Якира со всеми почестями принимал похожий на мумию, извлеченную из асуанских пирамид, генерал Гамелен. Странное и вместе с тем горделивое чувство переполнило сердце Якира. Подумать только! Французские войска высаживались в Одессе, шли вместе с румынами на Тирасполь, хозяйничали в советских водах Черного моря, вооружали Деникина, помогали Врангелю укреплять Перекоп, а Пилсудскому берега Збруча и Вислы; правая рука Гамелена — генерал Вейган в 1920 году фактически возглавлял третий поход Антанты. А теперь?.. Теперь генеральный штаб Франции принимает с почестями советских военных, посылает армейских «китов» в СССР, зовет к себе, показывает свои достижения. Союзники! Народный фронт сказал: «Лучше год с Советами, чем день под Гитлером!»

Якира прежде всего повезли на линию Мажино. Французам было чем похвастать. Генерал Луазо, спускаясь с Якиром в подземелье чудо-дотов, хвалился:

— Неприступный гранит.

— Неприступного гранита самого по себе нет, — спокойно ответил Якир. — Только гранитные сердца придают неприступность граниту.

Во время развернувшихся вскоре маневров советскому командарму дали возможность побывать всюду. Его опытный глаз замечал и то, что назойливо демонстрировалось новым союзником, и то, что хозяева тщательно пытались скрыть. Французы хвалились мощью своих пушечных стволов, заявляя, что их будет сотня на каждом километре активного фронта.

Однако танки они пристегивали лишь к атакующей пехоте. И это после трудов Фуллера, после «Танковой войны» Эймансбергера, после восхищенных отзывов о смелых маневрах советских танков стажера Луи Легуэста и даже после нашумевшей книжки командира танкового полка де Голля, пытавшегося внушить высшему генералитету Франции новые идеи.

То, что увидел Якир, огорчило его. Чего можно ждать от такого союзника! Ведь у Гитлера не только дивизии и корпуса, а целые армии оснащены авиационными моторами и закованы в броню!

На осторожные вопросы Якира очень сдержанно встретивший советского командарма Вейган отвечал кратко и неопределенно:

— Военная комиссия парламента! Она требует, чтоб танки в первую очередь прикрывали своей броней сынов Франции — атакующую пехоту. Де-мок-ратия! — с плохо скрываемой иронией добавил генерал.

Якир подумал: «Это, очевидно, та треть депутатов, которая голосовала против советско-французского договора о взаимной помощи. И им, господам, вместе с Вейганом, ясно, больше нравится быть год под Гитлером, нежели один день идти рука об руку с Советами».

Гамелен, желая, очевидно, кое-что услышать о возможностях восточного союзника, развернул перед Якиром карту, начал водить сухим пальцем по прирейнским землям, где густота фабричных труб могла бы соперничать с девственным лесом.

— Да, Рур — это грозная штука, — сказал командарм, не отрывая глаз от карты. — Но кое-что сделано и у нас. Пятилетки дали нам новый Краматорск, Магнитку, Кузбасс. С конвейера сходят сотни танков, самолетов, зениток. — Иона Эммануилович сделал паузу и, по обыкновению, когда собирался сказать что-нибудь особенное, прищурился: — Но, мон женераль, мы куем оружие для того, чтобы отстоять свой уклад, Гитлер же кует его лишь для того, чтобы навязать свой уклад и нам и вам.

Во время банкета сидевший рядом с советским военным атташе офицер генштаба Луи Легуэст сказал:

— Вот вы сажаете в танки рабочих. Для них техника — родное дело. А мы создаем танковые экипажи из пейзанов[35], причем собираем их из глухих деревушек Вогезов и Арденн. Вся известная им техника — плуг и коса, зато, как говорят наши генералы, это надежно. Но, по-моему, с этаким контингентом не сунешься в далекий и дерзкий рейд, на который способны ваши солдаты…

«Скорпион» прибыл в Париж не для того, чтобы своей или же рукой наемника отнять жизнь у командарма Якира. В бесконечных беседах с Гейдрихом, Канарисом, Гиммлером в Берлине было достигнуто единое мнение: такой акт вызвал бы лишь негодование в народе и сплоченность всех сил страны вокруг Кремля. План был иной. Следовало так обтяпать дело, чтобы вызвать замешательство не только в войсках, но и в народе. Деникинец высказал предположение, что Якира потянет, хотя бы из простого любопытства, в «Мулэн руж» или же в «Ша нуар»[36], а там можно заснять его на пленку и затем шантажировать. Он даже предложил привлечь для этого свою жену, когда-то известную в царской России певицу.

Канарис, хорошо знавший особенности всех советских деятелей, резко оборвал шпиона:

— Опять рецидив кустарщины… Мелко плаваете… Не знаете Якира, а почти земляки. Видно, забыли про вашу «гениальную» идею с княжной Урусовой? Ваш вариант может сорвать наш генеральный план. Поэтому только наблюдение, подчеркиваю, наблюдение и лишь с одной целью охота за мелкими деталями. Сплошь и рядом мелкая, ничтожная, но убийственная деталь делает правдоподобной былью колоссальные небылицы…

И тут берлинского наемника осенило. Он ответил обер-гестаповцу, почесывая щеку обрубленным пальцем:

— В Сибири охотники подбрасывают медведю «ежа» — утыканный гвоздями шар. Разъяренный зверь, схватив его лапами, становится беззащитным. Вот мы подкатим красным такого «ежа». Это будет похлеще десяти Перекопов.

Выйдя из кабинета Гиммлера, главаря гестапо, и вернувшись в специальную лабораторию в подземелье на улице принца Альбрехта, «Скорпион» дрожащими пальцами захватил из коробочки щепоточку кокаина. Прижав одну ноздрю, с упоением вдохнул в себя порошок. Закопченные мозги контрразведчика словно продула струя свежего воздуха. Он направился к своим подручным.

Чем были заняты в то время «лаборанты» в подземелье на улице принца Альбрехта? Об этом сообщают изданные за кордоном книги: «Тайный фронт», «Лабиринт», «Канарис», «Двойная игра», «История германского генерального штаба». Бывшие гитлеровские служаки не скупятся на ложь. Однако все они придерживаются одной версии: гестапо создало так называемую «красную папку» с фальшивками для передачи Сталину.

Об этом Н. С. Хрущев напомнил делегатам XXII съезда: «Как-то в зарубежной печати промелькнуло довольно любопытное сообщение, будто бы Гитлер, готовя нападение на нашу страну, через свою разведку подбросил сфабрикованный документ о том, что товарищи Якир, Тухачевский и другие являются агентами немецкого генерального штаба. Этот «документ», якобы секретный, попал к президенту Чехословакии Бенешу, и тот, в свою очередь, руководствуясь, видимо добрыми намерениями, переслал его Сталину. Якир, Тухачевский и другие товарищи были арестованы, а вслед за тем и уничтожены».

Не явилась ли «красная папка» тем «ежом», о котором говорил «Скорпион» Канарису? Так или иначе, а «лаборанты» с улицы принца Альбрехта заботами немецкого посольства в Москве получили все образцы советских карандашей, из которых выбрали один, идентичный якировскому…

В те лихорадочные дни «Скорпион» часто приходил на работу в нечищеной обуви и небритым. На берегах Сены к его внешнему виду придирчиво относилась жена. В Берлине же он был предоставлен самому себе. Не было с ним и его верного оруженосца и телохранителя Антона Кожемяченко.

Вожак плосковских повстанцев сначала в роли деникинского эскадронного командира воевал под Мариуполем и Орлом. Потом, спасая свою шкуру, вместе с другими кавалеристами разбитых белых полков снова переметнулся к красным. В рядах 6-й кавалерийской дивизии прошел путь от Ростова до Замостья. Когда Первую Конную армию перебрасывали на Врангеля, в шестой дивизии, находившейся в районе Бердичев — Любар, начался бунт, в организации которого не последняя роль принадлежала Кожемяченко. Но, затесавшись между тифозными больными, он не попал в число зачинщиков, расстрелянных по приговору трибунала в Елисаветграде.

С фиктивной справкой из госпиталя он направился в родные места. На станции Винница столкнулся лицом к лицу с бывшим комиссаром 45-й дивизии. Голубенко сразу узнал вожака плосковских повстанцев по его уж очень заметному подбородку — «утиному клюву». Но тут раздался гудок паровоза, пассажиры лавиной ринулись на перрон, и Кожемяченко, воспользовавшись суматохой, скрылся.