И все.

Согласился — и все было очень четко: самолет, машина у трапа, битком набитый зал, отличный прием, конверт с наличными, коньяк и ящик с фруктами.

— Владимир Семенович, это вам.

— Спасибо, спасибо. Кстати, ребята, где я хоть выступал, скажите? Что за организация?

— Комитет государственной безопасности.

Я меняюсь в лице, а они:

— Ничего-ничего, все в порядке, приезжайте к нам снова…»

Александр Михайлов: «В принципе, приструнить Высоцкого, наверное, никто такой цели перед собой не ставил. И поставить просто не мог. По одной простой причине: Высоцкий был достаточно симпатичной личностью, а для людей, работающих в ГБ, — это было очень важно…»

Дмитрий Чижков в книге «Отражение» сообщает о покровительстве тогдашнего председателя КГБ Ю. В. Андропова уже мертвому поэту: помощь в организации похорон (?) и проведении вечера памяти— по существу, показа спектакля «Владимир Высоцкий».

Кстати, сам Чижков — по профессии фотограф — принял участие в судьбе рукописного архива В. В. Вспоминает В. П. Янклович: «Когда Чижков приехал на дачу переснимать архив, то сказал Марине, что он — бывший работник КГБ… И спросил — не смущает ли это ее? Марина ответила, что ей эта все равно… Он все переснял, так что я думаю, что в КГБ все эти материалы были…»

Кроме фотопленок или отпечатков рукописей В. В. в том же архиве КГБ — ФСБ должны храниться все книги зарубежных издательств из библиотеки Высоцкого. Один из близких родственников собрал их в день смерти В. В. и отнес в КГБ. Его можно понять: в те времена держать в доме такие книги было опасно. А с другой стороны… Вряд ли даже КГБ стал бы устраивать обыск в доме покойного.

Так что, вполне вероятно, «Дело Высоцкого» — это не несколько папок, а несколько полок. Или, как говорят музейные работники, много «единиц хранения».

Подождем, пока откроется хранилище бывшего Комитета ГБ.

В последние годы Высоцкий называл столицу Франции именно так — «город Парижск». И расшифровывал это странное ироническое словосочетание: «Париж — это провинция». Правда, это было сказано в Нью-Йорке, в городе, который Высоцкого поразил. Возник ает вопрос: почему Париж, которым восхищались и «питались» несколько поколений русских поэтов, писателей и художников, стал для В.В. «провинцией»?

После первой поездки в Париж (на машине, через все Европу, вместе с Мариной Влади) — масса разнообразных впечатлений и множество рассказов близким и друзьям. И возможность сравнивать. Высоцкий скажет Туманову: «После Парижа Москва — разграбленный город».

Вспоминает Вениамин Смехов: «Первый Володин приезд из Парижа: ну, город! Сплошной праздник. Карнавал лиц, веселья, искусства, любви, истории… От радости обрушил на товарищей град подарков. Мне достался гигантский черно-серый шарф, как плед. До сих пор в нем греется зимой моя дочь. Второй приезд — и все наоборот. В обыденности растаяло очарование. Город серых клерков, скупердяй на скупердяе, жизнь посвящена добыче франка. Куда девались щедрость, доброта, безалаберность, где эта нежная влюбленность в свою историю… Будни быта, пробки на улицах, и пробкой делячества заткнуты души… Конечно, их вскроют на Рождество, и они опять вспыхнут, запенятся и снова обманут новичков расчетливым, кратким простодушием карнавала…

Расстроенный, язвительный, обманутый — таким мне помнится Владимир после вторичного посещения «вечного города».

Вначале В. В. мог ездить во Францию только один раз в год — в отпуск, потом он получил постоянный заграничный паспорт и возможность выезжать несколько раз. Марина Влади вводит Высоцкого в круг известных французских актеров, режиссеров, певцов, художников. В Париже живет самый близкий друг последних лет — знаменитый русский художник Михаил Шемякин. В 1977 году В. В. оставляет Шемякину записку, которая заканчивается так: «Мишенька! Я хотел бы жить здесь, потому что ты — здесь!» И все-таки ироническое — «город Парижск»! Почему?

Вначале мешает «языковой барьер». В «парижском дневнике» (дневниковые неоконченные записи 1975 года) читаем: «Очень меня раздражает незнание языка. Я все время спрашиваю: Что? Что? И это раздражает окружающих». На эту же тему — из письма Ивану Бортнику (опубликовано без даты, но вероятнее всего, тоже — 1975 год): «Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка».

Это подтверждает и Марина Влади: «Ко всему прочему существует языковый барьер. Для поэта это смертельно. Ты словно стоишь двумя ногами на разных континентах, а они все дальше отходят друг от друга».

Еще в 1973 году Высоцкий пишет:

И в 1977 году— во время гастролей Театра на Таганке в Париже — В. В. уже переводит вопросы французского журналиста, который интервьюирует Ю. П. Любимова. А в конце жизни, по свидетельству Марины Влади, он свободно владеет французским языком — даже записывает на французском две свои песни (в переводе Максима Лефорестье).

Вторая причина парижского «неуюта»— не пишется. Дневник 1975 года: «И думаю — зачем я здесь? Не пишется — или больше не могу, или разленился, или на чужой земле — чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит?» Примерно в это же время Высоцкого спрашивают на концерте: «Что Вы написали в последнее время за границей?» Он отвечает: «Пожалуй, ничего. И не из-за того, что мне там пришлось много ездить и болтаться. У меня было достаточно много свободного времени, чтобы работать — мне там не писалось. Наверное, нужно, чтобы что-то отложилось. А самое главное — даже не поэтому. Я ничего не написал про Париж, например, — и особенно не хотелось».

В 1975 — здесь часто упоминаемом году — Высоцкий из Парижа едет в Лондон — там работает его друг Олег Халимонов. В.В. в гостях у Халимонова впервые спел еще не законченную песню «Письмо к другу или Зарисовка о Париже»:

Вероятно, это связано с еще одним — важным для Высоцкого — обстоятельством… Вначале во Франции и вообще за границей его воспринимали только как мужа знаменитой Марины Влади. Об этом она пишет в книге «Владимир, или Прерванный полет»: «…Ты всего лишь иностранец, в лучшем случае — любопытное существо, приводящее в восторг на вечеринке, или даже просто муж известной актрисы». И если вначале этого было вполне достаточно, то со временем ситуация меняется: Высоцкий хочет быть интересным и значимым сам по себе. Недаром он так радуется успеху своих первых импровизированных выступлений на Западе — перед актерами труппы Питера Брука и на приеме в Голливуде. Вероятно, только после выступления В. В. на этом приеме Марина Влади поняла, что теперь она при Высоцком, а не он при ней.

А вот как — глобально! — объясняет это несколько скептическое отношение В. В. к Парижу, к Франции, к французам Михаил Шемякин: «Мы немного опоздали во Францию — это уже было не время Эдит Пиаф, Шарля Азнавура… Когда я приехал в 1971 году, мне сами французы говорили: «Ты опоздал лет на пятнадцать. Это совсем другая эпоха». Собственно, и у других народов так бывает».

А в самые последние годы этот «внутренний разлад» становится еще заметнее, да и сам Высоцкий этого не скрывает. Вспоминает Михаил Шемякин: «Казалось бы — ну что еще парню надо? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад— деревья пострижены, и цветочки… А он мне звонит. Мишка, если не приедешь — повешусь! Потому что смотрю на эти деревья французские, и мне повеситься хочется! Что мне здесь делать?!»