Все склонились над большой картой, разостланной прямо на земле, перед палаткой.

— Где вы достали такую превосходную карту? — удивился Клюзере.

— Я сам ее вычертил, — ответил Домбровский.

— Какое искусство! — с восхищением воскликнул Ранвье, любуясь картой, сделанной почти с типографской отчетливостью.

Домбровский улыбнулся наивности штатского человека.

— Я все-таки офицер генерального штаба, — заметил он.

Авриаль осведомился:

— Скажите нам, генерал, какие силы расположены от Сент-Уана до Исси?

— Очень мало, гражданин Авриаль, не более пяти тысяч. Если мне не пришлют подкреплений, придется отступить.

Все посмотрели на Клюзере.

— Мы потом пройдем по линии укреплений, — сказал он.

— Разрешите, я уж докончу, — настойчиво сказал Домбровский. — У меня всего сорок пушек…

— Генерал! — прервал его Клюзере. — Не вводите в заблуждение членов военной комиссии. Вы умолчали, что у вас есть бронированные поезда. Это тоже артиллерия.

— Не поезда, гражданин военный делегат, а только два блиндированных вагона, — отвечал Домбровский.

— Постойте, постойте! — не унимался Клюзере. — В Пуэн-дю-Журе на виадуке у вас есть четыре блиндированных локомотива. Это тоже артиллерия, генерал!

— Но ведь снарядов для них вы не прислали, — сказал Домбровский, уже сердясь.

— Пришлю. Кроме того, генерал, по изгибу Сены курсируют наши канонерки. Это тоже артиллерия, насколько я разбираюсь в военном деле!

Раздался легкий почтительный смешок адъютантов и порученцев.

— Канонерки, — сдерживаясь, ответил Домбровский, — относятся к вооружению южного участка, которым командует генерал Врублевский.

— Ну, можно ли быть таким формалистом, генерал Домбровский! — сказал тоном отеческого упрека Клюзере. — Мне, например, доподлинно известно, что канонерки Врублевского обстреливали Севр. А ведь это уже ваш участок, западный. Прошу убедиться, граждане.

Все склонились над картой.

— Да… — послышались голоса. — Это так… Видите?..

Клюзере был великодушен.

— Конечно, — сказал он, — трудно разграничить участки обороны с большой точностью. И мы знаем, что перекрестным огнем участки помогают друг другу. Так и должно быть. Генерал Домбровский слишком опытный и дельный военачальник, чтобы отрицать это.

По траншеям они перешли к форту Исси. Там их встретил Врублевский. В отличие от Домбровского, он редко бывал в Париже и мало кто его знал. Еще по дороге в форт Клюзере отрекомендовал его как одного из руководителей польского восстания, офицера с широким кругозором, прослушавшего курс лекций во французской школе генерального штаба.

— Вот где много пушек! — воскликнул Авриаль, оглядывая батареи, установленные в форту на различных позициях.

— У меня здесь действительно полсотни пушек, — сказал Врублевский. — Но только семнадцать из них исправны. К тому же нам не хватает снарядов.

— Снаряды будут, — уверил его Клюзере.

Они осмотрели и другие форты — Ванв, Монруж, Бисетр, Иври. Заглянули в редуты. Дошли даже до самого южного из них — Шуази ле-Руа. Отсюда были хорошо видны позиции версальцев.

— Сколько до них? — спросил Ранвье, невольно понизив голос, словно боясь, что его услышат во вражеском лагере.

Врублевский не успел ответить. По-видимому, версальцы заметили какое-то необычное движение в редуте и открыли стрельбу. Однако никто не предлагал уйти отсюда: военные — потому, что не придали этому значения, а штатские — из опасения прослыть трусами. Но дело обернулось серьезнее. С железнодорожной станции прибежал наблюдатель и сообщил, что версальцы сделали вылазку в приближаются к редуту в количестве не менее роты. Врублевский осведомился у лейтенанта, командовавшего редутом, сколько у него людей. Оказалось, около трехсот, и четыре гаубицы. Оставив сотню в укреплении, Врублевский повел остальных навстречу версальцам. К ним присоединились Клюзере и Домбровский.

Авриаль удерживал их:

— Вы не имеете права этого делать! Это безумие: три генерала идут в мелкую стычку. Я вам запрещаю!

Они его не слушали. Командовал Домбровский. Ему пригодились старые кавказские навыки. Так же как и там когда-то, он подпустил версальцев без выстрела на близкое расстояние и только тогда открыл огонь. Ряды наступающих дрогнули. Домбровский поднял своих людей и повел в штыковую атаку. Клюзере и Врублевский шли с ружьями наперевес, как простые солдаты. Версальцы бежали, бросив раненых и убитых.

— А знаешь, Ярек, — шепнул на обратном пути Врублевский, — Клюзере не трус.

— Я это заметил, и мне это приятно, — сказал Домбровский.

Врублевский беспокоился за приезжих парижан — а вдруг повторная вылазка или артиллерийский налет? Да, собственно, больше и делать тут было нечего. Все уселись в маленький вагончик, и локомотив повез их в Жантильи, где была штаб-квартира Врублевского. Здесь Домбровский и Врублевский снова насели на Клюзере, требуя подкреплений. Он сказал не без торжественности:

— Теперь, когда я все проверил лично, я убедился, граждане генералы, в резонности ваших требований. Могу вас уверить, что все ваши законные ходатайства будут удовлетворены.

Домбровскому не очень понравилось это слово «ходатайства». Но он решил не придираться, тем более что Клюзере расположил его к себе своим поведением в этой маленькой стычке. К тому же Домбровского успокаивало то, что свое обещание Клюзере сделал в присутствии двух членов Коммуны.

Часть X

ВЕРНОСТЬ

Глава 38

Свидание в роще

Ночью Домбровский вышел на условленное свидание с Залеским. Он взял двух спутников: своего комиссара Дерера и адъютанта капитана Рожаловского. Дерер очень нравился Ярославу. Простой сапожник, он был тем не менее интеллигентным человеком. Невозмутимый в бою, веселый и заботливый в обращении с солдатами, он являл собой типичный образец революционного французского рабочего. Он был членом парижской секции Интернационала. Глядя на него, Домбровский вспоминал вещие слова Бланки, которые когда-то приводил ему Герцен: «О, вы не знаете, что бродит и зреет в парижских массах. Парижский рабочий выручит Францию, республику, всю Европу!»

Рожаловский был совсем молод, но числил за собой солидный военный стаж, начавшийся в польском восстании. Прежние адъютанты, Околович и Анфан, были ранены. Пули и снаряды щадили Домбровского. Люди падали рядом с ним, и ни один его адъютант не оставался в строю более недели. Но Рожаловский твердо верил, что выживет. Эта вера покоилась на одной странной убежденности Рожаловского: он был убежден, что его жизненная миссия состоит в том, чтобы описать жизнь обожаемого им генерала Домбровского. Каждый вечер он подробно записывал в дневник все впечатления дня, конечно, в той мере, в какой они касались Домбровского. Иногда и посреди дня, отвернувшись от генерала, он спешно заносил в записную книжку свои наблюдения или слова Домбровского, которые боялся забыть. Домбровский скоро догадался об этой страсти своего адъютанта, но оставался к ней равнодушен. Ему было не до того.

Все трое шли молча. После дневной стычки было тихо. Они вошли в рощу. Деревья только начали зеленеть, и лунный свет свободно пробивался сквозь молодые кроны. Они дошли до поляны, где была условлена встреча. Она была пуста.

Домбровский прислонился к дереву и задумчиво смотрел в небо. Дерер уселся на пенек и запалил трубку. Рожаловский не понимал их беспечности. Он тихо расстегнул кобуру: ведь версальцы могли, думал он, прислать взвод или даже два и зацапать всех троих как малых детей.

Но вот Домбровский насторожился. У него был тонкий слух. Действительно, через несколько минут из-за деревьев вышли двое. Увидев, что генерал не один, они остановились. Домбровский подошел к ним и вежливо поднес руку к козырьку: