том, что мобилизуют всех мужчин, стариков и даже калек. В довершение заговорщики выпустили воззвание, в котором говорилось, что в Дунапатае началось восстание, что жители его осаждают призывные пункты и местную директорию. Крестьяне, похватав косы, мотыги и вилы, устремились на подмогу соседям-дунапатайцам. А в Дунапатае одновременно бросили клич: «Крестьяне в Харте восстали против красных и идут к вам на помощь. Действуйте смелее! Долой красных комиссаров!» И поскольку крестьяне из Харти действительно пришли в Дунапатай, началась кутерьма. И на то, что слухи о всеобщей мобилизации не подтвердились, уже никто не обращал внимания. «А вот в Шольте красные поистине творят беззакония!»— продолжали заговорщики свое черное дело. Смутьяны двинулись в Шольт.

Зачинщики из кожи вон лезли, чтобы создать впечатление, будто восстало» все село. На самом деле — в мятеже участвовали лишь зажиточные крестьяне. Мятежники захватили представителей местных органов власти, истязали их, издевались. Белые объявили мобилизацию. Обязали всех крестьян явиться к местной управе на конных подводах, а неимущих — пешком, прихватив с собой охотничьи ружья или любые колющие и режущие орудия, иметь при себе трехдневный запас провианта. Сколотили роты, батальоны и двинулись на окрестные села, а дальше — «до самого Будапешта!»

Ревберские мятежники признались и в том, что береговая батарея была захвачена по их заданию. Однако о минных заграждениях и о том, с какими частями им предстояло соединиться на подступах к Будапешту, сказать ничего не могли. Видимо, их не во все посвящали белые офицеры секретной разведывательной службы, которые осуществляли связь между Веной и Сегедом. Арестованные сообщили также, что основные силы дислоцируются в Дунапатае. Они знают о том, что на них движутся отряды красных, окопались и готовы дать решительный бой.

«Не сегодня-завтра в Будапеште что-то должно произойти, — слушая допрос, думал Самуэли. — Иначе зачем понадобилось двигать мятежников к Пешту с трехдневным запасом провианта?»

— Да, так что же с Дунайской флотилией? — вскинув голову, обвел он вопросительным взглядом своих товарищей. — Почему нет мониторов? Когда прибудут? Необходимо держать эту компанию под контролем.

Бойцы особого отряда, преследовавшие белых до села Дунапатай, вернулись с операции и расположились на привал. С аппетитом уплетали они яичницу, ворчавшую на огромной сковороде. (Они и не припомнят, когда в последний раз им выпадало счастье отведать столь редкое по нынешним временам лакомство. Шольтские молодухи решили побаловать солдат, благо мужья далеко — в окопах под Дунапатаем!) Но вот взмыла в небо зеленая ракета: на горизонте появились суда Дунайской флотилии. Братья Самуэли и Лейриц сели в машину и отправились на берег Дуная.