Впереди — город великого Ленина. Ведь и осенью 1919 года его, Якира, после Южного похода вместе с 45-й дивизией направили с берегов Днепра к берегам Невы, чтобы дать отпор полчищам Юденича. Дорога одна, а вот настроение не то… Конечно, Ленинградский округ тоже лобовой. Там командарма ждала не менее интересная работа. Но все же жаль было расставаться с Киевом, с войсками. Ведь здесь он знал каждую дивизию, каждый полк, знал, на что способны их командиры. Вот все восхищаются командармом 1 ранга Борисом Михайловичем Шапошниковым. Выступая с докладами, он, не глядя на карту, называет дороги, речные рубежи, высоты, отдельные хутора. Здесь и у него, Якира, вся карта будущего театра военных действий крепко держится в голове. А там, в Ленинграде, все придется изучать заново.
Настал день отъезда. Квартиру занял новый командующий. Семья Якира пока оставалась в Киеве, ей отвели две комнаты. Провожающих было немного: Иван Дубовой, Амелин, жена, сын Петя. Вместе с Ионой Эммануиловичем уезжал в Москву его бессменный адъютант Виссарион Захарченко. У всех было почему-то грустно на душе.
На рассвете 1 июня поезд Киев — Москва прибыл на станцию Брянск. В вагоне все еще спали. Отстранив проводника, в коридор вошли двое военных, направились к купе, занятому Якиром. Не постучавшись, открыли дверь. Один из вошедших молча шагнул вперед, извлек из-под подушки командарма пистолет и лишь после этого разбудил спавшего Якира. Все стало ясно без слов.
— А санкция ЦК? — спокойно спросил командарм.
Грузный особист ответил:
— Потерпите до Москвы…
Стража приказала арестованному выйти из вагона. В обход вокзала повела его к ожидавшей у тупика закрытой черной машине. Следом бежал полураздетый Захарченко. Якир, заметив адъютанта, успел ему сказать:
— Виссарион! Передай жене, сыну, что я не виновен ни перед партией, ни перед Сталиным, ни перед народом, ни перед ними. До моего возвращения, дружище, не давай их в обиду.
Из Брянска до Москвы Якира везли в машине со скоростью сто километров в час.
…В одиночной камере на Лубянке, уже без пояса, без орденов и депутатского значка на груди, без командармских шевронов и звездочек на рукавах, Якир сразу потребовал бумагу. Не зная еще, в чем его собираются обвинять, он, как член ЦК партии, написал гневную жалобу в Политбюро, требуя немедленного освобождения или встречи со Сталиным.
Якир жил надеждами. Как прозрачный стебель бальзамина никнет без воды, так и переставший надеяться заключенный еще задолго до судебного решения становится трупом. А его надежды имели под собой прочную основу. Это — честная служба в Красной Армии, три боевых ордена, золотое оружие — за Лиски, за Южный поход, за боевую помощь Буденному на всем пути от Таращи до Львова, за разгром Петлюры. Ведь не кого-нибудь, а его, Якира, член Реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталин поставил в критический момент во главе Фастовской группы войск! Сталин хорошо знает его и не допустит несправедливости…
Надежды поддерживали дух. Он докажет свою невиновность. Это не так трудно сделать. У него могли отобрать мундир, боевые награды, оружие, семью, друзей, но не могли отнять веры в ленинскую правду. В своей гневной жалобе Якир прямо писал, что какие-то чуждые силы за спиной ЦК творят черное дело.
Однако вскоре ему предъявили обвинение, и такое тяжкое, что в сравнении с ним весь прежний «сценарий», признания которого так добивались ежовские следователи от Шмидта, выглядел кустарной стряпней. Обвинение гласило — «гитлеровский шпион».
Может, фальшивые документы, порочащие Якира, о которых писали иностранные авторы, где-то действительно существуют? Может, эти фальшивки, как утверждает в своих мемуарах Черчилль, и впрямь попали через Бенеша к Сталину? Может, «Скорпион», многому научившийся с тех пор как от имени румынского короля сочинял письма командующему Южной группой войск, при помощи и по требованию гестаповцев на самом деле сумел воспроизвести на фальшивках «красной папки» подпись Якира?
Люди, имевшие возможность присутствовать на суде, утверждают: никакой «красной папки», никаких обличающих закордонных документов подсудимым не предъявлялось.
Иностранные авторы, как обычно, всячески раздувают «успехи» своих разведок, доказывают, что им удалось, околпачив Сталина, выиграть крупное сражение задолго до войны. Но Сталин не был столь наивен, чтобы поддаться на шаблонную приманку, о которой можно прочитать во всех популярных учебниках по разведке…
Закордонные борзописцы утверждают, что «красная папка» попала к Сталину в мае 1937 года, а ведь комдива Шмидта заставляли оговаривать Якира за девять месяцев до того. При чем же здесь «красная папка»?
Нет, и без пресловутой «красной папки» Сталин сделал бы свое черное дело. С его именем связана невинно пролитая кровь тысяч и тысяч людей, пострадавших от произвола.
Дальновидный Ленин не без основания предостерегал партию: «Сталин сосредоточил в своих руках необъятную власть, но я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Очень правильно сказал Никита Сергеевич Хрущев: «Сталин стрелял не только по врагам, но и по своим, по друзьям, по ветеранам революции».
Якир оказался жертвой одного из этих многочисленных выстрелов по своим, жертвой преднамеренной клеветы и беззастенчивого нарушения законности.
14. С верой в партию
Дознание длилось всего десять дней. На одном из допросов Якир сказал следователям:
— Чему и кому вы верите? Это же грубая провокация.
— Не вам нас учить, — отрезал следователь, затем с издевкой добавил: — Вы, вероятно, все еще считаете себя командармом, членом ЦК? Кто вы теперь? Вы — ноль без палочки, арестант, враг народа! Ежовская разведка знает, что делает. Знает, чему верить и чему не верить. А имя Сталина вам, изменнику, мы запрещаем произносить.
У Якира все оборвалось внутри. Тем не менее он продолжал:
— Вы обманываете партию, Сталина, народ. Вы затеяли что-то страшное. Но зачем? Знайте, господа горе-следователи, если вас не расстреляют по требованию Сталина и по приговору суда, то вас все равно рано или поздно убьет черная совесть. История все поставит на место.
Была еще надежда на суд. Стало ясно, что в шпионаже и военном заговоре обвиняли не только его, а еще одного маршала, трех командармов, четырех комкоров. Было страшно не только за себя, а прежде всего за судьбы страны, за судьбы народа, за судьбу семьи.
Жена! Сын! Что будет с ними?! Что будет с племянниками — детьми Илюши Гарькавого?!
Мучительно тянулись часы одиночества. Жуткие думы точили мозг. Щемило сердце. Онемели пальцы. Он, Якир, воевал и боролся за то, чтобы всем детям жилось радостно и легко. А его сына и еще многих-многих детей будет всю жизнь «украшать» ярлык: «дети врагов народа». Как же так? Ведь это вопиющая и страшная несправедливость!..
А кто станет во главе дивизий, корпусов? Ведь следователи похвалялись, что они выкорчуют всех его сослуживцев, все «якировское гнездо». А разве это якировское?! Это же большевистское гнездо! Кто же в случае необходимости поведет в бой войска? Сильная, единая Красная Армия сдерживала многих. А обезглавленная, опустошенная, она может лишь разжечь вожделения Гитлера и толкнуть его на развязывание войны.
Люди, конечно, есть! Нигде так пышно не расцветают молодые таланты, как на советской почве. В Киеве, рядом с Домом Красной Армии, во дворе, где стоит особняк командующего, растут старые ели. Ежегодно весной кончики их ветвей выбрасывают светло-зеленую, нежную поросль. Вот так и в жизни. Растет, подымается молодежь. И не только догоняет, но и перегоняет своих учителей. Бывший морзист стал первым заместителем командующего Уральским округом, не сегодня-завтра займет место Илюши Гарькавого. В случае чего Борис Церковный — готовый командарм…
…Дело Тухачевского, Якира и других рассматривало особое присутствие. Но это был формальный суд. Все было предрешено заранее. Во время суда председательствующий Ульрих задал вопрос: